Куда вы дели раненых?
— Положили в больницу.
— Считайте их мертвыми. Только шаманы могут вылечить индейца-чилама. Паровая баня, заговоры, агуардьенте. Класть их в больницу бесполезно. Сколько было убитых, вы сказали?
— Мы подобрали двадцать трупов и там же зарыли. Некоторых уже растерзали грифы.
— Какой ужас! — сказала Лиза.
Отложив вышиванье, она покачала головой, слезы выступили у нее на глазах. Мы сидели у большого смотрового окна, и на этот раз я не мог не согласиться с Гельмутом: пейзаж был нестерпим, как безвкусная картина, которая слишком долго провисела у вас на стене.
— Остальные, кто был на ногах, рассыпались, как только мы к ним подошли. К тому времени стало совсем темно.
— А сколько виджилянтов вы убили?
— Точно не скажу. Наверно, немного. Мы не стали их искать. Пусть ими займется Элиот.
Зато нам удалось захватить пулемет «браунинг». Это я считаю удачей.
— В каком смысле?
— Я вам объясню. Если говорить без дипломатии, начистоту, Элиот нанял шайку бандитов, чтобы уничтожить несколько десятков неугодных ему индейцев.
— Вам не кажется, что это рискованное утверждение?
— Пулемет «браунинг» достаточно веское доказательство, хоть я располагаю и другими.
— Вспомните, сколько раз уже так бывало, — сказал Гельмут. — Разве не такими же методами был освоен весь Американский континент? Думаю, что не преувеличиваю. Почитайте историю нефтяных и железнодорожных трестов. Элиот — грудное дитя, если сравнить его с некоторыми промышленными баронами прошлого века. Все они были очень религиозные люди. Поэтому у них не было ни капли жалости к своим жертвам. Элиот на место бога поставил Жизненную Силу. Вам придется примириться с его существованием. В нем воплощены — пусть неуклюже и грубо — основные тенденции нашего общества.
Лиза наполнила опустевшие стаканы.
— Он заходил к нам на несколько минут попрощаться перед отлетом в Мексику. Как всегда, полон новых проектов.
— И он их осуществит, на этот счет можете быть спокойны, — сказал Гельмут. — Сейчас он раздумывает над тем, как научить индейцев веселиться. Он хочет привезти сюда мексиканских танцоров, чтобы они справляли индейский Новый год вместе с чиламами. Ведь к индейскому Новому году должны прибыть его туристы. Нет, хватит виски, дорогая, налей мне кока-кола.
Виновато улыбаясь, он поглядел на меня.
— Возможно, к возвращению Элиота мне удастся подготовить ему сюрприз, — сказал я. — На этот раз ему не отвертеться. Его бандиты убили моего сержанта. Сегодня утром было судебное вскрытие. По моему настоянию.
Написать правду они не пожелали, и я отказался принять протокол. Все до одного подкуплены. Это написано у них на лице.
— Сомневаюсь, чтобы вы сумели доказать факт убийства. Конечно, попытаться нужно.
— Я буду требовать расследования всего джулапского дела. Одновременно я представлю подробный доклад верховному командованию в Гватемала-Сити. Возможно, мне удастся добиться приема у президента.
— Я считаю по-прежнему, что вы вряд ли чего добьетесь. — Гельмут покачал головой. — Мой совет обождать и подумать, прежде чем делать какие-либо решительные шаги. В этих странах fait accompli — есть fait accompli, и к нему не любят возвращаться.
— Возможно, вы правы. Посмотрим.
— Я желаю вам всяческой удачи, Дэвид, верьте мне. Но, по-моему, вы хотите прыгнуть выше головы — извините меня за вольное выражение. Что бы там ни было, вам будет полезно уехать из этой дыры.
Лиза отложила вышиванье и насторожилась.
— Простите, что я прерываю вас, вы не чувствуете запаха гари?
Гельмут выскочил из комнаты, и слышно было, как он на кого-то кричит. Он вернулся и с громким вздохом повалился в кресло.
— Ничего страшного, эти олухи сожгли жаркое. Таким способом они дают нам понять, что не одобряют наше существование. Знаете, на днях я штудировал старую рукопись, там описывается, как сто лет тому назад здесь судили местную даму за убийство кухарки. Она позвала гостей на воскресенье к обеду, а кухарка сожгла жаркое, причем это случилось уже третий раз подряд. Хозяйка извинилась перед гостями, что должна ненадолго отлучиться, вышла из комнаты и приказала связать кухарку и бросить в печь. Потом вместе с гостями отправилась в церковь. Защитник просил суд о снисхождении, призывал учесть тот факт, что разреженный воздух в нагорье обостряет чувствительность нервной системы. Даму оправдали, предупредив ее, конечно, чтобы она не повторяла своего поступка. Честное слово, Дэвид, я не понимаю, почему вы еще заботитесь — или делаете вид, что заботитесь, — о сохранности человеческой жизни в такой стране, как эта.
Человеческая жизнь никогда не была здесь сохранной и не будет, по крайней мере до тех пор, пока наш друг Элиот не установит постепенно свой новый порядок. Тогда, может быть, и здесь появится правосудие, впервые за много веков.
— Расскажи мистеру Вильямсу про автобус, — сказала Лиза.
