прикрытием многочисленных стрелков перебрались через водную преграду и, выравнивая на ходу ряды, устремились вверх.
Казаки начали медленно отступать, отвечая на ходу им метким огнем, каждую секунду выбивая из строя солдат и командиров, казалось, ничто не сможет удержать порыв наследником славы великого корсиканца. Но когда до гребня холма оставалось уже всего ничего хитрый как степная лисица Тацына снова пошел с козырей. На сей раз это оказались приданные его воинству легкие четвертьпудовые единороги и пара батарей морских митральез.
Пушечные залпы, бившие в упор картечью, сами по себе довольно неприятны. Но они, по крайней мере, привычны уху любого военного. Но вот мерный стрекот проклятых всеми богами изобретений принца Константина мог с недавних пор вселять ужас в сердца самых отчаянных храбрецов. Очень не многим удалось выжить после первой встречи с этими «косами смерти» на Альме, но те, кто все же сумели пережить ее, рассказывали поистине страшные вещи.
Первые шеренги неприятельской пехоты оказались просто сметены, а следующие за ними не стали искушать судьбу и отступили. Канониры русских единорогов тут же перешли сначала на дальнюю картечь, а затем и на гранаты, мотивируя пятившихся назад союзников делать это как можно быстрее.
Тем временем, их французские визави уже разворачивали свои пушки, готовясь открыть огонь. Обрадованный собственной предусмотрительностью Боске, жадно рассматривал в подзорную трубу русские позиции, предвкушая, как его тяжелые двенадцатифунтовые орудия перемешают с грязью жалкие русские пушчонки, рискнувшие бросить вызов его воинству, как вдруг выяснилась одна неприятная деталь.
Оказалось, что морские митральезы не только быстро перезаряжаются, но и имеют солидный угол возвышения, позволяющий им вести огонь на большие расстояния. Дав несколько пристрелочных выстрелов, их наводчики уточнили прицел и вскоре на никак не ожидавших такого удара судьбы французских канониров обрушились очереди тяжелых свинцовых пуль.
Точность, конечно, была серьезно ниже, чем при стрельбе практически в упор, но терявшим одного товарища за другим расчетам хватило. Ответная разрозненная стрельба по русским позициям оказалась не слишком эффективной.
— Да подавите их, наконец! — прорычал потерявший всякое терпение Боске, намереваясь лично броситься к орудиям.
Но в этот момент, моряки решили, что вражеским пушкарям пока хватит, и обратили свое внимание на другие цели. Например, на группу одетых в роскошные мундиры и треуголки с плюмажами офицеров.
Первые три пули пробили грудь молоденького адъютанта, буквально разорвав его на глазах ошеломленных товарищей. Следующие два офицера оказались невредимыми, но под четвертым убило лошадь, а пятый, получив целую пригоршню свинца, рухнул рядом с конем побледневшего командира дивизии.
— Мой генерал с вами все в порядке? — обеспокоенно спросил начальник штаба.
— Кажется, моя доля досталось несчастному Лабомпьеру, — хмыкнул Боске, пытаясь успокоить свою лошадь.
— Здесь становится слишком опасно!
— Покорно благодарю, но я заметил, — не без сарказма в голосе отозвался командующий дивизией, лихорадочно думая, что же предпринять. Подтянуть еще больше артиллерии? Или послать в обход конницу д´Алонвиля? Но тогда они могу встретиться с этими проклятыми казаками…
Но пока он так размышлял, сражение закончилось само собой. Все дело в том, что Тацына вовсе не собирался стоять тут насмерть, удерживая своими небольшими, в общем-то, силами всю союзную армию. Стоявшая перед ним задача была намного проще, но вместе с тем позволяла разгуляться фантазии.
— Вот что, Степан Федорович, — сказал я ему, после недавнего совещания. — Делай что хочешь, как хочешь и когда хочешь. Но что бы у интервентов земля под ногами горела! Бей, жги, грабь. Мне все одно. И помни, что бы твои орлы не натворили, я тебя прикрою!
Так воевать полковнику нравилось. Приучив противника к ночным нападениям, он вдруг переходил к набегам среди белого дня. Теперь вот устроил почти настоящее полевое сражение. Оставалось лишь, как с хитрой усмешкой заметил великий князь, «вовремя смыться».
— Эге-гей, станичники! — прокричал он, вертясь как вьюн на своем неказистом кауром коньке. — Погуляли и будя! Ходу!!!
Первыми снялись морские батареи. Почти одновременно с ними единороги, затем пришел черед пластунов, за которыми он прислал несколько конных сотен. Одни казаки устроились на заводных лошадях, другие нашли себе место позади седоков, третьим повезло еще меньше, и они бежали, держась за упряжь скачущих во весь опор товарищей, но как бы там ни было, очень скоро их позиции опустели.
Пришедшие в себя артиллеристы союзников еще долго громили густые заросли и холмы на южном берегу Качи, после чего туда снова двинулась линейная пехота. Гремели барабаны, хрипло ревели трубы, время от времени постреливали заметившие подозрительное шевеление стрелки и весь этот шум сливался в совершенно ужасающую какофонию звуков.
