Тюфяки опять же у населения, также сгодятся и подвесные матросские койки со старых кораблей и складов морских экипажей. Перевязочные материалы… вместо ваты сейчас используют корпию, которую усердно щипают на своих посиделках дамы высшего света. На какое-то время этого хватит. Что касается бинтов, надо скупить или конфисковать у местных торговцев всю подходящую для этих целей ткань…
Младший персонал вроде санитаров наберем из нестроевых и слабосильных, а сестрами милосердия станут жены и дочери военных. Например, та же Дуняша.
Ну вот опять вспомнил, как говорится, голодной куме и х… хлеб на уме!
К счастью, мы уже приехали и мысль о том, как мило будет выглядеть дочь хозяина в костюме медсестры, испарилась сама собой. Внутри госпиталя было относительно тихо. Выздоравливающие из числа господ офицеров собравшиеся в одной из палат нещадно дымили, резались в карты и, кажется, выпивали. Раненных оказалось относительно немного и главным образом из числа участников давешнего сражения с английским флотом.
— Милейший, не подскажешь, где Голенко? — спросил я у имевшего неосторожность расслабиться щеголеватого фельдшера.
— Ва-ваше превос… сиятель… императорское высочество! — пролепетал тот, разом позабыв про миловидную санитарку, с которой только что любезничал.
— Позвольте мне, — усмехнулся Юшков и взял переговоры на себя. — Говори, скотина, в какой палате лейтенант Голенко? Привезли вчера вечером…
— На втором этаже, ваше благородие! — опомнившись, отрапортовал тот. — Дозвольте я провожу…
Выглядел лейтенант, прямо скажем, не очень. Худой, огромные усы торчат моржовыми клыками, лицо небритое с короткой жесткой щетиной и черными кругами под воспаленными глазами. Но меня узнал, что внушает определенный оптимизм.
— Ваше императорское высочество, — прошептал он, зашевелившись.
— Лежать… смирно! — улыбнувшись, приказал я.
— Слушаюсь.
— Как же ты выбрался?
— Матросам спасибо. Без них пропал бы.
— Выздоравливай Константин Петрович. У нас тут такие дела разворачиваются. Без тебя никак не управиться.
— Постараюсь…
После этого посещение прошло скомкано. Спешно прибывшее начальство принялось суетиться, потом пыталось что-то доложить, но я уже не слушал, предложив обо всех надобностях сообщить письменно через адъютанта.
— Заботьтесь, как следует о пациентах, господа. Война еще не закончилась и чем скорее вы поставите их в строй тем быстрее мы победим.
— Все будет исполнено в точности, ваше высочество! Не желаете ли посетить иных раненых?
— Непременно, но в другой раз. Сейчас, не располагаю временем.
— Очень жаль. Господа офицеры так надеялись…
— Передай их благородиям, — принюхался я к исходившим из палаты запахам, — что пить портвейн в такую рань — изрядная пошлость!
Говоря, что занят, я ничуть не лукавил. Количество проблем во флоте, армии и готовящемся к осаде городе было столько, что иной раз казалось, им не будет конца. Одно цеплялось за другое и, разрастаясь как катящийся под гору снежный ком, они грозили погрести под собой и меня и вверенные моему командованию силы. И если заботы о моряках и Севастополе можно было разделить с Корниловым и другими адмиралами, то дела на сухопутном фронте требовали моего личного участия. Поэтому, сразу после госпиталя, пришлось отправиться к войскам, чтобы убедиться все ли идет по плану?
Увы, как бы мы ни старались, успеть все, что было задумано, у нас не получилось. Задерживались подкрепления, не успевали доставить из Севастополя всю дополнительную артиллерию, так и не возвели все намеченные укрепления…
С другой стороны, сильно подозреваю, что занятые русскими войсками позиции у Альмы сильно отличаются от тех, которые были в известной мне истории. На обеих флангах устроены редуты, между ними на господствующих высотах предполагалось возвести линию более легких люнетов, из которых вполне готова примерно треть, еще столько же находится в стадии строительства, а к остальным даже не приступали.
Недурно устроены и батареи для морских пушек. Беда лишь в том, что большая часть предназначенных для них орудий еще в пути. Что же касается сухопутной артиллерии, тут все гораздо печальней. Командиры и начальники, кажется, не очень-то понимают значение полевой фортификации. В особенности необходимость обустройства надежных укрытий для артиллерийских парков. Иногда мне кажется, что они вовсе не собираются «стоять насмерть» или «драться, не щадя живота», а как раз напротив, рассчитывают, после нескольких залпов сняться с позиций и спасать вверенное им казенное имущество.
Тем не менее, дело двигалось. Удалось полностью расчистить предполье — территорию на «вражеском» берегу, вырубив полностью все насаждения, включая сады и виноградники. Кроме того, разобрали все имеющиеся строения, утащив все что только возможно на свою сторону. Особенно ценным приобретением была древесина. То, что получше, шло на строительство укреплений, остальное использовалось в качестве топлива для приготовления пищи.
