альным знаком всех дхарм. Притом что порядок вывода здесь — от второго знака к первому, а от первого — к третьему.
Из всего сказанного вытекает, что «Не-Я» не является простым отрицанием абсолютного Я, атмана Упанишад, также и потому, что они принадлежат двум разным уровням философской абстракции. Понятие атамана возникло как чисто мифологическая идея (и образ) в ритуалистическом, жреческом ведийском контексте. Только много позднее оно было философски осмыслено, проработано в ранних брахманистских текстах, непосредственно восходящих к ведийским комментариям. В Упанишадах атаман уже во многом утерял свое ведийское ритуально-мифологическое прошлое и стал основным онтологическим понятием брахманистской философии. Буддийское понятие «Не-Я» уже в самом своем возникновении было чисто философской идеей, придуманной и быстро получившей распространение не в жреческой, а в аскетической среде, и было наиболее тесно связано не с ритуалом, а йогой.
Теперь попробуем пофилософствовать по поводу «Не-Я», как оно фигурирует во второй проповеди Будды, стараясь при этом — насколько это возможно — избежать ставших уже привычными тривиальных интерпретаций, в которых любое рассуждение определяется такими банальными формулами, как «само собой разумеется, что...» или «из этого с очевидностью следует, что...», ибо самое трудное и самое интересное в буддийской философии далеко не всегда «разумеется само собой» и еще реже «с очевидностью следует» из того, что уже было сказано. Начнем с двух чисто гипотетических предпосылок.
(1) Поскольку «Не-Я», как универсальный знак, фигурирует во второй проповеди в своем отношении к непостоянству и страданию, можно было бы предположить, что «Не-Я» не относится к случаям, когда непостоянство и страдание не возникают. Это ослабляет определенность «Не-Я» как понятия и вместе с тем делает неопределенной сферу феноменов, признаком которых «Не-Я» служит, иными словами, делает «Не-Я» менее универсальным. Но именно это не дает «Не-Я» стать абсолютом, крайностью, об опасности впадения в которую предупреждает первая проповедь. Но что же это за случаи, когда непостоянство и страдание не возникают? Люди ли это, личности или какие Другие существа?
Так мы возвращаемся к вопросам нашего семинара, «Почему это — не я?» или «Почему я — не это?». Ответ на первый вопрос ясен и прост: потому, что ты в чисто условном (лингвистическом) смысле есть не что иное, как пять агрегатов, скандх индивидуального существования. Ответ на второй вопрос гораздо более сложен и гипотетичен по своему содержанию: «Ты — не это, потому что не являешься исключением из всего того, что есть «Не-Я» (anatta), т.е. ты не являешься исключением из универсального правила существования всего того, что существует. Более того, строго говоря, ты не являешься даже и субъектом страдания и изменчивости — ибо, как нам уже известно, это «твое» тело, «твои» чувства, воля и так далее, изменяются и страдают, те пять агрегатов, которые лишь условно «приписаны» тебе как к фиктивному обладателю. Однако ты можешь спросить: «А что будет в случае, если я уже стал Архатом, Пробужденным, Буддой?» Ответ таков: «В этом случае никакие пять агрегатов тебе не смогут быть приписаны, поскольку в Нирване невозможно существование эмпирического «Я» с его именем, формой и сознанием, а «Не-Я» отменяется, так же, впрочем, как и абсолютное Я».
(2) «Не-Я» рассматривается в буддийской комментаторской традиции как наиболее труднопонимаемая идея во всей буддийской философии. Это объясняется, во-первых, тем, что в отношении «Не-Я» невозможен никакой феноменологический (так же, впрочем, как и в отношении абсолютного «Я» — атмана Упанишад) подход. Во-вторых, исключительная трудность понимания «Не-Я» объясняется еще и тем, что это понятие получает свое радикальное философское переосмысление в концепции, которую можно было бы назвать концепцией чистого отсутствия. Последняя обрела свое развитие и конкретизацию позднее — в центральной философской идее Пустоты, в которой ясно прочитывается «Не-Я» как источник ее происхождения. Скорее всего, именно относительная позитивность «Не-Я» явилась причиной того, что в более поздних концепциях чистого отсутствия и Пустоты категорически — как ложная крайность — отрицается абсолютная негативность в любой ее форме.
Исходя из сказанного, я бы рискнул закончить семинар предположением, что «Не-Я», анатта, в буддийской философии является своего рода трансцендентальной переменной, в то время как абсолютное Я, атман, в брахманистской философии играет роль трансцендентальной постоянной.
