Я не понял, что Кареса остановилась, пока не заметил, что ритмичный звук копыт Розы по земле не потонул в тишине.
— Кареса? — обеспокоенно, позвал я.
Я застал ее неподвижно смотрящей на меня с напряженным выражением лица. Натянув поводья Нико, осторожно направился к ней.
— Кареса? Все хорошо?
— Ты так сильно обо всем этом заботишься, — прошептала она, так тихо, что я едва услышал ее слова. Она дважды моргнула. — Это все, что ты создал, то чего ты добиваешься каждый сезон… это… захватывающе. Твоя милость и преданность более чем… вдохновляет.
Она покачала головой, будто искала правильные слова. Наконец она приняла решение:
— Ты должен быть горд.
Она замолчала, наклоняя голову в сторону, и с душераздирающим честным выражением добавила:
— Твой отец… он был бы очень горд тобой. И он должен быть спокоен, улыбаясь с небес человеку, которым ты стал.
Я был рад, что ветер выбрал именно этот момент, чтобы закружится вокруг нас, потому, что тогда я смог бы обвинить его во внезапной влаге на моих ресницах. Я мог бы обвинить в затуманенном зрении прохладный ветер, задувающий мне в лицо.
— Я просто должна была тебе это сказать, — произнесла Кареса.
Моя голова была повернута в сторону, избегая ее взгляд. Я сфокусировался на грязном пятне на тыльной стороне своей ладони, крепко сжимая поводья.
Она заговорила снова:
— Мой папа всегда говорил, что если кто-то достоин похвалы, то он должен получить ее. Когда что-то так сильно сбило тебя с ног, то ты должен объяснить почему, — на мгновение она задержала дыхание. — И ты заслуживаешь услышать это, Ахилл. Это и многое, многое другое. Я не могу пропустить и секунды, чтобы не сказать это вслух.
До этого момента я не знал, насколько сильно нуждался в подобных чувствах. Я и не подозревал, что моя жизнь была лишена доброты и нежности, пока ее комплимент не добрался до глубины моего сердца. Я не подозревал, каким одиноким был до этого момента, пока кто-то не начал следовать рядом со мной, смеялся вместе со мной под лучами солнца.
Прошло несколько секунд, прежде чем я смог спокойно дышать, прежде чем смог встретится с ней взглядом. Кареса слегка улыбнулась. Я повернул Нико и сказал:
— Мы должны проверить остальные лозы.
На этот раз мы шли медленнее, пока солнце не начало скрываться. Я поднял голову и заметил приближающиеся серые облака. Воздух пах свежестью, ветер стал прохладнее. Без сомнения, в ближайшие несколько часов начнется ливень.
Но я не возражал. Дождь всегда благоприятно влиял на виноград.
Кареса подвела Розу ближе к нам. В тишине мы обошли ряд за рядом. Когда мы вернулись на тропинку, чтобы направиться в следующую секцию, она позвала меня.
— Ахилл?
— Да?
— Кто та женщина в рамке?
Я немного напрягся от ее вопроса. Когда я рос, здесь были только я и мой отец. Я всегда был тихим, сдержанным, не привыкшим говорить о себе. Мой отец знал это, поэтому никогда не давил на меня. Он говорил достаточно за нас обоих.
Вопрос Каресы показал мне, что за всю свою жизнь, я почти ни с кем не говорил за пределами этой земли.
— Моя мать, — ответил я, ясно представляя ее лицо на той фотографии.
Кареса вздохнула.
— Она очень красивая.
— Была.
Она на мгновение задержала дыхание, а затем сказала:
— Ох, Ахилл, мне так жаль.
— Я не знал ее, — я искоса посмотрел на Каресу. Она пристально смотрела на меня. — Она умерла при родах, давая мне жизнь. У нее началось сильное кровотечение. Это были домашние роды, здесь в поместье, поэтому медики не смогли добраться до нее вовремя, чтобы спасти.
— Это так печально, — сказала Кареса.
Откуда-то из далека, донесся звук трактора. Другие виноделы, которые массово производили «Савона Вайнс», использовали технику при сборе урожая. Насколько я знал.
— Должно быть, он очень сильно скучал по ней, — продолжила Кареса, приглушая звук трактора. Я повернулся к ней лицом. — Твой отец, — объяснила она. — Он сохранил все ее розетки и газетные вырезки, — ее выразительные карие глаза из ярких превратились в грустные. — Должно быть он очень сильно ее любил.
Я каждую ночь вспоминал каким был мой отец перед своей смертью. Последние несколько недель, кода он понимал, что его время уходит, он держал фото моей матери в своих руках, когда лежал в кровати. С каждым днем он сжимал ее все сильнее и сильнее, он знал, что приближается время, когда он снова с ней встретится.
Мой отец никогда не боялся смерти. Потому что…
— Он снова становился цельным, — произнес я, не собираясь заканчивать свою мысль вслух.
Мои щеки покраснели, когда Кареса посмотрела на меня.
— Что?
Я покачал головой, желая забыть об этом, но Кареса удивила меня, протянув руку и положив ее на мое плечо. В тот момент, когда ее пальцы коснулись моей загорелой кожи, тепло поднялось по моей руке. Ее пальцы были маленькими и тонкими, и я не мог оторвать глаз от ее ногтей. Они были идеальной формы и покрыты светло-лавандовым цветом.
