— Ну и что? Почему ты звонишь?
— Похоже, кроме наркотиков, порнухи и девок по вызову, Хенглер занимается еще и музыкой. Раскручивает рок- и джаз-группы, делает клипы, то-се. Лабухов, которые сегодня играют в клубе, пригнал он.
Чандлер выудил из ящика ночного столика бумагу и ручку.
— Как называется клуб? — спросил он.
— «Ид».
— Адрес?
Он записал адрес.
— Как называется группа, которую раскручивает Хенглер?
— «Вурдалак», — ответил Карадон.
22: 22
Смерть — последний крик моды в мире рок-н-ролла.
«Ид», созданный по образу и подобию лос-анджелесских «Зеро» и «Фетиша», нашел прибежище на первом этаже запущенного здания в районе ночлежек, втиснувшись между магазином, торгующим порнолитературой, и комиссионкой. Вывески, которая извещала бы непосвященных о его существовании, не было — в «Иде» царила атмосфера жутковатого шика и полнейшего пренебрежения к внешнему миру. Чандлер чувствовал себя здесь в высшей степени неуютно.
Цинк пришел в черных джинсах, черной кожаной куртке, белых носках и черных ботинках. Бумажник болтался на цепочке. Волосы, выкрашенные в черный цвет, жирными завитками свисали на лоб и были гладко зачесаны от висков назад. Глаза закрывали темные очки-консервы.
Клуб был рассчитан на живущих в тени Бомбы. Стену целиком занимал экран, где бесшумно вырастали черно-белые атомные грибы. Продолговатой коробке зала дизайнер придал форму гроба. В одном ее конце прятался бар, в другом, за задернутым занавесом, скрывалась сцена.
В углу стоял пыльный стеклянный шкаф с человеческим скелетом, а рядом нарисованная на стене ню прильнула в поцелуе к своему трепещущему сердцу, мгновение назад вырванному из груди. Здесь же висели большая фотография «Секс Пистолс» в рамке и старая афиша к фильму Карпентера «Тварь». Холодное сияние зеленых прожекторов высвечивало на потолке надпись губной помадой: «Теряют кровь только женщины». Под ней в зеленой полумгле, точно по дну океана, двигались неясные фигуры.
Играла музыка, главным образом дум-энд-глум-рок [21] — «Крэмпс», Марк Болан и «Ти-Рекс», «Сиукси» и «Бэншиз», Принс — «1999» и «Баухаус» — «Бела Лугоши мертв». Сейчас «Фрэнки Гоуз Ту Холливуд» уговаривал: «Расслабься».
Дамы (среди них немало несовершеннолетних) щеголяли в чрезвычайно странных нарядах — кокетливых платьях-комбинациях, старых кожаных мини-юбках, побитых молью мехах, — словно гардероб им подбирали в магазине подержанного платья после изрядной дозы героина. Кавалеры делились на две категории: тусовщики с гомоэротическим душком или субъекты, наряженные зомби неопределенного пола.
Возле Цинка стояла девица, чьи пальцы украшали перстни-черепа, спину — вытатуированная адамова голова, а талию — пояс, густо увешанный перевернутыми распятиями. Девица страшно рисовалась, непрерывно меняя позу.
За соседним столиком глядел куда-то в пространство пустыми глазами человек в черной монашеской рясе — неестественно белое, мрачное лицо, один ус, полбороды, противоположная половина головы обрита наголо. Цинку он напомнил живую шахматную доску.
Парню, горбившемуся рядом с ним, замечательно подходило определение «Сиротка Энни на стероидах»: рыжие кудри ниспадают на тугой корсаж из пурпурных кружев, брови выщипаны в ниточку. Все его внимание сосредоточилось на тощей платиновой блондинке, сидевшей напротив. В ее волосах, жидким водопадом начесанных на лоб, пестрели темно-красные «перья». Шею (потому лишь, что это казалось блондинке очень стильным) охватывал хирургический корсет, раскрашенный спереди так, чтобы возникало впечатление перерезанного горла.
Из гудящей толпы возникла и направилась к столику Чандлера фантастическая фигура — полуженщина, полулеопард. Лицо и торс выкрашены в золотисто-коричневый цвет и испещрены черными пятнами, красивые бедра и ноги до колен плотно обтянуты короткими желтыми панталонами.
Вокруг глаз чернеют круги, губы темные, как безлунная ночь, голову украшает копна вздыбленных ведьминских волос. Возле Чандлера женщина-леопард остановилась, поставила на столик ногу в лодочке на острой шпильке и вынула изо рта сигарету.
— Я — общественная собственность, — объявила она. — Потрахаемся?
Цинк отвернулся.
Женщина-леопард, однако, не поняла намека.
— Чтоб завестись по-настоящему, нет ничего лучше близкой смерти. Пускай Бомба рванет сегодня ночью, пошлем ее далеко и надолго!
Ее слова услышал Антихрист за соседним столиком — на голове черный терновый венец, бровям чернью придан страдальческий изгиб, по лицу стекает черная кровь, на руках темнеют нарисованные раны от гвоздей. «Я не прочь поразвлечься», — заметил он.
Женщина-леопард повернулась к нему и выдохнула колечко сизого дыма:
— Поди сунь свой огурец в бетономешалку. И не забудь нажать на «пуск».
— Сука! — Мутант от религии сделал непристойный жест.
— Лови его на слове, — посоветовал Чандлер. — Ты не в моем вкусе.
