Не утерпев, я решил лично навестить одно из самых боеспособных на сегодняшний день соединений. В лагере расположившихся на Инкерманских высотах казаков, пахло свежеприготовленной кашей. Правда большинство станичников, умаявшихся во время ночного боя и последовавшего за ним марша, мирно спали, расположившись на земле в самых живописных позах.
— Простудятся же! — удивился я.
— Скажете тоже, ваше высочество, — ухмыльнулся в усы Тацына. — Что им сделается?
— Ладно, коли так. Рассказывай лучше о своих подвигах. А то мне штабные такого наплели, что и нарочно не придумать.
— Было бы, о чем толковать, — изобразил из себя скромника атаман. — Так пошумели трохи…
— На Каче?
— И на Каче тоже.
— А где еще?
— Ой, Константин Николаевич, да проще сказать, где не шумели. Но громче всего у Бельбека.
— Сказывали, всех турок порубали?
— Врут! Как есть врут, ваше императорское! Только половину. Вы ж меня знаете, я на себя лишнего никогда не возьму.
— Вот значит, как…
— Не верите? — сделал вид что обиделся полковник. — Вон гляньте артиллерия турецкая все тринадцать пушек. Было, правда, еще, да колеса на лафетах поломались. Не умеют басурмане, делать, что тут скажешь. Пришлось сховать в надежном месте. А вон там повозки видите? Это из турецкого обоза! А это лично для вашего высочества.
Этими словами он протянул мне вполне европейского вида палаш, богато при этом украшенный золотом. На лезвии которого видна была какая-то надпись арабской вязью.
— Самого паши сабля!
— Врешь!
— Да чтоб я сдох!
— А сам паша где?
— Утек, паскуда!
— Рассказывай!
— Было бы что… Ну, подождали у Бельбека пока все на другой берег переправятся, а как турки одни остались и налетели. Кого порубили, кого постреляли, кто и утоп. А обоз с артиллерией нам достался.
— Пленные были?
— Как не быть! И аскеры простые и офицеры. Все честь по чести…
— Что говорят? — сгорая от нетерпения, продолжал расспрашивать я.
— Да мне ж почем знать! Я же по-турецки не бельмеса…
— Тьфу пропасть! Триста лет казаки с турками воюют, а говорить не научились…
— Не сподобил Господь, — развел руками полковник. — Может сами поспрашаете? Вы человек ученый, не то, что я, грешный.
— Увы, меня турецкому тоже не обучали!
— Так это не беда. Там один из турок по-французски лопотать умеет.
— Что же ты раньше молчал, кровопивец!
Приведенный через минуту под конвоем двух черноморских пластунов пленник и впрямь говорил на языке Расина. Более того, он и был французом, переодетым зачем-то в турецкую военную форму.
— Спасите меня, месье! — взмолился он при виде меня. — Я вижу вы благородный человек!
— Я-то, да. А вот отчего вы находились в составе чуждой для вашего отечества армии? Или вы принадлежите к числу ренегатов, принявших ислам?
— Что вы, месье! — возмутился незнакомец. — Я добрый католик и никогда не предавал Христа. Просто…
— Что?
— Суровое безденежье вынудило меня покинуть родные края. Много лет я скитался по чужбине, пока не устроился к благородному Сулейману-паше.
— И кем же вы к нему устроились?
— Поваром, разумеется. Паша по-настоящему культурный человек и предпочитает европейскую кухню.
— Да что ж такое. Как ни пленник, так либо повар, либо обозник…
— Простите, господин офицер… или быть может… тысячу извинений, но не сообщили ваш чин или титул.
— Великий князь Константин, — машинально представился я.
— Вы — Черный принц⁈ — Восторженно завопил француз. — Боже какая честь! Никогда не думал, что судьба сведет меня со столь великим человеком.
— Чему вы так радуетесь?
— Не сочтите за нахальство, но… вам не нужен повар?
— А вы и в самом деле наглец, месье!
— Просто мне хотелось быть вам хоть немного полезным.
— Боюсь, это невозможно. Если, конечно, никто не посвятил вас в планы командования союзников…
— В таком случае, ваше высочество обратилось по адресу! — на лице еще недавно трясшегося от страха француза появилась победная улыбка. — Благородный паша никогда не стеснялся моего присутствия и частенько обсуждал при мне военные планы. Более того, иногда он даже советовался со мной!
— Да, неужели?
— Ну, по большей части обсуждаемые нами вещи касались меню… тем не менее, я многое слышал.
— Куда направляется союзная армия?
— Дайте вспомнить. Речь шла о какой-то бухте немного южнее Севастополя. Какое-то варварское название… что-то вроде «баляклява» или как-то так.
— Балаклава⁈ — едва не подскочив со своего места спросил я.
— Да-да, — радостно закивал пленный кулинар. — Именно так.
— Что ж, месье. Если вы сказали правду, вам нечего опасаться. Более того, уверен, что смогу найти вам занятие по вашей профессии. Но если вы мне солгали…
— Я бы никогда не посмел сказать хоть слово неправды такому человеку как ваше высочество!
— Ладно. Скоро мы это выясним…
— Чего говорит, басурманин? — поинтересовался ничего не понявший из нашей беседы Тацына.
