о добавил:
— Мерло «Белла Колина». Когда-то ты говорил, что однажды станешь его главным виноделом. И ты сделал это.
— Я создал свой первый винтаж в шестнадцать лет, Зено.
— Серьезно? — я увидел, как понимание появилось на его лице. — 2008 год, — пробормотал он, затем недоверчиво покачал головой. — Ты был той особенностью? Ты стал причиной, почему оно так изменилось? К лучшему?
— Это был год, когда я взял ответственность на себя, — ответил я. — Хотя мой отец направлял меня в течение многих последующих лет… до своей смерти.
Зено допил свой кофе и поставил чашку на пол, рядом со стулом.
— Мой отец был бы счастлив иметь такого сына. Он любил вино, любое вино, но особенно твое.
— Я знаю.
— Знаешь?
Я кивнул.
— Король часто навещал нас. Это был его любимый виноградник.
Зено откинулся на спинку стула, опустошенный.
— Он должен был оставить бизнес кому-то вроде тебя. Не мне.
Я не мог поверить в то, что слышал.
— Я умею создавать вино. Но я ничего не смыслю в продажах или его продвижении.
— Видишь ли, — сказал Зено, — это все, о чем меня спрашивали на встречах с покупателями. Они хотели быть уверенными в том, что я понимаю, как все работает. Знаю сам процесс. Я ничего не мог им ответить, потому что не знал.
Он наклонился вперед, поставив локти на колени.
— Вот почему я здесь. Я хочу познакомиться с виноделами, которые создают наше вино. Хочу разбираться в этом бизнесе, — он выпрямился. — Ты создаешь наше лучшее вино, Ахилл. И… ты единственный, кого я знаю, или знал раньше. Мы были лучшими друзьями. Поэтому я хотел начать с тебя. — Он коротко рассмеялся. — Недавно мне сказали, что я должен начать жить ради этого бизнеса, а не за счет него. Скажем так, сообщение было получено.
— Рабочие будут признательны, если ты проявишь интерес.
Зено кивнул, затем поднялся на ноги.
— Я оставлю тебя подумать.
Он вышел из амбара, и я последовал за ним. Когда Зено проходил мимо загона, к нему подбежали Нико и Роза. Он подошел к ним, Нико уделил минуту своего внимания Зено прежде чем отойти, но Роза осталась.
Зено погладил ее по шее, затем направился к воротам. Как только он добрался до сада, то остановился как вкопанный. Он взглянул на меня через плечо со странным выражением на лице.
— Эта серая лошадь? Она Андалузска?
— Да, — ответил я, удивляясь, почему он так заинтересовался ее породой. Я никогда не видел, чтобы в юности он увлекался лошадьми.
На его лице промелькнуло нечитаемое выражение.
— Что-то не так? — спросил я.
Глаза Зено сузились, плечи напряглись, но он изобразил улыбку и покачал головой.
— Нет, я просто кое-что вспомнил, вот и все. Что-то довольно интересное.
С этими словами он ушел, но я не двинулся с места. Мне не понравился этот странный взгляд в его глазах, когда он уходил.
Чувствуя, что начинается дождь, я закончил столько работы, сколько смог, прежде чем небеса разверзлись. К тому времени, когда зашел в дом, снаружи бушевал шторм. Я знал, что, если он продолжится, Кареса не сможет прийти. Сегодня она вернется поздно, и я не хотел, чтобы ей пришлось идти ко мне под дождем.
Я зажег камин, приготовил ужин и отправился в свою спальню. Я сел на кровать и посмотрел на свою прикроватную тумбочку. Сейчас я читал намного лучше. То, чему меня научила Кареса, помогло мне больше, чем что-либо в моей жизни. Я все еще боролся; я знал это. Писать по-прежнему было сложно. Ручка в моей руке никогда не чувствовалась правильно, но я практиковался каждый день. Это было… лучше, но не идеально. Я бы никогда не осмелился написать ей что-нибудь… Но может быть однажды.
Я открыл ящик и посмотрел на письмо своего отца. Я вытащил его и положил на колени. Мои руки были влажными, а сердце бешено колотилось в груди, когда я посмотрел на конверт и, сосредоточившись на нем некоторое время, увидел почерк моего отца.
Я видел и читал слова, написанные моим отцом.
Из меня вырвалось рыдание, когда я понял, что эти когда-то ничего незначащие буквы говорили. Это было мое имя. На моих коленях, прямо передо мной лежало письмо, на котором подчерком отца было написано мое имя.
— Отец, — прошептал я, пробегая кончиком пальца по написанному слову. — Я прочитал свое имя, — добавил я, как будто он мог меня услышать. — Я… я кое-кого встретил.
Я улыбнулся, сквозь слезы, наполнившие мои глаза, когда лицо Каресы появилось перед моим мысленным взором.
— Она объяснила мне, что я вовсе не дурак. Просто мой мозг работает не так, как у большинства людей. И она помогает мне, отец. Теперь я умею немного читать. Это происходит медленно, и временами это расстраивает меня, но я стал лучше понимать слова. Кареса помогла мне научиться читать.
Я вытер слезы со своих щек, и письмо задрожало в моих руках. Я хотел прочитать его, хотел, наконец, узнать, что было внутри, но… Сделал глубокий вдох. Я еще не был готов. Я знал это. Письмо было длинным, а мое чтение еще не было совершенным. Когда я буду читать последние слова моего отца, обращенные ко мне, я хотел иметь возможность читать, не концентрируясь на каждом слове.
