– Боюсь вас огорчить, – вполголоса заметила Амалия, – но с такими подозрениями, да еще со свидетелем, надо идти в полицию.
– Та девушка не была уверена. Она говорила: «Мне казалось». И потом, у нее было не то ремесло, с которым обращаются в полицию. Понимаете, да? Ей бы сказали, что она пытается оболгать почтенного человека.
– Но вы все же ей поверили?
– Я не знал, что думать. Я немного знал Сезара. Он казался таким… ну, знаете, обыкновенным. Мог выпить лишнего, мог взять денег в долг. Я не хотел верить, что он мог… у меня просто в голове не укладывалось.
– А какой резон был Сезару убивать вашу сестру?
– Разве я не упоминал? Простите. Дело в том, что он был к ней неравнодушен. Но она не обращала на него внимания. Она любила другого и была с ним помолвлена. – Лакомб вздохнул. – На похоронах Дезире ее жених потерял сознание. Все жалели его, некоторые уверяли, что он был совершенно раздавлен и считал себя конченым человеком. Но не прошло и полгода, как он женился на другой.
– Мсье Лакомб, я правильно понимаю, что ваша семья не выдвигала против Сезара официальных обвинений?
– Моя мачеха говорила с ним, но он все горячо отрицал. Она недолюбливала меня и объявила, что я просто-напросто все выдумал. Потом ее сразил удар, и она умерла. Отец пережил ее на несколько месяцев. Я больше не общался с Сезаром, у меня хватало хлопот по работе, но… я не мог заставить себя не думать о нем. Чем больше я размышлял о той лодочной прогулке, тем яснее мне становилось, что он виновен. Я поговорил с полицейским, который ходит в мой ресторан. Он сказал, что доказать злой умысел при происшествиях такого рода практически невозможно. Даже если свидетельница поклянется, что видела, как он топил Дезире, Пелиссон заявит, что она все перепутала и он, наоборот, пытался спасти мою сестру. И даже посредственный адвокат сумеет его вытащить.
– Скажите, мсье Лакомб, почему вы приехали сегодня к его дому?
Ресторатор пожал плечами:
– Не знаю. Честно говоря, я ведь бывал тут, и не раз. Все хотел зайти к нему и… хотя бы набить ему морду. Но не решался. Понимаете, мадам, не такой я человек. Даже жена говорит мне, что я бываю чересчур мягким.
– Вы хотели увидеть его мертвым, не так ли? – спросила Амалия.
– Надеялся, да, – пробормотал Лакомб, косясь на нее. – Даже не знаю, как я себе представлял, что меня пустят туда… И почему он выстрелил себе в голову? Он ведь не любил огнестрельное оружие.
– Вот как? Почему?
– Просто не любил. Я знаю, что одно время он увлекался фехтованием и добился недурных результатов. Он говорил, что в холодном оружии есть благородство, а в огнестрельном – нет. Хотя, конечно, он выбрал его, потому что застрелиться ведь проще, чем зарезаться. – Лакомб поежился. – Полицейский, который мне рассказал о его смерти, уверял, что мозги разлетелись по всей комнате. Простите, я, конечно, не должен был упоминать такие ужасы…
– Ничего, – отозвалась Амалия, – я не из пугливых. Зря вы не пьете свой кофе: он тут вполне сносный.
Лакомб поглядел на нее, колеблясь.
– Можно задать вам вопрос? – наконец решился он.
– Какой?
– Я хотел задать его вчера, но так и не решился. – Ресторатор глубоко вздохнул. – Скажите, мадам, как вас зовут?
Глава 29Вечерний выпуск
Три дня спустя Амалия сидела возле стола и смотрела на запечатанный пакет, который из Петербурга доставил нарочный. Обстоятельства требовали от нее, чтобы она немедленно открыла пакет и приняла к сведению его содержимое, но баронесса Корф не торопилась, потому что слишком хорошо знала, что увидит внутри.
«Понукания вперемежку с похвалами, – думала она с досадой, – на одну чайную ложку похвал сто понуканий. – Шутка вышла не слишком удачной, и все же Амалия улыбнулась. – Подайте луну с неба, не то – что? Сам ведь знает, что ничего со мной сделать не может. Уволить – да сделайте одолжение… Ах, щучья холера!»
Сломав печати, она достала два листа, исписанные размашистым генеральским почерком. В глаза немедленно бросилась фраза: «Боюсь, милостивая сударыня, что вы не представляете себе всей сложности положения…», и настроение Амалии тотчас же ухудшилось.
На четырех страницах генерал приказывал, просил, а затем умолял предпринять все возможные, а также невозможные усилия и раскрыть секрет «Красной луны» – либо равнозначный ему. Кроме того, Багратионов требовал немедленного и подробного отчета о действиях Амалии, пусть даже нешифрованного, который следовало отправить с тем же нарочным обратно в Петербург.
Баронесса Корф откинулась на спинку кресла и задумалась. За три истекших дня она проводила изгнанного Осетрова на вокзал и пообщалась с временно замещающим его агентом, который на словах обещал ей всяческую поддержку. Кроме того, Амалия зачастила в ресторан на улице Сен-Мартен – возможно, потому, что открыла в себе любовь к нормандской кухне. Еще она встречалась с Джереми Скоттом, но вполне сознательно ограничилась общими темами – здоровьем молодого человека, парижскими театрами и погодой. А вчера…
Вчера хоронили Сезара Пелиссона, причем отпевание состоялось в церкви – генерал Дассонвиль использовал свои связи, чтобы его сына признали погибшим в результате несчастного случая, а не самоубийства. Однако Амалии даже не дали войти в церковь – у самого входа ее перехватил капитан Дюбуа.
