— Повелитель, есть новости, — промолвил Вазир-хан, стоя на коленях возле постели из шкур. Лицо у полководца было взволнованное, но скорее довольное, чем встревоженное.
— Похоже, мы вмешались в дела сердечные.
— Что ты имеешь в виду?
— Пять дней назад к стенам Самарканда прибыл с войском твой родич Махмуд, сын владыки Кундуза. Но его целью является не город, а девушка, а поскольку в Самарканде разброд и смятение, он намеревался проникнуть в город и похитить ее. Она дочь великого визиря.
— И что же его остановило?
Бабур с трудом верил услышанному: в последний раз, когда он видел Махмуда, сына любимой матушкиной сестры, который был на три года старше его самого, это был веселый, но нескладный мальчишка с прыщами на безволосом подбородке и неудержимой страстью к проказам, из-за чего ему частенько доставалось от старших. Тогда Махмуд был заводилой во всех их детских шалостях и вызывал у Бабура восхищение, но сама мысль о нем как о влюбленном воздыхателе, казалась нелепой и смехотворной.
Между тем лицо Вазир-хана снова помрачнело.
— Перед твоим родичем закрыли городские ворота. Великий визирь сам претендует на власть над Самаркандом, и городом, и всеми его владениями.
— Что дает ему такое право?
— Ничего. В его жилах нет ни капли крови Тимура. А что у него есть, так это реальная власть и деньги. Казна в его руках, а значит, он имеет возможность нанять или подкупить кого угодно.
— Но может быть, когда ему станет известно, что я — родной племянник последнего правителя, прибыл сюда, он образумится? Мои права несомненны, и, сколько бы пригоршней золота ни роздал он окружающим, Тимуридом ему не стать.
Юношеская пылкость в голосе Бабура вновь вызвала у Вазир-хана улыбку.
— Он знает о твоем прибытии, но заявляет, что не может передать трон зеленому мальчишке. Кстати, не собирается он и отдавать дочь Махмуду. Для нее он присмотрел более выгодного жениха — сына правителя Кабула.
— Посмотрим, что у него получится! — вскричал Бабур, вскакивая на ноги, так что овечьи шкуры разлетелись в стороны. — Коня! Мы едем в лагерь к Махмуду.
Занималась заря, когда закутанный в толстые шкуры Бабур, в сопровождении свиты, галопом подскакал к лагерю родича.
— Стой! — донесся из рассветного марева резкий оклик часового. — Кто едет?
— Бабур, эмир Ферганы, желающий приветствовать своего родича Махмуда, отпрыска владыки Кундуза.
За ошеломленным молчанием последовал гомон, потом навстречу прибывшим высыпали воины с яркими смоляными факелам: Бабур, когда они окружили его маленький отряд, даже прикрыл глаза. А потом послышался голос, который он узнал сразу: он, правда, стал ниже и грубее, чем ему помнилось, но остался таким же веселым.
— Добро пожаловать, братец!
Махмуд, с густой копной рассыпавшихся по плечам черных волос, с соколом, сидевшим на затянутой в перчатку руке, выступил навстречу и свободной рукой обхватил Бабура.
— Я тут, с утра пораньше, на соколиную охоту собрался, но, хоть ты и расстроил мои планы, все равно здорово, что приехал. Рад тебя видеть. Прошу.
Он сделал жест в направлении большого, квадратного шатра.
Изнутри шатер был устлан мягкими коврами, а кожаные стены драпировались богато расшитыми тканями. Надев на сокола колпачок, Махмуд усадил птицу на золотой насест, а сам развалился на груде мягких бархатных подушек. Бабур последовал его примеру.
— Мне было грустно узнать о кончине твоего отца. Хороший был человек и славный воин, да покоится он с миром. Мы в Кундузе, само собой, оплакали его надлежащим образом.
— Спасибо.
Бабур склонил голову.
— И теперь, получается, мой маленький братец стал правителем.
— Со временем ты тоже им станешь.
— И то верно, — улыбнулся Махмуд.
— Но сейчас, похоже, ты помышляешь о другом?
Улыбка Махмуда расплылась во всю ширь.
— Если бы ты только видел ее, Бабур. Кожа, как шелк, стройна, как веточка ивы, а ростом чуть ли не с меня. Я поклялся, что заполучу ее, и слово свое сдержу.
— Как ты вообще ухитрился с ней встретиться?
— Не беспокойся, я не переодевался женщиной, чтобы пробраться тайком в гарем великого визиря. Просто в прошлом году она сопровождала своего отца, отправившегося из Самарканда в Кундуз с посольством. Едва они пересекли северный рубеж, так на них напали разбойники, а я как раз был послан с воинским отрядом встречать посла и, когда все случилось, оказался неподалеку. Мы услышали шум схватки и поскакали на выручку. Тогда-то я ее и увидел: она высунулась из-за камня, где пряталась… вуаль потерялась, одежда порвалась…
Махмуд умолк и даже зажмурился, припоминая увиденное.
— Великий визирь должен бы быть тебе благодарен.
— Должен-то должен, но Кундуз не так богат, как Кабул.
Махмуд пожал плечами.
— Ладно, братец, тебя-то каким ветром сюда занесло?