— Говорит, что быть тебе, Степан Федорович, генералом!
— Да ну!
— Вот тебе и ну! Врага побил? Пушки захватил? Ценного языка взял? С таким формуляром прямая дорога в генералы. Если эдак пойдет, ты еще моим начальником станешь. Не оставишь своей милостью?
— Шутить изволите, ваше высочество.
— Не без этого… Союзники, если пленный не соврал будут обходить Севастополь и атакуют Южную сторону.
— Это, стало быть, они по Бахчисарайской дороге через лес мимо Инкермана к Черной речке пойдут, — стал прикидывать вслух казак. — Ближе не посмеют, прямо под наши пушки. Тут их, сукиных детей, и бить надо!
— Поднимай свое воинство, атаман. Некогда отдыхать.
— Стрелков бы по более, ваше высочество. Конным в тех дебрях делать нечего…
— Ничего, спешитесь. Впрочем, пехоту тоже получишь.
— Нельзя ли морячков ваших с Балтики? Уж больно они шельмы ловкие!
— Не наглей, атаман.
— Так ведь в нашем деле без того не обойтись! — простодушно развел руками Тацына, делая вид, дескать, не получилось и не надо…
— Будут тебе морпехи, хитрован. Но смотри, мне эти ребята еще понадобятся.
— Это уж как бог свят, ваше высочество! Нешто мы без понятия?
[1] Не путать с активным участником Русско-турецкой войны 1877–78 годов колесным пароходом РОПИТ «Аргонавт» 1857 года постройки.
[2] Исторический факт. Союзники вышли к Бельбеку вечером и переправлялись до ночи. Сам бивуак был ясно виден из Северного укрепления.
[3] Чавуш — сержант в армии османской империи.
[4] Мулязым (mülâzım) — лейтенант (тур.)
[5] Приказный — ефрейтор в казачьих войсках.
Глава 24
Говоря о последующих событиях, следует отметить, что большие потери, понесенные турками, не слишком огорчили их союзников. По большому счету их без того мало кто считал реальной боевой силой, рассматривая скорее как полезное подспорье, но не более того. Большую часть аскеров после этого несчастного инцидента распределили между английскими и французскими полками, чтобы использовать в качестве носильщиков. И лишь несколько сохранивших оружие и боеспособность батальонов продолжали считаться хоть и вспомогательными, но все же войсками.
Все эти организационные мероприятия не заняли много времени, так что утром можно было продолжать движение в сторону хутора некогда принадлежавшего основателю Севастополя адмиралу Фоме Фомичу Маккензи и давшему название всей округе.
На сей раз в авангарде должны были идти англичане, однако ни лорд Раглан, ни его подчиненные не торопились и как бы ни кипятился красный от охватившего его гнева Канробер, первые батальоны начали марш только около полудня.
Путь союзной армии пролегал через лесистое, узкое и длинное дефиле. По единственной в этих местах дороге тащили обоз и артиллерию, пехоте же пришлось ломиться сквозь густые заросли по обе стороны от нее.
Правую колонну возглавила 3-я дивизия Принца Наполеона, за ней 2-я Боске и 1-я Винуа (напомню, он сменил Канробера на этом посту). Шли они в бригадных колоннах под общим руководством самого Канробера.
По левой стороне шли 4-я и 5-я дивизии, а за ними все, что осталось от турецкой дивизии Сулеймана-паши. Точно так же организовали свое движение и англичане. Легкая дивизия Броуна — слева, шотландцы и гвардия — справа. За ними следовали остальные дивизии. Продвигались войска очень медленно. Больше всего трудностей доставляла артиллерия, которую приходилось свозить по крутому спуску в долину Черной речки.
С наших укреплений было прекрасно видно, как бесконечная вереница красных мундиров вышагивала вдоль опушки леса на Мекензиеву гору и дальше спускались к Черной речке. За ними следовали французы в темных шинелях. Тысячи штыков блестели в полуденном солнце, казалось, весь лес пришел в движение.
— Вы оказались правы, ваше высочество! — заметил Корнилов, внимательно разглядывавший противника в подзорную трубу. — Вражеская армия действительно предпочла перейти на Южную сторону. Иногда мне даже кажется, что вам все известно заранее.
— Твои бы слова, Владимир Алексеевич, да богу в уши, — усмехнулся я в ответ. — Вот только грядущее скрыто во мгле и никому по-настоящему неведомо…
Говоря по чести, я почти не лукавил. Несчетное количество бабочек, раздавленное вашим покорным слугой в прошлом, бесповоротно изменило окружающую меня реальность, и то, что отдельные события все же повторяются, можно объяснить лишь чудом или же чудовищной инерцией истории, категорически не желающей покидать накатанную колею. Но ведь рано или поздно это случится?
Между тем, начав движение в относительном порядке, союзная армия все больше превращалась в слабо организованную и разрозненную толпу. Вынужденные пробираться сквозь густые заросли пехотные колонны, скоро потеряли свой лоск и бравый вид. Не имея проводников и надежных карт, ориентироваться они могли лишь по компасу, отчего нередко сбивались с пути, забираясь в мелкие овраги или балки. В таких случаях приходилось возвращаться, натыкаясь при этом на идущие по их следам следующие части и вступая в бесконечные перебранки.