Однако представители разведки в Москве неожиданно получили от «проверенного» источника координаты местонахождения секретного китайского космодрома. Хотя бы так Гризов предупредил их о надвигавшейся угрозе.
Глава двенадцатаяОпера по-пекински
Едва выйдя из воздушного боя с неизвестным противником, Гризов соткался в мягком бордовом кресле, окутанный полумраком Пекинской оперы, которую местные также называли Цзинси. Рядом, в шикарном зеленом платье, плотно облегавшим стан, сидела прихорошившаяся владелица косметического салона. Она отчаянно крутила головой с аккуратно уложенными черными волосами – настолько впечатлил ее зал и разодетая публика со всего мира.
Пока Маша придирчиво разглядывала наряды зрителей, а постановка еще не началась, Гризов воспользовался заминкой, чтобы навести справки о том, что здесь будет происходить. Не хотел выглядеть отсталым туристом. Престиж родного Питера обязывал, да и разговор с девушкой надо было поддержать, – вдруг она окажется заядлым театралом. Но времени было мало, на сцене вот-вот должны были появиться знаменитые китайские актеры в разноцветных костюмах. Поэтому вольный сын эфира решил не возмущать его без надобности. А просто воспользовался поиском Яндекса, не подключаясь к интернету.
Гризов предпочитал отечественный продукт, тем более что импортный поисковикGogolapsi в это время все равно не работал. По интернету носились новости о том, что многие компьютеры США атаковал какой-то вирус и в сети начались сбои. Не обращая внимания на эту панику, такие вещи случались в последние годы регулярно, Антон задал вопрос про Пекинскую оперу и получил двадцать пять страниц с ответами.
Вкратце суть сводилась к следующему: столичная опера появилась в конце восемнадцатого века из слияния древних театральных стилей и сегодня уже была признана национальным достоянием Китая.
Персонажи Пекинской оперы делились на четыре основных амплуа: Шэн – мужской персонаж, Дань – женский, Чоу – комический. И, наконец, амплуа Цзин – мужские роли с боевым характером.
Для всех амплуа в Пекинской опере был установлен свой грим. Непостижимым образом смешав внешность, возраст и статус героя, а также его душевные состояния, китайские гримеры умудрились создать целую систему. Каждый персонаж четко выделялся с помощью цвета. Например, красный цвет означал верность и честность, чёрный – смелость и прямоту. Зелёный и синий навевали мысли о храбрости и решительности персонажа. За двести с лишним лет неутомимые китайцы придумали для своей оперы уже несколько тысяч возможных композиций грима.
«Никогда бы не подумал, увидев сине-зеленого человека, что он храбрый и решительный, – усомнился в китайской системе Гризов, припоминая своих соотечественников. – Хотя смотря сколько выпить, конечно».
Закончив с теорией, Гризов перешел к практике. Сегодня в Цзинси давали оперу «Прощай, моя наложница». Не успел вольный сын эфира скачать все нужные данные, как на сцену под грохот барабанов твердым шагом вышел император. Рядом семенила стройная наложница. Гомонивший зал притих.
Костюм Сына Неба был решён в жёлтом императорском цвете и повсеместно расшит драконами. Да и лицо властителя Поднебесной было раскрашено по всем канонам Пекинской оперы, отчего тот выглядел грозным и решительным.
«Маша наверняка оценит», – решил Гризов и оказался прав.
– Ой, какие шикарные платьица! – воскликнула хозяйка косметического салона, разглядывая одежду императора и его любимой наложницы. – Жаль, отсюда видно не очень хорошо.
– Не переживайте, Маша, – успокоил ее Гризов тоном знатока театрального искусства. – Император будет сегодня весь вечер прощаться с наложницей. По сюжету он много путешествует, а значит ходит кругами по сцене. Спектакль здесь может длиться несколько часов, а древности постановки вообще шли полдня. Так что наверняка еще успеете все рассмотреть.
– Ого! – воскликнула Маша, окинув уважительным взглядом своего спутника. – Да вы разбираетесь в китайском театре?
Гризов промычал в ответ что-то по смыслу напоминавшее «Да, есть грех, я старый театрал».
– Не знала, что спектакль длится так долго, – призналась девушка. И, наклонившись к уху Антона так близко, что он ощутил приятный аромат ее духов, добавила: – Столько я не выдержу. Честно.
– Я тоже, – поддержал ее Гризов шёпотом, – если что, отель недалеко. Смоемся потихоньку. Главное, чтобы местные не закидали нас помидорам за неуважение к священному искусству. А пока наслаждайтесь представлением. Не зря же мы полмира пролетели. Надо хоть немного погрузиться в местный колорит.
Маша хотела еще что-то спросить, но передумала – император и его любимая наложница вдруг запели громкими трескучими голосами.
Теперь Гризов смог осмотреться по сторонам и сразу заметил своих. Это оказалось не сложно. Места туристам были куплены на один ряд. Так, видимо, экскурсоводу удобнее было их пасти, – вдруг кто потеряется? Туристы из России, они же как дети: все время норовят сбежать или заблудиться.
