В голосе Элиота послышалась та помпезность, с которой обычно крупные промышленники и коммерсанты повествуют о своих сделках.
С минуту, пока Эрнандес заносил это сообщение в блокнот, мы стояли, стеснившись в скудной тени одного из посаженных деревьев.
Здесь было гораздо жарче, чем в Гвадалупе; городок был построен много ниже, на полдороге между кофейными финка в нагорьях и банановыми плантациями в тропическом поясе. Свет солнца был жарким, но не ослеплял; призрачные белые домики поблескивали на темно-синем фоне подернутых дымкой гор.
— Записали, мистер Эрнандес? — спросил Элиот. — Вот и отлично. Между прочим, мне пришло в голову, что было бы полезным, если бы я смог просмотреть вашу статью перед тем, как вы отправите ее в редакцию. Я говорю это только потому, что вижу, что вы человек, для которого точность — все; разумеется, вы пишете то, что считаете нужным, — я только ваш скромный помощник. Вернемся к нашей теме.
Я хотел бы рассеять еще несколько предрассудков, имеющих, по-видимому, широкое хождение. Компания не платит индейцам наличными, это верно. Но зато кредит, который они получают в магазинах Компании, примерно в два раза превышает заработную плату, которую им платят плантаторы. «Юниверсал Компани» решительно отказалась от старой пагубной системы, при которой пеон всегда был в долгу у землевладельца и не мог уйти с плантации. У нас каждый рабочий всегда имеет открытый счет в магазинах Компании. Записали? Вот и отлично.
Теперь, прежде чем двигаться дальше, давайте быстренько заглянем в семейный домик.
Мы зашли втроем в семейный домик. У входа пришлось наклонить голову, чтобы не удариться о притолоку. Домик состоял из одной комнаты, двенадцать футов на восемь, с ярко покрашенными стенами. В комнате стоял стол из еловых досок, два низких стула, грубо сколоченная кровать, покрытая сложенным по-армейски одеялом; над кроватью была прибита сетка от москитов; на стене висело зеркало, расписанное по краям. Сильно пахло дезинфекцией.
— Чистота и порядок, — сказал Элиот довольным голосом, — первые шаги на пути к цивилизации. Каждый домик имеет отдельную уборную во дворе. Умывальник с водопроводом на каждые четыре семьи. Понюхайте, здесь только что побывал санитарный патруль.
Элирт извлек из кармана несколько фотографий.
— А теперь, господа, когда вы немного познакомились с тем, что мы здесь построили, быть может, вам захочется вспомнить, что представляли собой старые индейские деревни. под Гвадалупой. Если хотите, можете напечатать эти фото в вашей газете, Эрнандес. Свиней они держали при себе, жили с ними вместе. Мы срыли всю деревню бульдозерами. Хотите знать, что здесь чиламам больше всего пришлось не по душе? Бетонные полы. До сих пор терпеть их не могут. Им, видите ли, подавай земляной пол, чтобы можно было, если у ребенка ночью случится понос или просто лень кому-нибудь выйти во двор, где спят свиньи, вырыть в полу ямку и обойтись этим.
Закончив свой рассказ, Элиот повел нас к группе строений, которую он называл «административным центром». Он показал нам большую кухню, которая содержалась в чистоте и, как видно, тоже недавно подверглась дезинфекции.
В огромных чанах пузырилось какое-то варево вроде жидкой каши, от которой шел легкий лимонный запах.
— Posole, — сказал Элиот и сделал гримасу. — Мы с вами в рот ее не возьмем, но они ее любят. Раз индейцы требуют маиса и бобов, что ж, мы даем им маис и бобы. Конечно, добавляем витаминов. Лет через двадцать научим их требовать на завтрак отбивную котлету и корнфлекс, то, что сами едим. Если хотите, господа, мы присутствуем здесь при рождении народного капитализма. Да, кстати, Эрнандес, вот вам еще сообщение для вашей газеты. Со Дня освобождения каждый взрослый индеец прибавил у нас в среднем за месяц почти три фунта.
Это заявление заставило меня вспомнить меридскую тюрьму.
— Если диких животных посадить в клетку, они толстеют, — сказал я, уже не стараясь быть любезным.
К этому моменту я понял, что во мне растет неудержимая антипатия к Элиоту. Уже в начале знакомства я заметил, что мне с ним трудно разговаривать. У нас не было решительно ничего общего. Сейчас я злился на него. Возможно, моя злость была вызвана нападками Элиота на плантаторов? Я к этому очень чувствителен.
Элиот отнесся к моему выпаду довольно добродушно.
— Да, толстеют, разумеется, не забудьте, что большинство из них впервые в жизни начало прилично питаться. И дело здесь не только в пище, Вильямс. Вы не учитываете психологический фактор. Должен сказать, что при разработке нашей системы мы консультировались с профессорами-антропологами, специально изучавшими все, что касается индейцев. Наши индейцы приб?вляют в весе потому, что они в основном счастливы. Возможно, мне следует уточнить — счастливы в той мере, в какой может быть счастлив дикарь, отсталый в духовном отношении и склонный к апатии. Наша святая задача в том, чтобы заставить индейца преодолеть свою индейскую натуру. Он должен понять, что такое настоящее счастье, должен творчески трудиться, покупать красивые вещи, развиваться как нормальное человеческое существо. Вам ясна моя мысль?