Все эти меры, разумеется, не слишком нравились местным татарам. Не обошлось даже без эксцессов, когда хозяева наотрез отказывались выселяться их своих домов, и даже пытались помешать расчистке. Доводы о том, что здесь скоро развернется сражения, а потому оставаться небезопасно, на них совершенно не действовали. Так что нам волей неволей пришлось прибегнуть к силе.
Вот тогда и произошел, один весьма примечательный случай. В тот день мы с князем объезжали позиции, обратив особое внимание на правый фланг. Меншиков по-прежнему был уверен, что союзники постараются его обойти, и помешать этому будет нечем. Доводы же о том, что англо-французы не станут отрываться от берега и нашем безусловном превосходстве в коннице отметались им на корню.
В этот момент к нам приблизилась довольно живописная кавалькада, большую часть которой составляли богато одетые татары. Главным у них, впрочем, оказался человек вполне европейском платье. Наша охрана, разумеется, преградила им путь, на что те принялись громко возмущаться и вскоре привлекли к себе внимание.
— Это еще что за клоуны? — невольно вырвалось у меня.
— Не имею чести их знать, — нервно дернул плечами Меншиков, что означало у него крайнюю степень раздражительности.
— Юшков, узнай, какого черта им нужно? — велел я адъютанту.
Через минуту выяснилось, что цивильно одетый господин является ни много ни мало, местным князем, а его спутники не то родственники, не то слуги.
— И что ему угодно? — озадачено поинтересовался я.
— Мне угодно, — закричал тот, нисколько не стесняясь присутствием двух генералов, — спасти от расхищения вашими бандитами мою собственность!
— Что⁈
В общем как оказалось, большая часть местных угодий, принадлежала именно ему, а местные жители их всего лишь арендовали. Кроме того, его собственностью оказались и здешние луга, которые якобы потравили наши казаки.
— Я рассчитывал заработать на сене не менее сорока тысяч рублей! — заявил пострадавший и требую немедленно выплатить мне все причитающееся!
— Ничем не можем помочь, — поджал губы светлейший. — Ваше имущество пострадало в результате военных действий. Вот когда они закончатся, тогда и сможете обратиться на высочайшее имя с прошением о возмещении ущерба.
— Я прикажу своим людям гнать ваших солдат как собак со своей земли! — закричал рассерженный потомок монголо-татар.
— Полегче на поворотах, любезный! — пришлось вмешаться мне.
Ответом мне было какое-то ругательство на местном наречии.
— Что он сказал⁈
Ответом было красноречивое молчание. Возможно, что среди моих спутников не было знатоков татарского языка, а быть может, они просто не решались перевести точный смысл его слов.
— Кажись, по матушке послал! — буркнул оказавшийся рядом Воробьев, незаметно поправляя кобуру револьвера.
— Кто ты таков?
— Я крымский дворянин и помещик Адгли-Али-Мурза Ногаев! — с непередаваемым превосходством в голосе сообщил мне проситель.
— А я великий князь Константин!
— Э…– сдулся никак не ожидавший подобной встречи нахал.
— Вот что, милейший. Как мне доложили, твои люди осмелились противодействовать нашим войскам. Если такое повторится еще хотя бы раз, вина будет на тебе. Это понятно?
— Но это неслыханно!
— Я задал вопрос!
— Да, ваше императорское высочество.
— Мне жаль, что твое имущество пострадало, но сейчас война и это неизбежно. Но если хочешь компенсировать свои потери, можешь собрать своих людей и воевать с вторгшимся на нашу землю неприятелем. Все что при этом добудешь — твое! Плюс, за каждого пленного француза, англичанина или турка тебе будут платить. О цене сговоримся позже…
— Вы хотите, чтобы мы воевали со своими единоверцами? — исподлобья взглянул на меня татарин.
— Вот уж не знал, что среди твоих единоверцев есть католики и англикане. Но в любом случае, тебе и твоим людям придется определиться, за кого они!
— Мы подумаем…
— Вот и хорошо. Не хочу тебя пугать, но, если узнаю, что ты и твои люди напали или как-то повредили хоть одному нашему солдату, на снисхождение можешь не рассчитывать!
— Я это запомню.
— Вот и славно!
Как только их кавалькада скрылась с глаз, ко мне подъехал Меншиков и, не скрывая озабоченности спросил:
— Ваше императорское высочество, мы можем поговорить?
— Не вижу препятствий, Александр Сергеевич, в особенности, если вы перестанете терять время на титулование.
— Боюсь, Константин Николаевич, что вы сделали огромную ошибку. Не стоило ссориться с местными жителями и уж, в особенности с такими людьми как этот мурза Ногаев. Их нелояльность может очень дорого обойтись нам.
— Ты князь, человек неглупый и образованный. Так что скажи мне, положа руку на сердце, ты хоть на минуту веришь, что эти люди не перейдут на сторону противника при первой же на то возможности?
— Разве финны переметнулись на сторону союзников?
— Так-то финны, — немного смутился я. — Причем защищали они не столько Россию, сколько свои хутора.