– Вам не кажется, что это уже чересчур? – прошипел он, преградив Амалии дорогу. – Между прочим, он погиб из-за вас!
– Между прочим, – спокойно промолвила Амалия, высвобождая свой локоть из поразительно цепких пальцев своего недруга, – Сезар Пелиссон однажды потерпел неудачу в любви и утопил девушку, которая предпочла ему другого. Так как ее убийство сошло ему с рук, он не стал останавливаться… Мне продолжить или как?
– Сделайте одолжение, сударыня, – шепнул капитан, наклонившись к ней, – катитесь к дьяволу! Самая подходящая для вас компания, я уверен!
– Так и знала, что он – не вы, – съязвила Амалия, отступая на шаг. – Вы слишком мелки, капитан Дюбуа, или как вас там на самом деле зовут…
Она смерила его ледяным взглядом и удалилась, оставив-таки последнее слово за собой.
Но не может же она в самом деле писать в отчете генералу, как она пикировалась с Дюбуа, самую малость флиртовала с Джереми и наслаждалась нормандским сидром в компании Марселя Лакомба.
На самом деле Амалию не покидало ощущение – или предчувствие, называйте как хотите, – что надо подождать, выдержать паузу, и что-то обязательно случится, ситуация изменится или повернется в нужную ей сторону.
«А может быть, и нет… Может быть, и нет».
Она закрыла глаза, и перед ее внутренним взором вновь возникла улица Монморанси и таблички у входа для жильцов. Вышивальщица вееров… гравер… доктор… Доктор, конечно же.
В ушах Амалии зазвучал голос Сергея Васильевича:
– Надо было найти такого козла отпущения, который покончил бы с собой до процесса и заодно оставил бы покаянную записку, что это он во всем виноват. Кстати, при известной сноровке не потребовалось бы даже самоубийства: предъявили бы чей-нибудь убедительный труп, а козлу отпущения дали бы повышение, сменили фамилию и отправили бы работать дальше на благо родины.
«Консьерж, – думала Амалия, – вот в чем дело. Он бы заметил, если бы Пелиссон покинул дом. Однако для таких случаев имеются свои методы… Допустим, два человека приводят к доктору кого-то, у кого разбита голова и кто еле-еле стоит на ногах. Лицо, вероятно, перевязано подручными средствами и плохо видно. Через некоторое время из дома опять выходят два человека и с ними – перевязанный. Консьерж делает вывод: ясное дело, это тот же пациент, который побывал у доктора. А вот и нет… Второй раз из дома вышел Пелиссон в сопровождении людей своего отца. Какого-то бродягу напоили и, судя по всему, определили на место Сезара… Потому и выстрел в голову – и наверняка таким образом, чтобы лицо нельзя было опознать. Конечно, все так и было… Не зря мне с самого начала показалась странной легкость, с которой Дассонвиль пожертвовал своим сыном – единственным, который у него оставался. Остальные решили, что карьера для генерала оказалась важнее всего… но нет. Человек все равно остается человеком, кем бы он ни был. Дассонвиль не подталкивал сына к самоубийству – он решился на рокировку, только и всего. И что же мне дает это знание?»
Амалия встряхнула головой. Если Пелиссон жив, получается, у них по-прежнему есть рычаг давления на его отца.
«Дело только за тем, чтобы найти, где месье скрывается. Учитывая ресурсы его отца… задача не из легких».
Баронесса Корф оделась для прогулки и отправилась пешком на улицу Монморанси, где собиралась задать несколько вопросов консьержу и доктору. Но на улице Тампль ее внимание привлекли крики газетчиков:
– Вечерний выпуск! Последние новости! Кошмар в Нейи! Подробности леденящего душу убийства! Двойное убийство в Нейи!
Нейи – пригород Парижа, расположенный по соседству с Булонским лесом. Не то чтобы Амалия ощутила нечто вроде предчувствия, но она купила выпуск и, сложив газету, чтобы удобнее было читать, на ходу просмотрела первые строки.
…В особняке убиты женщина и ее 12-летняя дочь Элен…
…Полиция подозревает попытку ограбления…
…Зверски зарезаны…
…Женщина, мадам Тейседр, была дочерью графа де Ранси…
– Щучья холера! – вырвалось у Амалии.
Де Ранси был связан с Дассонвилем, граф покрывал агента, который действовал под видом его племянника… Амалия перечитала заметку, теперь гораздо внимательнее. Ну да, так и есть – от Нейи до Парижа рукой подать, уединенный дом… Вероятно, Дассонвиль просто попросил приютить одного человека…
Решив, что на улице Монморанси ей больше нечего делать, Амалия взяла фиакр и велела отвезти ее на бульвар Османа.
Знакомый слуга не хотел ее пускать, но баронесса Корф потребовала ручку, быстро написала на своей визитке несколько слов и попросила передать ее хозяину. Через минуту слуга вернулся и пригласил Амалию следовать за собой.