— Ну да и бог с ней. И без того хватает удобных мест для обороны.
— А войск?
— Когда подойдут все полки 10-й и 11-й дивизий у нас будет сто два батальона и это не считая флотских. — Я качнул головой в сторону Лихачева, подразумевая, что и Аландскую бригаду, и морские батальоны черноморцев в этот список включены не были. — Должно хватить. К тому же, если мы вынесем линию фронта вперед, то одним этим лишим противника возможности занять удобные позиции для защиты уже от наших атак.
— Остается один вопрос, кто первым доберется к Севастополю — союзники или дивизии Соймонова и Павлова? — заметил молчавший до сих пор Кишинский.
— А вот для этого у нас есть конница с пешими черноморцами. Что примолк Тацына? Тревожить неприятеля — твоя работа!
— Так я разве против? — развел руками казак. — Только вот…
— Что?
— С четырьмя полками против целой армии много не навоюешь!
— Это верно.
— Но ведь есть еще гусары, драгуны, а скоро еще и дивизия Корфа скоро подойдет, — пожал плечами Тимофеев.
И сразу возникнет вопрос единоначалия, тут же сообразил я. Ей богу, была бы моя воля, тут же сделал Тацыну генералом и доверил ему все наличные кавалерийские части! Халецкого, Бутовича и всех остальных «ясновельможных превосходительств» выгнал из армии поганой метлой! Но он и без того вне очереди только что полковником стал… Нужно как-то повысить ему статус, но как?
— Нет ничего проще, Константин Николаевич, — усмехнулся Липранди. — Сделайте вашего протеже походным атаманом всех казачьих частей.
Я что последние слова вслух сказал?
— Отличная мысль, Павел Петрович. Так мы и поступим.
— И еще я бы предложил выселить обывателей и разорить местность в Балаклаве и в этой как ее?
— Камышовой бухте.
— Именно. Пусть союзники не найдут там ничего кроме выжженной земли.
— Скифская война? — высоко поднял брови Васильчиков.
— А почему же нет, Николенька? — засмеялся я, после чего продекламировал.
— Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,
С раскосыми и жадными очами! [1]
— Чудные вирши! — удивился старый приятель. — Сам написал?
— Ну что ты, просто слышал где-то и запомнил. Кстати, сколько времени?
— Да уж половина третьего пополудни.
— Господи боже, это мы тут уже почти четыре часа заседаем? А я думаю, отчего так есть хочется. Господа, не угодно ли отобедать?
— С удовольствием, ваше императорское высочество! — едва ли не хором ответили генералы, явно только этого и ждавшие.
Блин, они что сюда, жрать пришли?
[1] Скифы. Александр Блок.
Глава 22
Оповестив весь мир о блистательной победе над «белыми варварами» — так все чаще называли русских европейские газеты, союзники, сами того не подозревая, занялись выяснением двух извечных русских вопросов — «Кто виноват»? и «Что делать»?
Проще всего было с первым. Генерал Канробер, посылая секретную реляцию императору, в которой не без колебаний решился озвучить подлинные потери своих войск, прямо написал, что вынужден был вступить в бой в одиночку, поскольку подлые островитяне совершенно не торопились выходить из лагеря, и именно этим обусловлен понесенный французами урон.
Лорд Раглан, в свою очередь, в приватном письме герцогу Ньюкаслу — совсем недавно ставшему военным министром, также нелестно отозвался о своих союзниках, приведших к практически полному уничтожению Легкой бригады, посетовав при этом на безвременную кончину маршала Сент-Арно, бывшего, по его словам, «истинным джентльменом».
И лишь Сулейман-паша, сообщая султану Абдул-Меджиду о перипетиях сражения написал, что если одни неверные пустили кровь другим, значит на то была воля Аллаха!
А вот второй вопрос вызвал уже некоторые затруднения. Чтобы там не строчили в своих фельетонах газетные щелкопёры, союзники в очередной раз убедились, что легкой прогулки у них не получится, тем более после прибытия в Крым «Черного Принца».
Русские войска, несмотря на худшее вооружение и не слишком компетентное командование сумели отразить все атаки и отступили с позиций только после захода солнца, причем сделали это в полном порядке. Поскольку раненных они успели вывезти, а убитых похоронить, определить потери не представилось возможным, но официально озвученных Канробером и Рагланом цифр в восемь тысяч они явно не достигли.
Что же касается союзников, то французы потеряли убитыми, ранеными и пленными порядка четырех тысяч человек, а у англичан же эта цифра была еще выше. Что дало повод командовавшему первой британской дивизией герцогу Кембриджскому мрачно заявить — «Еще одна такая победа и у Англии не станет армии». Турки в этом бою, можно сказать, отделались легким испугом и поэтому их потери никто не считал.
Однако, куда опаснее для союзников оказались потери конского состава. Привезенные с собой лошади по большей части плохо перенесли морское путешествие, да к тому же оказавшись без привычного для них корма болели. Поначалу была надежда получить коней от крымских татар, но русские казаки очень скоро отбили у большинства местных желание барышничать.