И если быть честным, я не был готов попрощаться. Это письмо было последним, что мой отец когда-либо скажет мне. Несмотря на то, что его не было рядом уже несколько месяцев, я дорожил этим письмом. Потому что после него… отца больше не станет. Он по-настоящему исчезнет.
Воспоминания о последних часах его жизни заполнили мои мысли, и мне стало трудно дышать…
Я подошел к его кровати и сел на край. Рак захватил его тело. Он всегда был худощавом, но сейчас его хрупкое тело было истощенным и слабым. Его темные глаза, которые всегда были яркими, были тусклыми и уставшими. Он с трудом мог поднять руку и положить на мою.
Его дыхание было медленным и тяжелым, врач говорил мне, что это скоро произойдет. Мой отец не хотел умирать в больнице. Он хотел вернуться домой и провести свою оставшуюся жизнь на своей земле. Эта земля была всем для него.
Он был всем для меня.
Его рука задрожала в моей, когда я крепко сжал ее.
Он закашлял.
— Как… прошла работа сегодня? Уже… все готово к посадкам… весной?
— Да, Папа, — ответил я, протянув руку, чтобы подложить подушку повыше ему под спину, когда он начал кашлять и с трудом дышать. — Все будет хорошо. Я подготовил все именно так, как ты меня учил. У нас будет хороший урожай в этом году.
В его взгляде показалась печаль.
— У тебя будет хороший урожай, Ахилл. Этот год полностью твой.
В моем животе и сердце образовалась дыра. Я кивнул, когда слова предали меня. Я не хотел потерять его, не хотел говорить «прощай». Но он был так сильно болен. Не хотел, чтобы он еще больше страдал.
Я посмотрел на фото, которое держал мой отец в другой руке, надежно прижатой к боку. Моя мама. Мама, улыбающаяся в камеру и стоящая рядом со своей лошадью. Она выиграла чемпионат по дрессуре, и любой, кто посмотрел бы на ее лицо, увидел бы, что она счастлива.
— Она будет единственной, кто встретит меня, — произнес мой отец, видя, как я смотрю на фото женщины, которую никогда не знал. — Нет никого кроме нее, кто смог бы меня поприветствовать.
Отец улыбнулся, и из его глаз потекли слезы.
— Я представляю рай таким же, как наш маленький виноградник «Белла Колина». Место, где я могу ухаживать за виноградом, пока твоя мама катается в загоне, позади меня, а ее лошадь танцует под звуки Верди.
Я сжал его руку; сильная грусть мешала моим словам. Мой отец повернул свое лицо ко мне.
— И я хочу рассказать ей о ее сыне. Я расскажу ей, каким мужчиной он стал, и как она должна им гордиться. Как им горжусь я. Хороший человек с большим сердцем. Добрый и заботливый, и лучший винодел, кого я когда-либо знал.
— Папа, — прошептал я.
— Это правда, Ахилл. Ты превзошел все, чему я тебя учил. Ты самый талантливый, естественный в этой сфере из всех мужчин, которых я знал.
Мой отец подвинулся и схватил мою руку так крепко, насколько мог — его прикосновение почти не ощущалось, показывая, насколько он был слаб.
— Ахилл, когда я умру, ты должен двигаться дальше. Ты привязан к этой земле, так же, как и я, но у меня были ты и твоя мама. Эта жизнь временами сложна, и у тебя есть способность любит так глубоко. Где-то для тебя существует женщина, сын. Твоя потерянная половинка, женщина, которую будет помнить твоя душа, единственная, которую ты полюбишь на всю жизнь, — он наклонился ко мне ближе. — Пообещай мне Ахилл. Пообещай мне, что ты будешь жить.
— Я обещаю.
— И научишься читать и писать. Испытание для тебя — научиться. Ты любишь литературу. Ты любишь читать. Я думаю… думаю, защищал тебя очень сильно. Я должен был настаивать на том, чтобы ты получил помощь, в которой нуждался. Я должен был настоять, чтобы король сдержал свое слово.
Мой отец снова закашлял, и меня пронзил настоящий страх. Ему становилось гораздо хуже, и я видел, как он борется, чтобы оставаться в сознании. Но он не отпускал моей руки. Даже когда его глаза закрывались, борясь со сном он продолжил:
— Ты живешь одинокой жизнью, Ахилл. Но так не должно быть. Когда… когда ты найдешь ее, борись за нее. Пообещай мне… пообещай…
— Я обещаю, — я задыхался, но этот ответ осветил улыбку на лице отца.
И когда его глаза закрылись в последний раз, он прошептал:
— Твоя мама будет улыбаться, когда я расскажу ей, сын… твоя мама будет улыбаться…
Когда я вернулся в настоящее, слезы лились из моих глаз. Через несколько часов, которые я оставался рядом с ним, мой отец сделал свой последний вздох и присоединился к моей матери, к своей потерянной половинке.
После этого еще некоторое время я был рядом, не в силах сдвинуться с места. Я знал, что как только встану, это будет означать, что он действительно ушел. И я не был уверен, что был готов повернуться лицом к миру без него. Я не был уверен, как смогу жить в нашем маленьком коттедже без его музыки, кофе, его голоса, читающего одну из его драгоценных книг.