Когда, наконец, стали подрастать русские академики, и эти бредни прочел Ломоносов, то раскритиковал Миллера и Байера, а потом от безысходности сам засел за написание «Древней российской истории». Однако немцы на Руси тогда пользовались особым расположением монархов, часто одной с ними национальности. И за попытку Михайло усомниться в выводах немецких историков о том, что прошлое России – это «великая тьма невежества», Ломоносов был тут же посажен в тюрьму, где провел год, в ожидании смертной казни. Его должны были повесить, но к счастью, помиловали, слишком уж он был популярен в научных кругах Европы.
Первую часть своего труда Ломоносов посвятил постоянному передвижению славянских народов с востока на запад и подводил к мысли, что и сами немцы могли быть потомками славян. Записные немецкие профессора-историки не могли смириться с такой антинаучной мыслью и не раз пытались выгнать Ломоносова из русской Академии, где он был чуть ли ни единственным русским. И травили его до тех пор, пока он не умер в пятьдесят четыре года при странных обстоятельствах, будучи абсолютно здоровым.
А затем Миллер напечатал его труды, после того как причесал их в нужном направлении. То же постигло и труды Татищева. Так норманнская теория утвердилась в умах. И хотя в России после революции она была, наконец, признана антинаучной, в Европе многие ученые все еще её придерживались. Гризов решил исправить и эту несправедливость. Как-никак Лука наказывал.
…Только что вернувшийся из поездки по монастырям, где ему удалось отыскать и аккуратно полить кислотой еще пару древнерусских летописей, педантичный Герард Фридрих Миллер пребывал в прекрасном расположении духа. Научные изыскания шли просто великолепно. Еще немного и на Руси не останется ни одного документа, подтверждавшего великое прошлое этой страны. Миллер был в восторге. Ни в одной стране мира у него не было таких великолепных условий для работы: он ежедневно уничтожал великие памятники истории, а ему за это ещё и платили очень хорошие деньги от имени императрицы. Это стоило отметить.
Миллер вошел в свой кабинет в петербургской Академии Наук. Скинул промокший походный плащ, – погода в этом городе всегда была премерзкая, а царь Петр явно ошибся с выбором места. Академик закрыл окно, выходившее прямо на набережную Невы. Повесил белокурый парик на деревянную вешалку. Налил себе из графина хорошего немецкого вина, присланного коллегами из Мозеля. И уже собирался с наслаждением выпить его по укоренившейся русской привычке до дна, как вдруг заметил странного господина, который сидел на его диване.
– Герард Фридрих Миллер? – спросил странный господин в сюртуке, похожем на те, что носила тайная императорская полиция. И тон у него был такой, словно гость приказывал, а не спрашивал.
– Я, – пробормотал озадаченный русский историк.
– Это вы автор норманнской теории?
– Я-я, – прошелестел Герард, не зная, что и думать, – вернее сказать по-русски, я есть соавтор вместе с господин Байер и Шлёцер.
Бокал с вином застыл в его руке.
– Ничего, сойдет. Вас-то мне и нужно.
Незваный гость встал и, приблизившись вплотную, произнес тоном, не терпящим возражений:
– Садись за стол и пиши!
Ледяной холод пробежал по спине великого историка. От прибывшего невесть откуда гостя веяло такой силой, что казалось, он мог прямо сейчас вытрясти душу из трусоватого немца. Миллер опрокинул стакан с вином, который упал на пол и со звоном разбился, но даже не посмотрел в его сторону. Спустя мгновение он уже сидел за рабочим столом с пером в руке, ожидая указаний.
– Пиши, сволочь, – мягко повторил гость и начал диктовать: – Вначале были славяне. В глубокой древности на всей территории, от Ла-Манша до Берингового пролива, жили одни только славяне. Все народы Европы и Азии произошли от них! А немцев вообще никогда не было. И англичан, кстати, тоже. Записал?
– Я-я, – услужливо кивнул Миллер, – я есть записать. Немцев никогда не было.
– Молодец, – похвалил гость, расхаживая по кабинету, и добавил: – Хорошо по-нашему балакаешь, кстати. Я тебя даже без переводчика понимаю. Пиши далее: викинги всему научились у славян. А твоя норманнская теория – полная чушь. Осознал?
Миллер снова кивнул.
– Ну, тезисы я набросал, – смилостивился гость, – а детали сам придумаешь. Ты же у нас талантливый. Обоснуешь всё. Потом трактат напишешь, да такой, чтобы твоя работа в историю вошла. И сделаешь в ближайшее время с коллегами новый доклад в Академии Наук. Представишь императрице. Скажешь, мол, с предыдущей версией ошибся маленько. И чтоб летописи у меня больше не портил. Гут?
На лице Миллера отразилось внутреннее страдание. Он вдруг осознал, что история только что пошла совсем по другому пути. Не так, как он планировал вместе со своими заказчиками.
– А если русской императрице не понравится мой доклад? – проблеял он. – Она же немка. Велит казнить меня… или в отставку с позором отправит.
– Не переживай, дружище, – успокоил его странный гость. – Зато, если выживешь – домой поедешь, мемуары писать «Кому на Руси жить хорошо».
