Склонив голову набок, ворон поглядывал то на кота, то на магосоветника и в конце концов проворчал:
— Ежели вам не составит, значит, трруда, господа хорошие, тогда, пожалуй, может, того… закрыть бы это окно. Что-то в левом крыле у меня свербит. Не рвиматизм ли крючит…
Кот закрыл окно, спрыгнул с подоконника и принялся бродить вокруг да около облезлого пройдохи.
В разговор вступил Шуткозлобер:
— Маурицио, спроси этого стервятника, кто он такой и что здесь забыл.
— Мой добрый маэстро желает знать, — проговорил кот вежливым тоном, — какое имя ты носишь, незнакомец, и в чём твоя нужда.
Птица вертела головой, стараясь не выпускать кота из виду.
— Ну так передай своему драгоценному маэстре от меня пламенный прриветик! Звать меня Якоб Кракель, а сам я, так сказать, воздушный гонец мадамы Тираньи Кровопийцы, его многоуважаемой тётушки. — Тут ворон сверкнул глазами. — А кроме того, я не стервятник. Я, если угодно, старый, битый жизнью ворон, бедовая птица.
— Ну погляди ты, ворон! — насмешливо молвил Шуткозлобер. — Хорошо, что сказал, а то ведь с первого взгляда и не распознаешь…
— Перья-то у меня повыпадали ещё давно — попал в ядовитое облако. В последнее время этой дряни всё больше, а почему — никто и в толк не возьмёт. — Тут ворон почему-то подмигнул коту. — Своему дражайшему маэстре ты так скажи: не нравится ему мой гаррдерробчик — пусть не глядит.
— Маэстро! — воззвал кот. — Бедняга и впрямь в крайней нужде.
— Ну так спроси эту ворону, — сказал магосоветник, — почему это она тебе потихоньку подмигивает.
— Это ненамеренно, — заявил Якоб Кракель. — Это у меня от неррвов.
— Ну-ну, — проговорил Шуткозлобер. — И с чего бы это тебе быть таким нервным, а?
— Потому как террпеть не могу всяких там надутых типов, которые только и умеют, что болтать языком, а чуть что — и когтями в моррду!
Маурицио понял, что его оскорбляют. Он взъерошил шерсть, прижал уши и прошипел:
— Маэстро, дозвольте мне выдернуть этот бесстыжий клюв!
Магосоветник взял кота на колени и принялся его гладить.
— Ещё не время, мой маленький герой, успокойся. Он же сказал, что явился от моей многочтимой тётки.
Ворон хрипло каркнул:
— Ах, клюньте меня под хвост, вы оба! Я мчался сквозь мрак, ураган, бурю, дабы провозгласить о скором прибытии своего начальства, а угодил прямёхонько к ужину, где мне отведено место не за столом, а в меню!
— Что?! — в панике переспросил Шуткозлобер. — Тётя Тиранья хочет меня навестить? Когда?
Якоб Кракель подпрыгивал и тряс клювом.
— Когда? Сейчас! Теперь! Немедленно! Да она почти уже здесь!
Шуткозлобер застонал:
— Ещё и это!..
Склонив голову, ворон наблюдал за магосоветником. Он казался очень довольным.
— Ага, кажется, беду накаркал. Таков уж я.
— Полвека тётушка Тити не казала ко мне личика, — жалобно ныл магосоветник. — С чего бы это ей вдруг вздумалось нагрянуть? И именно сегодня! Так невовремя!
Ворон пожал крыльями.
— Она говорит, что непременно должна провести нынешний праздничный вечер вместе с горячо любимым племянником, ибо он нарыл где-то какой-то там ррецепт, что ли, пунша или ещё какой-то отрравы, — так она говорит, — ну, ей вроде бы как именно этот ррецепт позаррез и нужен, как она сказала.
Шуткозлобер стряхнул кота с колен и вскочил.
— Ей известно всё! — вырвалось у магосоветника. — Под маской родственных чувств пытается она проникнуть в мой дом и совершить кражу интеллектуального имущества!..
После чего изрыгнул длиннейшее древневавилонское ругательство, отчего десяток шаровых молний запрыгали над полом.
Маурицио так перепугался, что совершил гигантский прыжок и оказался на голове акульего чучела, висевшего на стене в числе прочих препарированных трофеев.
И тут кот обнаружил, что ворон спасся точно таким же манером, и теперь оба они сидят, вцепившись друг в друга и в сушёную акулу.
Тайный магосоветник рылся в завалах бумаг на своём письменном столе и кричал:
— Клянусь кислотными дождями! Ни одной запятой, ни одной формулы моих драгоценнейших вычислений ей не видать! Все бумаги я спрячу в моём абсолютно непроницаемом, стопроцентно заколдованном потайном погребе.
Он порывался бежать, резко останавливался, оборачивался, дикими глазами озирался по сторонам.
— Маурицио, пестицид на твою голову, где ты прячешься?
— Здесь, маэстро, — робко отозвался кот, высовываясь из-за сушёной акулы.
— Слушай! — заорал магосоветник. — Пока меня нет, ты будешь караулить этот наглый вороний шнобель. Не вздумай заснуть. Запри его в своей комнате. Не доверяй ему ни в коем случае, не вступай с ним ни в какие разговоры.
Он выбежал прочь так стремительно, что развевающийся ядовито-зеленый халат едва поспевал за своим хозяином.
Ворон уставился на кота, а кот — на ворона.
— Ну так что? — осведомился ворон.
— Что — что? — зашипел Маурицио.
Ворон опять подмигнул.
— Не смекаешь, коллега?
Маурицио был сбит с толку, но сдаваться не хотел.
