— А вы опять разбили мой горшок, — сухо заметила ей свекровь.
Эмилия стала протестовать чересчур возмущённо, тем самым подтверждая справедливость обвинений в её адрес. Луиза, уточнив, что речь идёт о горшке с жёлтой каёмкой, приступила к изложению обвинительного акта, но тут невестка, прервав её, закричала: «А вот же он!» И, действительно, горшок стоял на дощечке около плиты, на самом виду. Эмилия хлопнула себя по ляжкам, весело затараторила и продолжала ещё говорить, пока все рассаживались, и даже когда все уже давно сидели за столом. Луиза, теперь много бы давшая за то, чтобы горшок и в самом деле разбился, от досады кусала себе губы. Виктор чувствовал, как в ней нарастает гнев и, чтобы уберечь жену от новой сцены, постарался перевести разговор на другую тему, заинтересовавшись, можно сказать помимо собственной воли, не подрались ли где-то у Мендёров собаки. Арсен в мельчайших деталях рассказал про то, как было дело, упирая на жестокость Армана Мендёра. Присутствие Леопарда, который, прихрамывая, слонялся вокруг стола, неплохо дополняло его рассказ. От ненависти лица сотрапезников насупились, а глаза загорелись. Даже Виктор и то чуть было не поддался общему настроению, и ему пришлось вспомнить, что тремя неделями раньше его сыновья под снисходительным взором своего дядюшки ощипали заживо курицу Мендёров, которая ненароком забрела к луже Мюзелье. Когда он напомнил об этом варварском деянии, Арсен счёл нужным уточнить, что тогда речь шла о справедливом возмездии. Виктор в ответ ухмыльнулся, что уязвило души присутствовавших и оживило старые обиды. Белетта, находившаяся на службе у Мюзелье всего три месяца, ощутила, как у неё всё нутро переворачивается от ненависти к кровному врагу. Один только Юрбен оставался спокойным и безучастным. За обедом он по обыкновению своему ел основательно, заботясь о том, чтобы восстановить свои силы, тогда как за ужином, проглотив похлёбку, отрезал ломоть хлеба и ел его всухомятку, полагая, что много есть в конце дня, когда уже не нужно затрачивать больших усилий, в его положении непозволительно.
За столом семья быстро умиротворилась. Ненависть лишь вспыхнула, погорела немного и погасла. Луиза Мюзелье, хотя и признавала за этим соперничеством домов некоторую тонизирующую ценность, всё-таки хотела, чтобы вражда в конце концов закончилась. Сближение позволило бы осуществить обмен кое-какими участками выгодный как для одной, так и для другой семьи. А главное, она была бы рада, если бы Арсен женился на Жюльетте Мендёр, очень красивой, гордой, трудолюбивой девушке, которая народила бы ему красивых детей. В семье лишь одна Луиза поднялась до истинного понимания ценности человека, на которого все обычно смотрели только как на рабочий инструмент и как на источник богатства. Она была даже готова допустить, что красивый ребёнок не менее ценен, чем красивый бык.
Виктора так и подмывало изложить вслух историю конфликта, чтобы показать его нелепость, но как бывало уже не раз, он побоялся рассердить брата, который, несмотря на свою молодость, сдержанность и немногословность, пользовался в семье, не делая для этого никаких усилий, необъяснимым и неоспоримым авторитетом. Кроме того, Арсен не принадлежал к числу тех людей, на которых действуют аргументы чисто морального свойства. Нечего было и думать о том, чтобы унизить его с помощью логических доводов, так как он и не стремился быть правым. Со вздохом человека, опередившего своё время, Виктор опять оставил при себе все свои аргументы, а тем временем Луиза стала расспрашивать Белетту, которая пасла утром коров на коммунальных лугах, расположенных на другом краю коммуны. Среди прочего служанка сообщила им, что, направляясь на луга и проходя мимо леса, она заметила на лесной дороге какую-то босоногую девушку в белом платье.
— Волосы у неё, пожалуй, чёрные, так мне показалось, но только как-то по-чудному она была причёсана. Я не успела как следует разглядеть, но на голове у неё было что-то вроде большого сверкающего гребешка. Если бы не её босые ноги, то я бы подумала, что она из какой-нибудь богатой семьи.
В конце концов решили, что та девушка и в самом деле, наверное, была из какой-нибудь зажиточной семьи, потому как нынче, в наши странные времена, если кто-то и ходит босиком, то это ещё не является слишком серьёзным признаком нищеты и падения.
Так вот Арсену пришлось вспомнить о Вуивре, но по сравнению с собачьей дракой его утренняя встреча выглядела событием в общем незначительным. Лучше не задерживаться подолгу на том, что порой попадается на глаза, но не входит в нашу жизнь. Вопрос сводился к тому, была ли Вуивра существом сверхъестественным. Арсен в этом не сомневался. Он спокойно принимал это как факт, не делая из него никаких выводов. Он поместил утреннее видение в один из уголков своего мозга, в своего рода непроницаемую ячейку, где оно могло пребывать, не рискуя потревожить его мир. Поскольку сверхъестественное ни в каком деле употребить невозможно и поскольку к тому же встречается оно не так уж часто, то разумнее и приличнее вообще не принимать его во внимание. Например, лично Арсена всегда коробило Евангелие. Манера апостолов повсюду рассказывать про увиденные ими чудеса казалась ему неприличной. На их месте он ничего не стал бы говорить. Ведь настоящая вежливость, настоящая воспитанность как раз в том и состоят, чтобы держать при себе всякие истории, которые могли бы потревожить мир. Это было настолько ясно и понятно, что из жителей Во-ле-Девера только слабоумные и алкоголики, вроде могильщика Реквиема, хвастались, что видели Вуивру. Лично Арсена никакая сила не заставила бы рассказать об этом своим родным. К тому же, вскоре он и вообще перестал об этом думать.