Он умолк. Но видя недоумение в глазах немца, не понимавшего, за что ему выпало такое наказание, нехотя пояснил:
– Это тебе за русский народ и за Ломоносова лично, чтоб неповадно было на хороших людей напраслину возводить. Ты главное пойми, немчура, – наклонился к нему человек в сюртуке и нежно произнес: – Если опубликуешь свой пасквиль в изначальном виде, то уже никуда отсюда не уедешь. Тут и похоронят. Ферштейн?
– Я-я, – обреченно кивнул Миллер, глядя перед собой. – Ферштейн. О, майн гот!
– Ну вот и хорошо, – кивнул гость, растворяясь в воздухе, словно его и не было.
Оказавшись в своем времени, Гризов моментально проверил все учебники истории и научные публикации: о норманнской теории в России никто не слышал.
– Не подвел, дружище Миллер, – усмехнулся Гризов.
Закончив с неотложными делами, Гризов, наконец, лично прибыл в Сиань. Оказавшись на месте, Антон быстро просканировал астральным взором полуразрушенную лабораторию Ливея и обнаружил место, где держали в плену русских туристов.
Когда тяжелая дверь со скрипом растворилась, изможденные пленники так и остались сидеть, прислонившись к стене. Но, едва на пороге показался знакомый силуэт, Маша сразу же узнала его. А затем, вскочив, с криком бросилась на шею. Они так и стояли, слившись в поцелуе и позабыв обо всем. Пока, наконец, Гризов не нашел в себе силы прервать эту неистовую атаку чувств, и он крикнул остальным:
– Здорово, славяне! Пора на свободу!
Комфортабельный автобус привес русских туристов, переодетых в новую одежду и отмывшихся в отеле от пота и грязи, в международный аэропорт Пекина. По дороге они долго возмущались тем, как с ними обращались китайские солдаты. Помянули погибших Игоря и Галю. Собирались даже подать коллективный иск китайскому правительству. Антон так ничего не смог им втолковать о последних событиях и бросил пока это занятие. Сами скоро разберутся.
Несмотря на уверения Гризова, что им в Китае больше ничего не угрожает, все заторопились домой, благо вылеты вновь разрешили. Антон хотел извиниться перед русскими туристами за то, что всем пришлось пережить из-за него. Однако объяснять, что он на самом деле эфирный дух, было как-то странно, – Гризов попытался, но никто все равно не поверил. Даже посмеялись, решив, что парень сбрендил немного в плену. Для них он был по-прежнему просто Иван Конопляный, такой же турист из России, только сидел в отдельной камере.
Тогда, в качестве компенсации, Гризов пообещал каждому из них по желанию. Так и объявил: первое, что пожелают по возвращении на родину, – сбудется. Прямо здесь решил фокусов не показывать.
– Ты что, золотая рыбка? – усмехнулся Федор.
– Почти, – кивнул Гризов и предупредил: – Будьте осторожны со своим желанием. Сбудется обязательно, но только первое. Хотите верьте, хотите нет.
Все опять рассмеялись, посчитав это за шутку, но и призадумались. Уж больно Гризов был настойчив. Зато общее напряжение немного спало.
Машу, однако, он не смог обманывать дальше и во время сборов в отеле рассказал все, как есть. К его удивлению, девушка ничуть не расстроилась, даже наоборот, казалась заинтригованной.
– Эфирный дух, говоришь? – произнесла она, пристально разглядывая стоявшего перед ней мужчину. – Выглядишь по-другому и зовут тебя не Иван?
– Нет, это моя астральная оболочка вселилась в Ивана, – повинился Гризов. – Выгляжу я иначе.
– Тогда покажись! – вдруг потребовала девушка.
Поколебавшись мгновение, Гризов превратился в себя самого, дав девушке разглядеть свое истинное лицо.
В обморок Маша не упала.
– Вот это номер! – покачала головой озадаченная владелица косметического салона и вдруг ущипнула его за руку так, что Гризов едва не вскрикнул. – С эфирным духом я еще никогда романы не крутила.
– Ладно, возвращай пока свою личину, к которой я привыкла, – решила, наконец, Ростовцева. – И поехали домой, Антоша. Заглянем сначала ко мне в Москву, с родителями познакомлю. Там и разберёмся.
На улицах Пекина, где боев почти не было, все выглядело как обычно. Ни армии, ни полиции. В международном аэропорту группа русских туристов сразу сбилась в кучку. А девушка-экскурсовод Валя, тоже летевшая в Москву, замерла на месте, растерянно озираясь по сторонам. Рядом с ней стоял Федор из Москвы, неуверенно размахивая паспортом.
– Ничего не понимаю, – пробормотала Валя, – а где таможенный контроль проходить?
– Его больше не надо проходить, – ответил Гризов, – теперь достаточно русского паспорта. Но для нашей группы, в виде компенсации за моральный ущерб, вообще сделали исключение. Проходите сразу в самолет, ничего показывать не нужно. И багаж тоже проверять не будут.
Валя удивленно посмотрела на Гризова, но послушно увела группу за собой. Фёдор из Москвы на секунду задержался. Приблизившись к Антону вплотную, он на всякий случай тихо уточнил:
– Слушай, а таможню точно проходить не надо? А то я тут прихватил с собой кое-что…