Чуть поодаль Антон заметил экскурсовода, девушку Валю, в роскошном черном платье. Рядом с ней сидели моложавые пенсионеры Игорь и Галя, рассматривая через театральный бинокль поющего императора. Чуть поодаль виднелся буддист-вегетарианец Василий Трен во всем белом, а за ним – о чудо – Федор, строитель из Москвы. Просто в клетчатой ковбойской рубашке. Федор был трезв. А его закадычного собутыльника, И Ван Чая, без которого Гризов уже не представлял ни одной попойки буйного строителя, поблизости не наблюдалось.
«Сподобился, надо же, – удивился Гризов, – вот уж не думал, что он сюда доберется. Особенно после своих политических заявлений про сто юаней. И трезвый… хотя тут ведь наверняка антракт будет, а там буфет… и больше, думаю, мы его трезвым не увидим. Надо проследить, чтобы Федя на радостях не полез потом на сцену. А то еще потянет спеть вместе с китайскими артистами на брудершафт».
Странные звуки со сцены нарастали, и Гризов был вынужден вернуться к просмотру китайской драмы, распланированной на несколько часов.
До этого дня Гризов вкушал музыкальные сочинения только в родном Санкт-Петербурге, тяготевшем к русскому и западному вариантам изложения оперы. А разница в подходах с китайским вариантом, надо сказать, была. И разница огромная. Вместо грудного меццо-сопрано, рождённого необъятными певицами, и лиричных партий теноров – в Пекинской опере зритель получал совсем другое представление. Первое время Антон, ожидавший услышать звуки, ласкающие слух, постоянно вздрагивал от каждого сюжетного поворота. Дело в том, что при этом кардинально менялся и музыкальный ритм. В такие мгновения изнеженное русско-европейской оперой сознание Гризова так и стремилось выплеснуться в астрал, чтобы только этого не слышать. Вместо тягучей мягкости голосов и кружевного изящества музыки – со сцены непрерывно разносились визгливые крики вокалистов, воинственный гром барабанов и пронзительные звуки Цзинэрху[3].
«Да, – немного расстроился Антон, – серьезное испытание, оказывается. Это вам не Чайковского с Пуччини слушать».
Впрочем, после получасового просмотра этого колоритного действа сознание немного притупилось, и Гризов даже начал находить в нем очарование. Он вспомнил свой полет в Берлин, еще начинающим журналистом, когда немцы-организаторы повели его на выставку современного русского искусства. Поначалу там были похожие ощущения. Но в Берлине выставку устраивали русские художники, а те свое дело по художественной части знали на «отлично». Душой чуяли, что русскому человеку в Германии надо, чтобы по достоинству оценить их работы.
Едва войдя в длинную галерею, устроенную в бывшем цеху завода, Антон оказался перед столом, уставленным рюмками с водкой. Всем посетителям наливали бесплатно. Кто же откажется? Заходишь, выпиваешь и начинаешь обозревать художества. Буквально через двадцать минут вся бездарная мазня, что висела на стенах, начинает казаться гениальной. Даже некий скрытый смысл удается в ней отыскать. А если к столу подойти неоднократно, то и двойной смысл обнаружишь. «Вот это подход! Вот это организация культурных мероприятий, – с удовольствием вспоминал Гризов, – молодцы, художники».
Как ни старался он найти нечто прекрасное в Пекинской опере, получалось пока со скрипом. Красочно, помпезно, но как-то слишком громко. Обычно в родном Питере, когда он посещал с девушками оперу, Антон привык дремать или слушать музыку с закрытыми глазами. Там окружение и действие позволяли. Сейчас же этого не могло случиться никак: перед Машей Гризов не желал опозориться, тем более что сдуру даже успел прослыть знатоком. Но напряг был таким сильным, что для культурной смазки его душа уже просила, точнее настойчиво требовала того же самого, что получила в Германии – водки. И Антон с надеждой стал искать программку, чтобы уточнить, когда же предполагался первый антракт. Но программки не было, ни у него, ни у Маши.
К исходу первого часа Гризов даже с некоторой надеждой стал посматривать в сторону Федора, но тот на удивление стойко держался, никаких признаков бегства в буфет не подавал. Напротив, смотрел оперу во все глаза и слушал во все уши. А на лице его застыло восторженное умиление. Суровый строитель чуть не плакал, словно он всю жизнь был тайным поклонником Пекинской оперы и, наконец, смог увидеть ее воочию. Сбылась мечта.
«Вот это да, – подумал ошеломленный Гризов. – Крепкий мужик оказался, недооценил я строителя. А сам слабину дал. Только бы Маша не догадалась, что мне все это надоело. Надо держаться».
Он осторожно скосил глаза на владелицу косметического салона, но та тоже изо всех сил внимала происходящему на сцене. Чуть не плакала от восторга. Так прошло еще полчаса. Антракта все не было. Тогда Антон, не удержавшись, воспользовался своими способностями и выяснил, что первый антракт полагался терпеливому китайскому зрителю только через три часа после начала действия.