3. Структурализм как вариант «объясняющей» герменевтики
Прослеживая историю развития «объясняющей» литературной герменевтики ХХ века, нетрудно заметить, что на определенном этапе этого развития литературоведение осознало насущную необходимость выработать такой вариант подхода к произведению искусства, при котором объясняющие стратегии могли бы опереться не на внеположные искусству предпосылки, или первопричины, а на заложенные в нем самом и его же порождающие основания, в соответствии с которыми оно могло бы быть осмыслено. Очевидно, что наиболее влиятельным, масштабным и авторитетным явлением такого рода в области объясняющего литературоведения ХХ века должен быть признан структурализм. Очевидно также и то, что сам по себе структурализм оказывается явлением гораздо более широким, чем просто литературоведческое направление. И прежде всего это явление интердисциплинарное: структурализм охватывает целый ряд научных дисциплин (лингвистику, этнографию, литературоведение, психологию, социологию, историю и др.), провозгласивших, в силу общности собственных философских и гносеологических предпосылок, общие же методологические принципы исследования. Структурализм, таким образом, предстает как одна из самых мощных культурных парадигм ХХ века.
В настоящей работе нас будет интересовать лишь одно направление структурализма – литературоведческое, и лишь в одном аспекте – в аспекте герменевтической проблематики. При этом нужно учитывать, что, будучи одним из проявлений целого комплекса научных направлений, литературоведческий структурализм и сам оказывается весьма неоднородным, разнообразным и порой внутренне конфликтным течением, которое в свою очередь можно было бы разделить еще на несколько направлений. Объединенные использованием общего метода, представители литературоведческого структурализма занимают зачастую полемические по отношению друг к другу позиции по тем или иным вопросам. Однако в задачу настоящей работы ни в коем случае не входит рассмотрение всех тех многообразных расхождений, различий, полемик и т. п., которые имеют место внутри направления. Напротив, нас будут интересовать лишь самые общие структуралистские принципы подхода к проблемам литературоведческого анализа, позволяющие за всем многообразием и разнородностью конкретных проявлений увидеть единое направление.
Структурализм оказался наиболее последовательным и непримиримым ниспровергателем самих основ понимающего литературоведения, предложив принципиально иные по сравнению с последним решения ключевых герменевтических проблем. Прежде всего структурализм категорически не принимает противопоставления гуманитарных и естественных наук. Он исходит из принципа научного единства – единства, которое проявляется в подчиненности всех вообще наук общим законам функционирования и развития и в типологической соотносимости научных результатов – к какой бы области познания они ни относились (результаты любой науки должны обладать свойствами регулярности, повторяемости, закономерности, предсказуемости; они должны поддаваться обобщению, систематизации и т. д.).
Придать литературоведению статус точной науки – вот основной пафос структурализма. Литературоведение – это такая же наука, как и все другие, и как таковая она должна рассматривать собственный предмет, то есть литературный текст, литературное произведение, не как нечто единичное, неповторимое, субъективное, исключительное, но как проявление закономерного, общего, объективно, то есть независимо от субъекта, существующего. Таким образом, любой конкретный литературный текст, поскольку именно он и является предметом литературоведческого анализа, должен быть осмыслен как частное проявление, как вариант реализации некой общей, например, для всех текстов данного типа, данного ряда (а в пределе – вообще для любого литературного текста) абстрактной текстовой модели. Только такой подход к произведению, с точки зрения структурализма, может обеспечить подлинно научные отношения субъекта с объектом познания.
Итак, любой конкретный текст рассматривается как внешнее проявление, или как «манифестация», внутренних, глубинных структур. Задача структурализма заключается в том, чтобы обнаружить и описать эти структуры. Таким образом, внимание исследователя должно быть направлено не на выявление неповторимого своеобразия данного произведения, а на обнаружение общих закономерностей его строения, обусловливающих, соответственно, не его конкретное уникальное содержание, а содержание родо-видового порядка. Естественно, что по мере удаления исследовательского интереса от конкретных особенностей произведения к его глубинным структурам возрастает и мера абстрактности и обобщенности характеристики произведения.