Семинар третий
Текст III. Всё в огне[53] (Третья проповедь)
Так я слышал. Одно время Господь жил у горы Гайясиса близ Гайи. Там он однажды обратился к монахам с такой проповедью: «Всё — в огне, о монахи. И что же это за «всё», что в огне? О монахи, глаз горит, зрительные формы[54] горят, зрительное сознание[55] горит, зрительный контакт[56] горит. Любая эмоция[57], возникающая из контакта органа чувств с его объектами — будь она приятной, неприятной или ни приятной, ни неприятной, — горит. Но чем же всё это воспламеняется? — Пламенем страсти[58], о монахи, пламенем ненависти[59], пламенем заблуждения[60]. Так же, как горит глаз, горит ухо, горит тело[61], да точно так же горит и ум[62], объекты ума[63] и умственное сознание[64]. Но что же питает этот огонь, что служит ему топливом? Топливо для этого огня — это рождение и старение, это — страдание и горе, грусть, неудовлетворенность и отчаяние.
Видя этот огонь, о монахи, хорошо обученный ученик Благородных[65] устает от (своих) органов, их объектов, от их контактов с объектами и от сознания, соответствующего каждому из органов чувств. Ему уже надоели (его собственные) эмоциональные реакции на все чувственные объекты, будь эти реакции положительны, отрицательны, либо ни положительны, ни отрицательны. И, полностью разочаровавшийся в жизни, он отстраняется от нее и становится бесстрастным в отношении всех объектов органов чувств. Через бесстрастность обретает он конечное освобождение. Затем он обретает знание своего освобождения[66]. Он уже постиг, что им прожита чистая жизнь, то, что должно быть им совершено, совершено, ничего не осталось не сделанного в этой жизни, а другой у него не будет, ибо закончился круг перерождений».
Когда Будда завершил свое изложение, умы внимавших ему монахов были полностью очищены от всех скверн[67]. Огонь прогорел, пламя угасло.
Метафорой чего служит метафора огня?
Поначалу кажется, что нет ничего проще. Ведь Будда уже ответил на этот вопрос словами «Всё в огне, о монахи». Но уже следующий вопрос «что же это всё, что горит?» ставит нас перед весьма сложной онтологической проблемой: имеет ли слово «все» в утверждении, что «всё — в огне», тот же смысл, который оно имеет в вопросе «что же это за всё, что горит». Да и имеет ли смысл сам этот вопрос? Если мы, в нашем философствовании будем следовать направлению, которого мы придерживались в предыдущем семинаре, где речь шла о «Не-Я», то мы придем к очень простому выводу: подобно тому как во второй проповеди «Не-Я» редуцируется к «Не-Я», отсутствующему в пяти агрегатах индивидуального существования, скандхах, так в третьей проповеди «всё, что в огне» редуцируется к шести органам чувств. В обоих случаях вектор редукции направлен к микрокосму сознания, к индивидуальной психике с ее сенсорными механизмами. В конце концов, апелляция к органам чувств и чувственному компоненту психики есть философская необходимость, ибо о том, что чувственно (или мыслительно) воспринимается, мы либо ничего не можем сказать, либо нам остается сказать, что это нечто, неизвестная величина, ускользающая от всех определений.
Однако в ответе на вопрос «что это за огонь?» нам придется изменить вектор философствования и перейти к особому измерению индивидуального существования, измерению, которое я бы условно назвал вторым (первое составляют шесть органов чувств с их специфическими сознаниями, объектами и модальностями). Это измерение, которое, опять условно, я называю измерением чистой ментальности, вторично по отношению к контактам органов чувств с их объектами и является реакцией на них. Здесь реакция может быть отделена от контакта каким угодно промежутком времени — от мгновенного или даже нулевого (в случае их синхронности) до сколь угодно долгого (можно даже себе представить «минусовое время» такого промежутка в случае, когда реакция на контакт будет опережать сам этот контакт). Чистая ментальность, как понятие, обнимает всю эмоционально-мотивационную сферу и является относительно автономной, независимой от всех шести органов чувств.
Ответ на вопрос «что питает этот огонь, что служит ему топливом?» ведет нас к третьему измерению индивидуального существования, квазионтологическому, в котором мы покидаем как сферу чувственности, так и сферу эмоций, волитивных импульсов и мотиваций. Иначе говоря, мы покидаем психологию и переходим к онтологии, т.е. к фактам: факторам и условиям, определяющим в объективном порядке существование всех феноменов, дхарм. Я называю это измерение «квазионтологическим», потому что составляющие сферу этого измерения универсальные знаки, непостоянство, «Не-Я»,