— Ну и что? — промурлыкала женщина-леопард. — Зато ты в моем.
Она развернула ближайший стул и уселась напротив Цинка, положив руки на спинку и навалясь на них пышной грудью.
Чандлер снял темные очки и впился в нее злобным взглядом.
В ответ она показала язык, нагнулась поближе и шепнула:
— Хенглер — вон там, у сцены. С цепями на шее.
Удивленный Цинк отвернулся от агента ОсоНа и посмотрел в широкий конец помещения-гроба. Он обманулся из-за того, что ему показалось, будто женщина по пояс обнажена. Такого не ждешь от сотрудницы полиции. Однако приглядевшись повнимательнее, он различил под толстым слоем краски тонкое облегающее трико.
«Стоит изменить перспективу, — подумал Чандлер, — и разоблачишь любое притворство. Обманываться — свойство человеческого ума».
Рэй Хенглер у скрытой занавесом сцены беседовал с двумя мужчинами. Дверь позади них, вероятно, вела в гримерную.
Хенглер оказался жирным, рыхлым, лоснящимся субъектом со стрижкой ежиком и крючковатым ястребиным носом. Он весь блестел золотом: «Ролекс» на пухлом запястье, бриллиантовые кольца на толстых мизинцах-обрубках, массивные цепочки на шее. Вышитая ковбойская рубаха еле сходилась на животе, вылезавшем из сшитых на заказ джинсов. На замшевой летной куртке под мышками виднелись с одной стороны пятна соленого пота, с другой — выпуклость, в которой опытный глаз Чандлера угадал полуавтоматический пистолет в наплечной кобуре. Типов вроде Хенглера узнаешь за версту.
— Ботиночки, заметьте, из кожи гремучей змеи, — негромко процедила женщина-леопард. — У него плоскостопие, и при ходьбе он сопит. Когда говорит, выворачивает верхнюю губу. Пользуется очень дорогим одеколоном. За спиртное отваливает по стольнику. И постоянно почесывает в паху. Свинья свиньей.
Чандлер улыбнулся.
— Ну, соври еще чего-нибудь, — сказал он громко, чтобы слышали за соседними столиками, — глядишь, я тебя и трахну.
— О-о-о, — съехидничала женщина-леопард, — ты и по-человечески разговаривать умеешь? — И, понизив голос, прибавила: — Подонка с фиговым листком зовут Аксель Крипт. [22]Кличка «Топор», [23] играет на бас-гитаре.
Чандлер пригляделся к молодому парню справа от Хенглера: высокий, поджарый и почти голый, если не считать черного кожаного бандажа под надетыми один на другой тремя ремнями. На поясе болтались миниатюрные черепа и сморщенные, ссохшиеся головы. Одна рука была в черной кожаной перчатке с отрезанными пальцами, другая сжимала гриф бас-гитары, формой напоминающей топор палача. Лицо парня с помощью флюоресцентных красок было превращено в череп. В свете синей полоски, горевшей над дверью, оно сияло отвратительной бледностью. Светлые волосы были коротко подстрижены на висках и не тронуты на темени.
— Третий мужик — загадка, — сказала женщина-леопард. — Его, похоже, никто здесь не знает, поэтому я не могу получить на него данные. Но они с Хенглером весь вечер проговорили с глазу на глаз.
Пресловутый третий — в двубортном костюме, черной рубашке и белом галстуке — походил на гангстера из дешевых боевиков тридцатых годов. На голове лихо сидела мягкая шляпа из серого фетра, через руку был переброшен плащ. Мужчина, как и Чандлер, был в темных очках.
— Ну и зверинец, — тихонько присвистнул Цинк.
Рэй Хенглер и компания вдруг прервали разговор: из-за занавеса появился администратор и заговорил с патроном. Хенглер кивнул круглой, как шар, головой, и администратор удалился за сцену, а троица исчезла за дверью под синей лампой.
— А где Ирокез? — спросил Чандлер женщину-леопарда.
— Не знаю, — ответила та. — Я по нему не работаю. Мое дело Хенглер.
— Как по-твоему, он может быть в комнате за той дверью?
Женщина-леопард пожала плечами, и они стали ждать.
Когда Хенглер и компания вошли в гримерную, вамп, сидевшая перед зеркалом, резко повернулась к ним на вертящемся кресле. Эрике Цанн (ибо таков был ее сценический псевдоним) шел двадцать девятый год. Высокая, стройная — ни капли лишнего жира, — прекрасно сложена. Сейчас весь ее наряд составляли лишь узенькие черные трусики. Манерой двигаться и держаться Эрика напоминала чувственную рептилию. В жизни ее звали Рика Хайд.
За порогом гримерной Хенглер был объектом наблюдения. Здесь он превратился в наблюдатели. Сально ухмыляясь, он разглядывал женщину.
Рика надела черный пояс с резинками и натягивала сетчатые чулки. Хенглер заметил, что пальцы ног у нее очень маленькие, словно разделенные перепонками. Рика встала, сходила за туфлями (ступала она на самые кончики пальцев) и вернулась. Хенглер жадно оглядывал ее длинные стройные ноги, узкие бедра, изгиб спины. На шее у Рики на цепочке затейливого плетения висел серебряный кулон — выполненное в черной и белой эмали изображение Повешенного из колоды Таро. Молодая женщина сняла с крючка возле столика черное платье и, подняв руки над головой, проскользнула в