Осмотрев кухни, мы направились в больницу.
— Прежде всего их нужно вылечить от глистов, малярии и сифилиса, — сказал Элиот. — Потом займемся прочими болезнями.
После больницы мы осмотрели бетонное здание церкви, посвященной неизвестно какому божеству. В амбулатории индейцы с встревоженными лицами стояли в очереди, ожидая каких-то подкожных впрыскиваний. Последними были ясли, где за детьми ухаживали полногрудые кормилицы-ладино: в индианках пока что не удалось пробудить достаточное чувство ответственности за жизнь темнокожих детенышей, которые лежали сейчас рядами, безучастно уставившись в потолок.
Что нас действительно поразило, это принадлежавший Компании магазин. Такого магазина мне не приходилось видеть. Продавцами были тоже ладино, а продавали они только зеркала, ничего больше. Сотни и сотни зеркал, крохотные, с почтовую марку, обычного размера, большие зеркала. Некоторые были украшены изображениями цветов и птиц.
— Главная наша задача состоит в том, — бодро сказал Элиот, — чтобы побудить индейца к прогрессу. Сперва мы установили определенную норму выработки, достигнув которой индеец может жениться, иными словами, получить во владение семейный домик, — я, кажется, забыл вам сказать, что холостяки живут у нас в общежитиях. Потом нам удалось сделать открытие первостепенной важности. Беда с этими людьми в том, что им не нужна собственность. Одеяло, чтобы укрыться, и две пригоршни маиса в день — это все, что им требуется.
Я думаю, вы со мной согласитесь: если человек не будет стремиться к обладанию вещами, цивилизация немыслима. Мы дали специальное задание одному из наших лучших знатоков индейской психологии. Он — ладино, но свободно владеет чиламским наречием, так что индейцы считают его своим. И он сказал нам, что единственное, что пробуждает интерес у чиламов, — это зеркала. Меня сразу осенила идея.
Я рекомендовал Компании открыть зеркальную фабрику.
— Как вы считаете, почему их интересуют зеркала? — спросил Эрнандес.
— Должно быть, это связано с их верой в магию. Какое-нибудь идиотское суеверие, можете не сомневаться. Но, как бы там ни было, мы наладили производство зеркал. Сперва небольших и самого низкого качества; амальгама с них слезала буквально за несколько дней. Мы хотели, чтобы индейцы поняли, что вещь может быть лучше и хуже. Эти первые зеркала мы продавали почти что даром — десять центов штука, по компанейским талонам, и индейцы на них набросились. Зеркала появились почти в каждом домике. Через неделю-другую мы отправили нашего ладино в обход, и он установил, что зеркала пришли в негодность. Амальгама сошла, в них нельзя было глядеться. Тогда он сказал индейцам, что нужно покупать зеркала по двадцать пять центов — эти будут держаться шесть месяцев. Мы объявили, что будем принимать старые зеркала в счет уплаты за новые, индейцы остались довольны. Тем временем наш ладино выяснил, что индейцы любят цветы и птиц. Некоторые из них, работавшие в рудниках, выцарапывали изображения цветов и птиц на камнях. У нас явилась мысль украсить зеркала рисунком, это имело успех. Не прошло и недели, как индейцы выкладывали полтора доллара за зеркало с парой птичек или с какими-нибудь цветочками. Мы велели продавцам придержать наиболее ходкие сорта, чтобы индейцы поняли, что вещь, которую трудно достать, стоит дороже. Я, конечно, не обольщаюсь, — это первые шаги, первые робкие шаги, но важно подчеркнуть, что мы движемся правильным путем и лет через пять будем пожинать плоды. Наша цель — воспитать из индейцев довольных своею судьбой людей, продуктивных работников, активных покупателей, — короче говоря, людей, вкушающих от цивилизации те же блага, что и мы.
Я почувствовал, что мое терпение истощилось.
— Не знаю, понравится ли вам мой вопрос. Я хотел бы знать, свободны эти люди или нет? Ваш город окружен высокой проволочной изгородью, не так ли?
— Сначала давайте условимся, что считать свободой, — мягко возразил Элиот.
— Мне кажется, что по этому вопросу нет двух мнений. Если хотите, я спрошу иначе: могут они уйти отсюда, если им захочется, или нет? Теоретически можно представить, что индейцу в один прекрасный день наскучат ваши правила гигиены и зеркала. Может он уйти отсюда? Или это бестактный вопрос?
— Отчего же? Нисколько. Он не может уйти. Пока что не может. Учтите, что свобода в нашем понимании неизвестна индейцам.
Прежде всего они не знают, что такое демократия.
— Значит, вы обучаете их здесь свободе в нашем понимании?
Элиот был доволен, почти польщен.
— Вот именно. Вы совершенно правильно выразились, хотя точнее было бы сказать, что мы к этому стремимся. В пределах сил наших.
— А свобода вообще и свобода в нашем понимании — вещи разные?
Лицо Элиота выразило бесконечное терпение. Он взял меня за рукав своими сухощавыми пальцами.
— Я вижу, что наши взгляды не совпадают.