Лишившись лошадей, англичане с французами потеряли мобильность. Некого было запрягать в обозные фуры или артиллерийские упряжки, не говоря уж о повозках, заваленных ранеными. Чтобы хоть как-то помочь несчастным, их стали передавать на корабли, не считаясь с наличием на тех места. Набив трюмы страждущими, транспорты отправлялись в плавание к берегам Болгарии или даже Турции, но из-за отсутствия медицинской помощи доставляли зачастую одни лишь трупы.
Вообще, нападение казаков в финале Альминского сражения на лагерь союзных сил принесло едва ли не больше вреда, чем все русские пушки вместе взятые. Разоренные и уничтоженные палатки. Сгоревшие в пламени пожаров припасы и взорванные артиллерийские и ружейные парки. Вот далеко не полный перечень потерь, которые, оказалось весьма трудно восстановить, ибо практически все перечисленное требовалось доставлять из Европы.
Что же касается тех небольших запасов, которые уже имелись в разоренной Евпатории, то единственная дорога туда оказалась совершенно перекрытой конными разъездами русских, противодействовать которым после потери Легкой бригады было нечем.
Собственно, это и стало главной причиной, вынудившей командование союзников задержаться на Альме, в ожидании прибытия лошадей, спешно скупаемых английскими и французскими комиссарами на Балканах. А чтобы хоть немного успокоить слабо представляющего здешние реалии начальство, в Париж и Лондон сообщили, что на Каче и на Бельбеке русским командованием устроены мощные укрепления, включающие береговые батареи, штурмовать которые сейчас нет никакой возможности. И хотя все прекрасно знали, что никакой фортификации там не имелось, скоро сами поверили в собственную байку.
Тем не менее, ситуация понемногу стала улучшаться. Сначала зафрахтованные союзниками корабли смогли доставить в устье Альмы продовольствие и боеприпасы. Затем до Крыма добралась кавалерийская бригада д’Алонвиля, позволившая несколько обезопасить пути подвоза. За ней последовали бригады Ла-Мотружа и Кустона 5-й пехотной дивизии Лавальяна.
Прибытие пехотной бригады Базена ждали в начале октября, но стоять столько времени в бездействии было положительно невозможно. Англичане так же получили подкрепления в четыре тысячи человек. К этому времени численность французов достигла сорока трех, англичан тридцати тысяч штыков и сабель.
Теперь можно было подумать о дальнейших действиях, но командование союзников как будто впало в апатию. Наступать на русские укрепления, за которыми находились оказавшиеся, несмотря на отдельные недостатки, достойным противником русские им не хотелось. Оставаться на месте перед началом холодов тем более. Для дальнейших действий следовало обеспечить тыл, но признавать, что решение высадиться в Евпатории оказалось ошибочным, никто не собирался.
Первым решившимся нарушить этот невольный заговор молчания оказался английский генерал сэр Джон Фокс Бергойн. Утром 28 сентября этот самый пожилой военачальник британской армии (на шесть лет старше самого Раглана) явился к командующему и без обиняков заявил.
— Мы слишком долго торчим в этой проклятой дыре, милорд!
— Это все, что вы хотели мне сообщить, сэр? — язвительно отозвался тот. — Если так, то напрасно потратили время. Мне это известно не хуже вас!
— Тогда какого дьявола мы топчемся на месте, вместо того чтобы действовать?
— Торопитесь повторить судьбу Каткарта, оставившего на русских укреплениях не только голову, но и почти всю свою дивизию?
— С вашего позволения, милорд, я еще не выжил из ума!
— Тогда что же вы предлагаете? — озадаченно посмотрел на старого генерала Раглан.
— Перестать делать вид, будто мы в Испании. Русских здесь гораздо больше, чем французов в Бадахосе [1], а дерутся они ничуть не хуже!
— Да уж, — передернул плечами от нахлынувших воспоминаний командующий. — Ладно, Джон, если у вас есть предложение, самое время его высказать.
— Все дело в том, — устроившись поудобнее в предложенном ему кресле начал Бергойн, — что чем больше я думаю, о нашем плане атаковать Севастополь с Северной стороны тем больше прихожу к выводу, что это — безумие! Судя по донесениям разведки и показаниям татарских перебежчиков, там стоит мощная крепость, на подходе к которой русские успели выстроить полноценную линию фортификационных сооружений. И если мы будем так безрассудны, что начнем биться лбом об их укрепления, то ничем хорошим это не кончится!
— Сказать по правде, эти мысли уже приходили мне в голову, — после недолгих колебаний признался командующий, после чего с надеждой посмотрел на Бергойна. — Но вы же знаете, что делать?
— Конечно. К дьяволу Северную сторону! Нужно обойти русские укрепления и напасть на Севастополь с юга.
— Вы полагаете, нас там не ждут?
— Черта с два, милорд! — оскалился генерал. — Кажется, новый командующий русских не давал нам повода заподозрить его в слабоумии. Разумеется, принц Константин понимает опасность и принял все необходимые меры, но…