Мое место было в командирском зале, я заторопился туда.
Осима встретил меня раздраженным восклицанием:
— Наконец-то вы появились, адмирал. Командующий вражеским флотом обратился с наглым посланием. Нужно составить достойный ответ.
17
Прежде чем ознакомиться с депешей разрушителей, я посмотрел на стереоэкран. Зеленые огоньки собирались в кучки, пылали раздражающе ярко. Что-то произошло новое — корабли противника пренебрегли дистанцией безопасности, недавно так строго ими соблюдаемой.
«Почему они перестали нас бояться?» — думал я и выговорил мысль вслух.
— Оставшийся звездолет ровно в три раза слабее, чем три прежних, — отозвался Камагин хмуро. — И враги соответственно чувствуют себя, по крайней мере, в три раза храбрее.
Арифметического соответствия тут быть не могло, но я не хотел вступать в спор.
— Доложите послание противника, — приказал я МУМ.
Она заговорила громко:
— «Галактическому кораблю, вторгшемуся в наше звездное скопление.
Попытка выброситься наружу вам не удалась. Подвергнуть распаду какой-нибудь из наших кораблей вам не удастся. Вы обречены на гибель.
Предлагаем капитуляцию. Гарантируем жизнь. Орлан, разрушитель Первой Имперской категории».
Я обвел глазами помощников. Ромеро отвел лицо, Петри угрюмо глядел на вражеские корабли, Осима спокойно ждал приказа, чтобы тут же, не оспаривая, энергично проводить его в жизнь. Зато Камагин с вызовом глядел прямо на меня. Я знал, что он скажет.
— Ваше решение, адмирал! — потребовал Осима.
— Хочу сначала выслушать вас. Начинайте вы, Павел.
Ромеро часто хвалился своей мужской доблестью и в драках держался отлично, но стратегическим мышлением одарен не был. Современный бой на сверхсветовых скоростях с применением аннигиляторов был ему просто противен: в таком бою побеждал математический расчет, а не личная храбрость. Рыцарское представление о сражениях прозвучало и в его ответе:
— Надо ждать нападения противника, а затем обороняться, пока хватит сил.
— Петри? — сказал я.
— Сражаться, не отвечая на послание, — был его короткий ответ.
— Камагин?
— Напасть на врага! — воскликнул Камагин. — Посмотрите, Эли, они все приближаются, будто мы уже обессилили, скоро, очень скоро они попадут в конус удара наших аннигиляторов. Если вы разрешите мне занять одно из командирских кресел, я выброшу на тот свет треть неприятельского флота, прежде чем они откроют нам самим дорогу туда.
— Ясно. Вы, Осима?
— Атаковать, потом погибнуть, — повторил он мысль Камагина. Вглядевшись в меня, он поинтересовался: — У вас другое решение, адмирал?
— Да, другое, — сказал я. — Мое предложение таково: капитулировать.
Все четверо разом вскрикнули. Громче других прозвучал возмущенный выкрик Камагина:
— Подумайте, что говорите! Сдаться в плен?
Я ответил не Камагину, но всем:
— Да, сдаться в плен! Именно это я и хочу предложить.
У моих помощников отнялся язык, они лишь с возмущением глядели на меня.
Первым обрел спокойствие Осима:
— Адмирал, уточните. Речь не только о наших жизнях. Придется сдать врагу в сохранности звездолет — боевые и рейсовые аннигиляторы, МУМ.
— Сдать — да. Но не в сохранности, Осима. МУМ должна быть уничтожена, схемы аннигиляторов демонтированы. Это дело поручу Камагину и вам, Осима. Враг может любоваться видом наших механизмов, но не должен разобраться в их действии.
Камагин не выдержал. Сомневаюсь, чтобы его поведение соответствовало даже современным мягким правилам дисциплины, не говоря уже о дисциплине древней, приверженностью к которой он гордился.
Он вскочил, размахивал руками, гневно кричал:
— Безумец! Вы думаете неприятель не выбьет из пленных понимания работы механизмов?
Вежливостью ответа я подчеркнул, что не принимаю такого тона:
— Знание всех схем работы аннигиляторов не является достоянием группы специалистов. Лишь все человечество в целом обладает таким знанием. Но человечество сегодня в плен не сдается, только три экипажа звездолетов.
Теперь я знал, что время эмоций прошло, на меня будут не кричать, а задавать осмысленные вопросы. «Половина дела сделана», — сказал я себе с облегчением.
После нового молчания заговорил Ромеро:
— Я вижу, у вас все заранее продумано, проницательный Эли. Не откажите сообщить, зачем вам понадобилось сдавать нас в плен вместе со звездолетом? Неужели жизнь в плену приемлемей почетной смерти?
Его вопрос воспламенил угасшего было Камагина:
— И пусть адмирал ответит еще на один вопрос! Не влияет ли на него то обстоятельство, что на борту звездолета находится семья адмирала?
Именно этого вопроса я и ждал.
— Да, влияет. Если бы на борту звездолета не находилась моя семья, я принял бы решение о капитуляции значительно раньше и без тех колебаний, которые меня одолевали.