После обеда Виктор прошёлся немного с братом, который опять отправлялся на Старую Вевру. Остановившись на краю дороги, они замолчали, увидев приближавшуюся к ним с граблями на плече Жюльетту Мендёр. Ощущая на себе взгляды братьев, она шла гордо и прямо, с высоко задранным подбородком, но при этом щёки у неё горели, а неподвижные глаза, не мигая, смотрели вперёд. Арсен слегка покраснел. Воспоминание о Вуивре, выходящей из пруда, побуждало его угадывать под тканью платья очертания тела. Когда Жюльетта прошла, Виктор прошептал:
— А красивая всё-таки девка. И к тому же непрочь хоть сейчас выйти замуж.
— Ну я ей в этом не помеха, — сухо отпарировал, Арсен.
Хотя вообще Жюльетта ему нравилась и он хотел бы на ней жениться. Однако поскольку она была слишком бедна и её приданое не могло помочь Арсену осуществить некоторые его мечты, то он запретил себе даже думать об этом браке, а ссору с соседями поддерживал как раз для того, чтобы было легче бороться со своими желаниями.
Из коровника вышла Белетта, подгоняя коров, которых она вела на общинное пастбище.
— У каждого, конечно, свой вкус, но мне она кажется красивее Белетты.
Он удалился, всем своим видом показывая, какой он тактичный человек. Арсен на это только улыбнулся и присоединился к пастушке, чтобы проводить её. Он обычно выказывал ей дружбу, к которой в семье Мюзелье относились настороженно. Как-то раз, отправившись в Доль на ярмарку, он на сэкономленные деньги купил ей платье — довольно красноречивый жест щедрости со стороны такого экономного парня. Луизе было не по душе, что её сын снисходит до такого тщедушного создания. На худой конец она бы ещё согласилась, хотя и не без доли сожаления, поскольку считала такие вещи и нечистыми, и нечестными, чтобы он овладел ею где-нибудь на краю оврага, но предпочла бы, чтобы он сделал это с тем необходимым презрением, которое пристало всяким гнусностям. Для Луизы, придававшей большее значение семьям, нежели индивидам, Белетта была прежде всего одной из Беле, одной из представительниц племени нищих и вороватых бездельников, отторгнутых Во-ле-Девером и перебравшихся в Ронсьер, где они продолжали влачить всё такое же позорное существование. Белетиха, мать Белетты, когда пришла предлагать дочь на ферму, имела наглость потребовать дополнительно пять франков в месяц с учётом возможных дополнительных перегрузок от присутствия двух молодых и сильных мужиков в доме. И вот это самое притязание, из-за которого тогда чуть было не сорвались торги, теперь вдруг показалось Луизе оправданным, отчего с некоторых пор её не покидало неприятное ощущение, что она является должницей семейства Беле.
Расставаясь с пастушкой у фермы Мендёров, Арсен посоветовал ей особенно внимательно следить за стельной коровой. Вспоминая об ударах палкой, полученных во вражеском дворе, Леопард пропустил стадо вперёд и, забыв про гордость, спрятался в тени хозяина. Белетта, отпустив замечание по этому поводу, добавила доверительным тоном:
— А всё-таки, что бы там Виктор ни говорил, Мендёры порядочные свиньи. Я не хотела тебе об этом сообщать, но несколько дней назад, как-то вечером, когда я возвращалась с молочного завода, Арман попытался меня лапать.
Однако действия Армана, похоже, не очень возмутили Арсена. Возможно ему не очень верилось, что факт этот действительно имел место, так как он знал за Белеттой склонность привирать. Он просто спросил её:
— Ну и что же он у тебя лапнул?
Белетта только прикусила губу и вся покраснела от злости, а Арсен улыбался, глядя, как она срывает зло на собаке; Белетта напомнила Леопарду палкой о его обязанностях, обзывая пса одновременно старым козлом, чучелом гороховым и вонючей падалью.
4
Косы не было видно ни там, где Арсен её оставил, на последнем скошенном валке, ни вообще на лугу. Ему пришла было в голову мысль, что это Мендёры решили сыграть с ним скверную шутку, но он тут же отмёл это предположение. Подобно большинству жителей края, Мендёры всегда были готовы злоупотребить своими правами, но к чужому добру относились с уважением. Уже совсем собравшись возвращаться домой за другой косой, он вдруг подумал, что такой фарс вполне могла сыграть с ним и Вуивра.
Придя на пруд, Арсен заметил платье Вуивры на том самом месте, где оно лежало утром. Рубин горел ярко-красным пламенем, а железное лезвие косы поблёскивало в траве в нескольких шагах от него. Арсен подобрал косу, осмотрел её, проверил большим пальцем остриё. Успокоившись, он поискал глазами Вуивру в пруду, но вода нигде не дрожала и на берегу тоже никого не было видно.