Я поднял взгляд, и когда это сделал, то почувствовал, как большой палец Каресы скользит верх и вниз по моей руке. Это было всего лишь раз, и это движение было легким, как перышко, но мне понравилась ее мягкая ласка.
Она замерла. Это было рассеянное действие, но оно заставило мою кожу задрожать от ее прикосновения.
Кареса убрала свою руку. Прочистив горло, она сказала:
— Пожалуйста, продолжай. Мне нравится слушать о твоем отце. Ты что-то начал говорить о том, что он снова становился цельным?
Потемневшие листья низко висящих веток деревьев, скользнули по моей щеке, когда мы проезжали мимо них. Я сделал глубокий вдох.
— Да.
Кареса терпеливо ждала, когда я продолжу. Я неловко заерзал в седле. Нико должно быть почувствовал это, его голова дернулась вверх, и он глубоко вздохнул. Кареса мягко засмеялась над быстроменяющимся настроением моего мерина.
Я не мог, не улыбнутся в ответ.
— Ты не должен рассказывать, если тебе не комфортно, — сказала Кареса. — Ты ведь только познакомился со мной. Мне не следовало совать нос в чужие дела.
Я покачал головой.
— Нет, это не так. Просто…
Я замолчал, пытаясь сформулировать слова.
— Что?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Наверное, это может показаться глупым. Но мой отец… он был безнадежным романтиком. По-настоящему он любил только мою мать. Он больше не женился и никогда не смотрел на другую женщину за все годы, что прожил после ее смерти, — я оглянулся на поля зелени. — У него были уникальные представления о любви и делах сердечных. Возможно это может показаться смешным. Но я бы… Я бы не вынес…
— Если бы над его памятью смеялись? — продолжила она, когда я не смог закончить свою фразу.
Я кивнул.
— Он был моим отцом. Он…был всем для меня.
— Я не насмехаюсь над ним, Ахилл. Это был последнее, о чем я думала.
Тогда я внимательно посмотрел ей в глаза. На самом деле пытался всмотреться в их темные глубины. И все, что я увидел — это правда сияющая мне в ответ. Принятие и понимание.
И возможно… привязанность?
Я повел нас направо, огибая дорожку по периметру. С этой дистанции я мог видеть свой коттедж, осенние цвета которого создавали потрясающий вид на мой дом — дом моего отца.
— Вы слышали о Платоне? — спросил я.
— О греческом философе?
— Да.
Кареса выглядела смущенно, но не давила на меня. От этого мне становилось легче. Она оказалась совсем не такой, как я думал. Ну я никогда особо не думал о ней, пока она не появилась на моем винограднике, но предполагал, что она будет похожа на принца. Высокомерна и груба со всеми, кто не является людьми ее круга.
Она оказалось совсем не такой.
— Мой отец любил читать, — продолжил я, чувствуя, как мои губы изгибаются от воспоминаний. — Он читал постоянно, все, что попадалось ему под руку. Когда я был ребенком, он читал мне Толкина. Он был моим любимым автором.
Кареса рассеянно провела рукой по шее Розы.
— Ему нравилось почти все, но его страстью была философия, — я нервно рассмеялся. — Странно для простого винодела, знаю.
— Совсем нет, — горячо возразила Кареса. Ее сильный ответ удивил меня. — Я вижу, что он понял философию. Философия учит созерцать мир во всех его аспектах — его творение, его красоту, его недостатки и смысл. Винодел берет семена из простого плода, использует землю, чтобы возрастить его, а затем дает ему жизнь самым удивительным способом. Я прекрасно понимаю, почему твой отец любил философию. Он жил этим, как и ты. Не думаю, что большинство людей, могут сказать это о работе своей жизни.
Я уставился на нее и не мог отвести взгляд. Ее слова были бальзамом на рану, о существовании которой я не знал. Она не считала то, чем мы здесь занимались, чем-то низменным, как некоторые. Она ценила это.
— Мой отец был одержим Аристотелем. Но его любимым философом был Платон. Он читал мне Симпозиум Платона, когда я был ребенком, — мое горло перехватило от этого воспоминания. — Особенно часто он читал мне часть про любовь, — мое лицо и шея, казалось, загорелись огнем.
Я никогда раньше не говорил с кем-то о любви. Точно не с герцогиней.
— Про любовь? — спросила Кареса. — Что говорил Платон о любви? Боюсь, когда дело касается философии моя память коротка.
Я ослабил поводья Нико, давая ему больше свободы, пока мы лениво шли по длинной дорожке.
— Моему отцу сильно нравился Платон, потому что он предлагал теорию о «разделенных половинках». Именно так он представлял мою мать и себя, их жизнь. Вот почему он так сильно любил ее, даже после смерти. Она делала его цельным.
— Извини, но я до сих пор не понимаю. Что за теория о «разделенных половинках»?
— Вот тут-то все и становится фантазией, я думаю. Платон писал, что когда-то, согласно греческой мифологии, люди были созданы как единое целое, с четырьмя руками, четырьмя ногами и головой с двумя лицами. Было сказано, что они начали бросать вызов богам, которые боялись, что их когда-нибудь свергнут. Зевс послал вниз молнию, которая разделила их на две части, две части одного целого. И позже эти части были отправлены в разные уголки мира.