— Вы сказали — решение? — спокойно поинтересовался Петри. — Разве это уже решение, а не свободная пока дискуссия?
— Выслушайте меня, — попросил я. — Только об одном прошу — выслушайте меня, а там решайте, прав я или неправ. И пусть вместе с вами меня слушают через МУМ все на «Волопасе».
Я заговорил с волнением, я убеждал не только слушателей, но и себя, многое во мне самом протестовало против позорного плена.
Если говорить лишь о нас, сказал я, то честная гибель в неравном бою лучше рабского существования у разрушителей.
Но мы не имеем права думать лишь о себе. Мы — первые представители человечества и его звездных друзей, попавшие в логово разрушителей, мы должны быть достойны самих себя. Умереть всякий может. Жить в тяжких условиях — подвиг. Я пекусь не о наших жизнях, даже не о том, чтобы мы познакомились с противниками изнутри, хотя и это может пригодиться, если нас вызволят.
Разрушители должны познакомиться с нами — вот главная задача. Великие идеи, воодушевившие нас на поход в Персей, живут, пока мы живы. Наши противники должны узнать, за что мы ратуем. Одни станут еще враждебней, другие задумаются, третьи начнут колебаться, а некоторые, пусть их вначале будет немного, примкнут к нам: ведь разрушители не только свирепый, но и разумный народ, никто их разума не отрицает… Нет, борьба с разрушителями не заканчивается с нашим пленением, она продолжается, но в иной форме, без аннигиляторов и взрыва планет. В старину называли такую борьбу идеологической, и хоть она шла без сверкания мечей, она не становилась от того менее ожесточенной. Гибель в бою — это легкий путь прекращения борьбы. Я уверен, что и более суровый жребий будет нам по плечу, я верю в себя, я верю в вас!
— А теперь решайте, и пусть МУМ суммирует ваши решения, — закончил я и закрыл глаза.
Несколько минут вокруг была тишина, потом ее прервал резкий звук. Я открыл глаза. Маленький космонавт порывисто вскочил и, не удержавшись, едва не упал. Он показал рукой на выход, хрипло сказал:
— Пойдемте, Осима, здесь больше нечего… Вы не забыли, что нам отдан приказ демонтировать МУМ?..
Осима стал медленно приподниматься. Я хотел посоветовать им не торопиться, ведь МУМ еще не объявила коллективного решения, но мне не дал договорить вопль Петри:
— Смотрите на экран! Смотрите на экран!
Картина была такая, будто звездолет попал в фокус взрыва. «Испепелены!» — услышал я потрясенный шепот Ромеро.
В пространстве бушевала световая буря, корабли противника ошалело метались меж звезд. Оранжевая расширялась на всю сферу, это было уже не далекое светило, а мчавшийся на нас исполинский космический крейсер.
— Адмирал, разрушители гибнут! — радостно вскричал Осима.
— Совместная гибель, наша и противников, дорогой капитан, так вернее, — отозвался Ромеро.
Даже в этот страшный момент он не потерял способности иронизировать.
А затем неистовая вспышка озарила полутемный зал и мы, одновременно все, потеряли сознание.
18
Пришли в себя мы тоже разом.
Командирский зал был ярко освещен, на белых стереоэкранах погасли изображения звезд. Я приподнял голову, посмотрел на товарищей — все они были живы, потом перевел взгляд на вход в зал. Там стояли три диковинных существа, одно впереди, два с боков чуть позади.
Они были похожи на людей. Было у них и сходство с захваченным невидимкой, но там выпирала голая конструкция, изготовленная по расчету, эти же были существами: туловище, две ноги, две руки, одна голова — все то же, что у человека, но только не человеческое.
Стоявший впереди разрушитель проговорил на отличном земном языке:
— Адмирал Эли, прикажите открыть вход в ваш корабль. Я — Орлан. Командовать на «Волопасе» буду я.
Осима подскочил к Орлану, с силой толкнул его рукой в грудь.
Рука Осимы свободно прошла сквозь тело разрушителя, словно ничего на этом месте не было.
Часть вторая. Великий разрушитель
Славьте меня! Я великим не чета.
Я над всем, что сделано, ставлю «nihil»…
Христос сказал: убогие блаженны,
Завиден рок слепцов, калек и нищих.
Я их возьму в надзвездные селенья,
И сделаю их рыцарями неба
И назову славнейшими из славных…
Пусть! Я приму! Но как же те, другие,
Чьей мыслью мы теперь живем и дышим,
Чьи имена звучат нам, как призывы?
Искупят чем они свое величье?
Как им заплатит воля равновесья?
Иль Беатриче стала проституткой,
Глухонемым — великий Вольфганг Гете
И Байрон — площадным шутом?..
1
— Призрак! — вскричал Осима. — Адмирал, это видение!
Он снова ударил кулаком по диковинному существу, возникшему у входа, и, охнув от боли, отскочил: на разбитых пальцах выступила кровь. Камагин и Петри, собиравшиеся кинуться вслед за Осимой, медленно опустились в кресла.
Ромеро переглянулся со мной, взгляд его сказал больше, чем любые слова. Я молчал, не двигаясь. В голове у меня молотом била мысль: «МУМ будет захвачена».