Структурализм в самых жестких своих проявлениях (см., например, работу Ц. Тодорова «Поэтика») вообще не озабочен проблемой интерпретации текста, считая последнюю уделом литературной критики, которая, в сущности, наукой как таковой признана быть не может. Отметим, что подобное отношение к литературной критике есть в известном смысле крайнее, хотя и весьма показательное проявление принципов структурализма. Так, в работах Р. Барта литературная критика осмысляется несколько иначе, чем у Тодорова: с определенными оговорками Барт признает возможность придания этой дисциплине статуса науки, понимая, впрочем, под критикой не совсем то, что имеет в виду Тодоров. Однако в данном случае наиболее существенным представляется не столько вопрос о конкретном содержательном наполнении того или иного понятия отдельными представителями структурализма, сколько сам выработанный направлением в целом принцип, критерий, в соответствии с которым решается вопрос о признании того или иного подхода к тексту научным или ненаучным. Проблематичность научного статуса критики связана прежде всего с тем, что последняя ни при каких обстоятельствах не может полностью освободиться от момента субъективности: занимаясь конкретным содержанием произведения, невозможно установить его единственный и подлинный смысл, независимый от тех или иных исторических или психологических обстоятельств. Показательно, что в этом пункте структурализм отчетливо противопоставляет собственную позицию наиболее авторитетным направлениям и философской (Хайдеггер – Гадамер), и литературной (рецептивная эстетика) герменевтики ХХ века. Он отказывает одному из основополагающих принципов «понимающей» герменевтики – принципу предрассудочности всякого понимания – в научности, выдвигая принципиально иные требования к самому понятию научности.
До тех пор, пока познавательный процесс носит предпосылочный характер, пока объектом науки остается конкретный литературный текст, пока исследователь озабочен постижением смысла этого конкретного текста, изменить статус литературоведения, уподобить его естественным наукам, не удастся: смысл конкретного произведения всегда будет в той или иной мере обусловлен позицией формирующего этот смысл субъекта, то есть, строго говоря, он всегда будет носить окказиональный характер. Следовательно, для того чтобы изменить статус литературоведения, то есть придать ему подлинную научность, необходимо изменить его объект, – такова логика структурализма.
Литературоведение, претендующее на действительную научность, должно вообще отказаться от задачи интерпретации конкретных текстов и сосредоточить свое внимание только на описании общих глубинных текстовых структур – вот предельный вывод структурной поэтики. Конкретные воплощения данного положения несколько скорректируют его жесткость, но теоретическая установка именно такова: предметом истинной науки, в том числе и науки о литературе, могут быть только общие, повторяющиеся, закономерные явления, каковыми в данном случае являются текстовые модели, а не сами тексты, литература как таковая, а не отдельные литературные произведения, условия смыслопорождения, а не сами смыслы.
Литературоведческий структурализм имеет отчетливо выраженные лингвистические корни. Он опирается прежде всего на теорию знака Ф. де Соссюра, не случайно и в основе его понятийного аппарата лежит лингвистическая терминология. Из учения о языке Соссюра и его последователей структурализм почерпнул, в частности, представления о коллективном характере языка и, как следствие, о коммуникативной природе как первичных (например, естественный язык), так и вторичных (например, художественный текст) знаковых систем, а также о конвенциональности кода как совокупности правил и ограничений, обеспечивающих коммуникацию. Лингвистического же происхождения (прежде всего это связано с областью фонологии) и широко используемый структурализмом метод бинаризма – метод описания текстовых структур в терминах бинарных оппозиций.
Одним из ключевых моментов структурного анализа является рассмотрение элементов структуры текста в качестве функций. Само понятие «функции» (как неразложимой единицы повествования, отражающей соотнесенность данного элемента структуры с остальными ее элементами) было введено В. Я. Проппом в его работе «Морфология сказки» (1928) – работе, установившей соответствие конкретных текстов, представляющих жанр волшебной сказки, общей инвариантной структуре. Именно эту работу сами структуралисты считают первым опытом структурного анализа. (Отметим, что почти одновременно с Проппом о «функциях» как структурообразующих элементах повествования, не вводя, впрочем, самого термина и называя «функции» «ролями», написал и В. Б. Шкловский – см. его работу «Новелла тайн», (1929), посвященную выявлению общей структуры рассказов Конан Дойля о Шерлоке Холмсе.) Теоретическое обоснование понятие «функция» получило также в работе Ю. Н. Тынянова «Архаисты и новаторы» (1929) – формалистические корни структурализма, таким образом, не менее очевидны, чем лингвистические. Строго говоря, при всем своем разнообразии (и с точки зрения количества составляющих единиц, и с точки зрения сферы применения – большей или меньшей степени универсальности этой сферы) предложенные структурализмом 60–70-х годов схемы повествовательных функций (работы А. Ж. Греймаса, К. Бремона, Ж. К. Коке) так или иначе опираются на включавшую применительно к волшебной сказке 31 функцию первоначальную схему Проппа.