— Лучше попридержи-ка клюв! Нам нельзя болтать. Маэстро запретил.
— Так ведь он смылся, — хмыкнул Якоб. — Теперь-то мы можем разговаривать открыто, коллега.
— Никаких провокаций! Не подлизывайся, — строго отозвался Маурицио. — Ты мне не нравишься.
— Да я никому не нравлюсь, — ответил Якоб. — Но мы должны помогать друг другу. Это наш долг.
— Тихо! — рявкнул кот и попытался принять грозный вид. — Пойдём ко мне в комнату. Прыгай вниз — и не пытайся бежать!
Когда оба зверя оказались в тёмном коридоре, где на стеллажах хранились большие стеклянные банки, Маурицио спросил:
— Почему ты всё время называешь меня «коллегой»?
— Святая удавка! Да потому что мы коллеги и есть! — ответил Якоб.
— Кот и пернатое, — с достоинством объявил Маурицио, — естественные враги.
— Естественно, — согласился Якоб. — То есть это естественно в естественном состоянии природы. А когда оно неестественное, то и естественные враги становятся, естественно, коллегами.
— Постой-ка! — сказал Маурицио. — Что-то я не понял.
— Ты здесь для того, чтобы наблюдать за своим маэстро. Так?
— Ч…то? — растерянно переспросил Маурицио. — И ты… тоже?
— Я шпион у моей мадамы, у ведьмы, — объяснил Якоб. — Ну как, птенчик, заглотил наконец червячка? Слушай, ты не будешь против, если я почешусь? Всё время свербит.
— Пожалуйста, пожалуйста! — ответил Маурицио, сделав изящное движение лапой. — Ведь мы же коллеги.
Элегантно расположив пушистый хвост, Маурицио созерцал, как Якоб скребёт когтями голову.
Этот ощипанный ворон внезапно сделался так мил кошачьему сердцу.
— Почему же ты сразу мне не открылся?
— Да пытался уж, пытался, — проворчал Якоб. — Я тебе всю доррогу подмигивал.
— Ах, да! — вскричал Маурицио. — Но тебе следовало бы сказать мне обо всём вслух.
— Чтобы твой шеф всё слышал?
— Мой маэстро и без того всё знает.
— Что?! — подскочил ворон. — Дознался?!
— Нет, — сказал Маурицио. — Это я поведал ему всю правду.
Ворон так и разинул клюв.
— Меня это прросто роняет с ветки! Повторри ещё раз!
— Я обязан был так поступить, — объяснил Маурицио. — Я долго наблюдал за ним и пришёл к выводу, что он достоин доверия. Всё это время он обращался со мной как с настоящим принцем.
Якоб глядел на Маурицио во все глаза.
— Это кррах!
— Ты вообще ничего не знаешь о моём маэстро, — оскорблённо замяукал кот.
— Раскрой глаза! — прохрипел Якоб. — Как ты полагаешь, что ЭТО ТАКОЕ?
Он протянул крыло, указывая на полки.
— Это? Лечебница, — ответил Маурицио. — Маэстро пытается лечить несчастных гномов и эльфов.
Якоб Кракель всё больше выходил из себя.
— Тюряга — вот что это такое! Пыточная камера! А твой драгоценный маэстро на самом деле — самое отвратительное существо, какое только топчет белый свет! Отравить воду, наслать хвори на людей и животных, уничтожить леса и поля — вот в чём он великий мастер, твой маэстро, а больше — ни в чём!
От возмущения Маурицио задохнулся.
— Это… это… немедленно возьми назад… ты, клеветник… иначе… иначе!.. — Он весь так и распушился и выпустил когти.
— А мне по баррабану! — закаркал Якоб. — Я говорю то, что думаю, с тех пор, как у меня вырос клюв, понял ты, блохастый кошачий барон!..
И тут совершенно внезапно кот и ворон превратились в клубок из шерсти и перьев, который принялся кататься по полу туда-сюда. Противники сцепились так, что только клочья летали.
— Сдавайся, — выкрикнул Маурицио, — иначе ты — труп!
— Сам сперва сдавайся, — прохрипел Якоб, — не то откушу тебе хвост!
Они разом выпустили друг друга и, задыхаясь, уселись один против другого.
Со слезами на глазах пытался маленький кот распрямить свой хвостик. Увы! Теперь этот бедный хвост превратился в обмусоленный зигзаг. А ворон созерцал разбросанные по полу чёрные перья, которые он никак не считал для себя лишними.
Тут оба почувствовали, что готовы пойти на мировую.
— Знаешь ли, — мяукнул Маурицио, — я просто не могу поверить тому, что ты говорил… Возможно ли, чтобы человек сумел по достоинству оценить меня — великого деятеля кошачьих искусств — и в то же время оказаться сущим негодяем? Такого не может быть!
— Ещё как может, к сожалению, — ответил Якоб. — Уж поверь мне. Моя мадама, Тиранья, тоже пыталась меня приручить. Но не таков я, чтобы даться. Я не приручаюсь. Я многое про неё разнюхал. И про твоего милейшего маэстру — тоже…
— Моя мадама — деньговедьма. Понял?
— Нет, — сказал Маурицио. — Что такое деньговедьма?
— Сам не знаю, — сознался Якоб. — Она как-то там колдует над деньгами. Делает что-то такое, отчего они сами собой появляются. У таких, как твой маэстро и моя мадама, деньги — самое гадкое колдовское зелье. Поэтому мы, звери и птицы, до сих пор не добрались до корня всех зол, — ведь у нас ничего подобного не встретишь.
— Если ты всё знал, — спросил кот плаксивым голосом, — то почему не доложил об этом Совету?