«Остерегайся людей, не выказывающих амбиций», — припомнились Бабуру слова отца, но он не знал, применимы ли они к нынешним обстоятельствам. Может ли быть, чтобы Махмуд действительно прибыл к Самарканду с войском всего лишь ради девушки, как бы ни была она желанна?
Поразмыслив, Бабур решил играть в открытую.
— Эмир Самарканда, хоть и доводился отцу братом, другом Ферганы никогда не был и собирался лишить меня престола. Но в час своей смерти приказал своему воину принести мне это.
Бабур протянул руку и показал надетое на указательный палец, теперь, разумеется, очищенное от крови, кольцо Тимура. Оно было ему немного великовато, но он справился с этим, подсунув под него прокладку из красного шелка.
Металл сверкнул в свете тлевших в жаровне угольев, и он услышал, как у Махмуда перехватило дыхание.
— Ты считаешь себя преемником Тимура?
— Его кровь течет в моих жилах. И я получу этот город.
— В моих жилах тоже течет его кровь, — медленно произнес Махмуд. Их взгляды встретились, и неожиданно оказалось, что ничего мальчишеского в них обоих нет и в помине. Бабур порадовался тому, что прихватил с собой заткнутый за розовато-лиловый кушак кинжал в осыпанных самоцветами ножнах.
— Не беспокойся, маленький братец… хотя, наверное, маленьким мне тебя называть уже не стоит: когда я убил волчат на глазах у волчицы, ее взгляд был не таким свирепым, как только что у тебя.
На лицо Махмуда вернулась улыбка.
— Да, конечно, я явился в Самарканд, понимая, что тут сейчас за настроения, но присмотрись к моему лагерю — со мной всего-то несколько сотен воинов. Разве с такими силами можно осадить город? В мои планы входило лишь ворваться туда и захватить девушку, дабы унять жар в чреслах. — Он скорчил гримасу и выразительно потер промежность.
— Желаю удачи. Да уймется твой жар скорее.
— А как ты, братец? Много у тебя народу?
— Когда подтянутся основные силы, будет больше шести тысяч, причем немало лучников.
На самом деле войско Бабура едва дотягивало до пяти тысяч, но он рассудил, что маленькое преувеличение не повредит.
На Махмуда это, похоже, произвело впечатление.
— Вот уж не думал, что Фергана способна выставить такое войско.
— Помимо ферганской знати и вождей с их людьми, я нанял воинов из горных племен.
— Давай нападем вместе! — пылко предложил Махмуд, схватив Бабура за запястье. — Ты получишь город и голову великого визиря, а мне достанется жена.
— Почему бы и нет? — улыбнулся в ответ Бабур, прекрасно понимая: при столь решающем превосходстве в силах ему не стоит особо опасаться Махмуда, даже если тот тоже все-таки зарился на трон Самарканда.
Пронизывающие зимние ветры, что завывали над равниной два месяца спустя, были ничем, по сравнению с той горечью, что испытывал Бабур, возвращавшийся со своим воинством на восток, в Фергану. Лохматые конские гривы обледенели, копыта вязли, проваливаясь в глубокий снег, надсадно хрипя, лошади выдыхали клубы пара. Кое-где снег был так глубок, что всадникам приходилось спешиваться, освобождая животных от своего веса, и тащиться пешком. Тут уж было не до поклажи: вьюки и переметные сумы оставались валяться на снегу.
«Все не так, как должно бы быть», — угрюмо думал Бабур, теребя кольцо на пальце. Оно все еще было ему велико, и сейчас казалось, что это подчеркивает тщетность его амбиций и постыдное унижение.
Вазир-хан ехал бок о бок с ним, укутанный в тяжелое шерстяное одеяло, с заиндевелой бородой и бровями. Мудрый Вазир-хан, уговаривал его снять осаду, еще когда бледные, чреватые снегом небеса лишь возвестили о неожиданно раннем приходе суровой, неблагоприятной для осаждающих, зимы. Но юный правитель не внял голосу рассудка и продолжал посылать людей на стены, даже когда Махмуд, так и не уняв жар в своих чреслах, увел своих людей домой, а наемные горцы, поняв, что обещанной добычи им не дождаться, бросили позиции. И вот теперь он расплачивался за упрямство и гордыню. Стены Самарканда остались неприступными, великий визирь самовольно, без всякого на то права, властвовал в городе и вынашивал далекоидущие планы, надеясь выдать дочь за сына могущественного владыки Кабула.
— Повелитель, мы вернемся, — промолвил Вазир-хан, как обычно, прочтя его мысли. Замерзшие губы еле ворочались, так что говорил он медленно. — Это был всего лишь поход. Представилась возможность, мы попытались ею воспользоваться, но обстоятельства сложились не в нашу пользу.
— Мне не по себе, Вазир-хан. Как подумаю обо всем этом, мне становится так больно, словно я получил глубокую рану…
— А ты, в известном смысле, и получил ее. Во всяком случае, приобрел опыт ведения военных действий, а это дорогого стоит. В следующий раз мы подготовимся лучше, и ты еще познаешь сладость успеха.
При всей скверности положения, эти слова несколько улучшили настроение Бабура. В конце концов, он был очень молод, являлся правителем собственной державы, и вряд ли с его стороны было такой уж слабостью признание неизбежного: ну, не взять ему Самарканда этой зимой. Слабостью было бы отчаяться, отступиться, но он знал, что не сделает этого, пока живет и дышит.