Наконец, так и не встретившие сопротивления колонны французов перевалили через холмы, после чего в замешательстве остановились. Противника перед ними не было, если не считать нескольких небольших разъездов, маячивших на почтительном расстоянии.
— Враг бежал, мой генерал! — счастливо улыбаясь доложил Боске ординарец. — Это победа!
— Оповестите об этом наших раненых и павших, — желчно отозвался командир дивизии, которому впервые за всю карьеру вдруг захотелось двинуть своему подчиненному по физиономии.
— Прикажете мне нагнать негодяев и, клянусь, они пожалеют о своей дерзости! — предложил ему д´Алонвиль.
— Ни в коем случае, — покачал головой генерал. — В лучшем случае, вы никого не найдете, а в худшем нарветесь на засаду. Эти московиты настоящие азиаты и мастера на подобные кунштюки!
Вскоре, как будто подтверждая правильность опасений Боске, на востоке появились конные массы, не могущие быть ничем иным, как кавалерией противника. Причем в отличие от надоевших хуже горькой редьки казаков это были регуляры. Так союзники впервые увидели перед собой русских улан, только что прибывших из Дунайской армии, и порадовались, что не стали преследовать отходящего противника.
На бумаге дивизия Корфа и впрямь казалась изрядной силой, хотя на деле входящие в нее резервные полки были укомплектованы по большей части новобранцами под командованием вернувшихся из отставки офицеров.
Выпускать их сейчас на врага было глупостью, о чем мне с ходу заявили все имевшие хоть какой-то боевой опыт генералы. С другой стороны, учить как-то надо и начинать лучше всего в таких пусть и не очень опасных, но все-таки приближенных к боевым условиях.
[1] В молодости Раглан с Бергойном служили в Пиренейской армии герцога Велингтона и отличились во время осады испанской крепости Бодахоса.
[2] Редюит (фр. reduit — убежище) — внутреннее укрепление, расположенное позади главной линии обороны и составляющее последний ее рубеж и оплот.
Глава 23
Пока казаки новоиспеченного Походного атамана кошмарили двигавшегося в сторону Севастополя врага, я нашел время немного заняться делами флота. Точнее той его части, что предназначена для минной борьбы. Как уже упоминалось, вместе с бригадой Лихачева прибыл небольшой парк, в котором помимо мин заграждения имелось достаточное количество взрывчатки, запалов и прочих материалов необходимых для устройства шестовых мин.
Именно поэтому, в данный час ваш покорный слуга находился в порту, пытаясь решить, кому из имевшихся в нашем распоряжении многочисленных и разномастных колесных пароходов достанется высокая честь стать первыми черноморскими миноносцами.
Больше всего на эту роль подходили буксиры. Относительно быстрые и обладающие небольшими размерами эти маневренные суда имели некоторые шансы добраться до противника и атаковать его новомодным оружием. Однако были и сложности. В первую очередь, практически отсутствовали специалисты способные их применять. Большинство опытных участников минных атак остались на Балтике, а те, что прибыли с Лихачевым специализировались в основном на установке мин Якоби.
Во вторую, следовало иметь в виду, что колесные пароходы никак нельзя назвать бесшумными. В темноте звуки плюхающих по волнам плиц разносятся достаточно далеко и, если часовые услышат их раньше времени, для атакующих это может кончиться плохо. И дело даже не в вероятных потерях, в конце концов минные атаки и без того дело крайне опасное. Гораздо хуже, что не будет выполнена боевая задача.
Тут бы гораздо больше подошли винтовые суда, но беда в том, что на всем Черноморском флоте такой движитель имели всего три буксира типа «Могучий» и паровая шхуна «Аргонавт». [1]
Вот за всеми этими размышлениями я получил известие, о том, что корабли Лайонса подошли к Волоховой башне и Константиновскому равелину, а еще через минуту услышал, что началась канонада. Бросив все, я отправился на батарею, чтобы лично посмотреть на действие британцев и, как по всей видимости напишут в реляциях, лично руководить отражением их атаки.
Впрочем, на деле оказалось, что большая часть английских кораблей осталась на своем месте, а к нашим батареям подошло лишь четыре пароходо-фрегата. В завязавшейся перестрелке вскоре выяснилось, что вооружены они не слишком мощными орудиями. Во всяком случае, как доложил мне прибывший чуть быстрее меня Корнилов, наши пушки били гораздо далее.
— Повреждения есть?
— У нас точно нет, Константин Николаевич, — отозвался адмирал. — У них, скорее всего тоже. Впрочем, в калильнях уже греют ядра. Так что посмотрим…
— Прекратить огонь! — неожиданно скомандовал я.
— Но почему? — удивились все присутствующие.
— Это разведка боем! Англичане пытаются выявить систему нашей обороны, узнать мощь батарей и выявить сектора обстрелов. Не стоит им помогать…
Впрочем, вскоре англичане с французами так же прекратили без толку расходовать боезапас и двинулись на Юг в сторону Балаклавы, где в это время заканчивали свое дело гусары.