— Про автобус? Ах да, это великолепная иллюстрация к моим отвлеченным рассуждениям. И пример того, что индейцы полностью равнодушны ко всему, кроме себя самих. Расскажи лучше ты, Лиза.
— Мы были в саду, счищали с яблонь растения-паразиты, — сказала Лиза. — Мало кто по-настоящему понимает, — а наши друзья в Европе даже представить не могут, — что здесь, если хочешь вырастить яблоки и груши такие, чтобы их можно было взять в рот, нужно беспрестанно счищать с деревьев лианы и лишайники…
Гельмут вскочил с кресла и подошел к окну.
— Идите сюда, я покажу вам это место.
Вон там, видите, где дорога спускается с холма и огибает угол нашего сада? Видите пролом в стене? Только мы принялись за работу, как автобус, битком набитый индейцами, скатился с холма прямо на нас. Вы же знаете, как шоферы-ладино водят машины.
— Все до одного были пьяны, — добавила Лиза.
— Автобус пробил стену и с грохотом съехал по откосу в сад. Мы еле успели отбежать.
Он сломал пять яблонь, потом перевернулся.
— И представьте, — добавила Лиза, — никто даже не крикнул. Ни единого крика.
— Ни единого, — сказал Гельмут. — Автобус лежал на боку. Пассажиры, которые могли двигаться, потихоньку выбирались из окон и уходили прочь. Обратите внимание — они уходили прочь. Ни один не проявил ни малейшей заботы о тех, кто был ранен при катастрофе.
Когда ко мне подошел шофер и попросил закурить, я еле удержался, чтобы не ударить его.
А наши слуги вышли из дома и стояли, хихикая.
— Никогда я не пойму их психологии, — сказала Лиза. — Никогда.
— Я имею в виду, — сказал Гельмут, — что в силу нашего европейского воспитания мы привыкли к определенным моральным нормам; здесь же они попросту не существуют, и пора перестать каждый раз изумляться и приходить в ужас по этому поводу. Вот в чем штука. Подумать только, что предки этих людей создали математику на тысячу лет раньше индусов.
— Они считают, что женщины, умирающие от родов, попадают в рай, — сказала Лиза. — Самоубийцы тоже попадают в рай. Это трогательное поверие, и мне оно нравится. Во всем остальном одна только жестокость.
Тут я вспомнил о малопривлекательном обычае чиламов напиваться под Новый год до состояния священного безумия и таскать по улицам черный ящик, очень похожий на гроб.
Элиот как-то говорил мне, что хочет покончить с этим обрядом.
— Интересно, что станет со знаменитым черным ящиком? — спросил я.
— С их ковчегом завета? — сказал Гельмут. — Один бог знает. Наверно, запрячут куда-нибудь, пока сами не позабудут о его существовании. Ведь к нему вправе прикоснуться только чилам знатного происхождения, а они сейчас все под замком. По правде говоря, я много дал бы, чтобы узнать, что у них в этом ящике.
— А что там может быть?
— Вы скажете, что я фантазер, но там может оказаться свод законов майя. Каково?
Большинство специалистов допускают, что один или два экземпляра могли сохраниться, а ведь место весьма подходящее! Представляете, какая это была бы сенсация. Эпохальное открытие. У меня даже слюнки текут.
— А что говорят индейцы?
— Мне не приходило в голову их спрашивать. Впрочем, одну минуту… — Он подошел к двери, ведшей в кухню, и крикнул: — Симона!
В дверях появилась низкорослая темнолицая индианка. Из-за ее плеча на нас глядел ее муж.
— Подойди ближе! — заорал Гельмут. — Я совсем забыл, что они оба чиламы, — обратился он ко мне. — Как только об этом узнает Элиот, он заберет их немедленно. — Он опять перешел на крик: — Ну, чего вы ждете?
— Милый, — сказала Лиза, — перестань так кричать. Я уверена, они делаются от этого только глупее.
— Ерунда! Только так от них добьешься толку. — Гельмут придал своему кроткому лицу выражение свирепости, а индианка вся сморщи лась, как ребенок, готовый заплакать, и подошла чуть ближе. Ее муж остался на, месте, нервно потирая руки. На лице его было выражение глубокой печали.
Гельмут откашлялся.
— Что у вас в этом ящике? — заорал, он.
Его свирепость была натянутой и отдавала дилетантизмом. Почти все белые за несколько лет отлично усваивают этот тон в разговоре с индейцами, но Гельмут не вышел еще из стадии ученичества. Он выглядел добропорядочным мальчиком, исполняющим в школьном спектакле роль тамбурмажора.
— В каком ящике, сеньорито?
Индианка старалась показать, что она не понимает, о чем идет речь. Ей было, наверное, под сорок, но во всем ее существе проглядывало что-то пугающе-детское. Все индейцы таковы.
Они хотят оставаться детьми, и они остаются детьми. Потом наступает время, когда они хотят умереть, и они ложатся и умирают. Какая-то непостижимая биологическая уловка.
— Черный ящик, который вы носите во время торжественного шествия, — крикнул Гельмут по-испански. Потом обратился ко мне по-английски: — Ради бога, поглядите на них! Они затаили дыхание. Очевидно, считают, что мы отравили воздух. — И снова по-испански: — Дышите, черт вас подери. Ну, выкладывайте, я жду. Что у вас там в ящике?