§ 1. Парадокс умозаключения
Мы получим еще более глубокое понимание природы формальной логики, если рассмотрим некоторые критические аргументы против нее. Наше обсуждение традиционной логики, равно как и современной логики и математики, было нацелено на прояснение того, что в любом обоснованном умозаключении заключение с необходимостью следует из посылок. Мы в то же время отметили, заключение – это не просто переформулированные посылки: для доказательства теоремы в геометрии или определения весомости оснований для истинности данного суждения одного только знания языка недостаточно. Как следствие, у многих изучавших логику людей возникало сомнение в полезности и правильности формальной логики.
С одной стороны, было сказано, что если заключение с необходимостью следует из посылок, то оно должно «содержаться» в посылках. Если же заключение не «содержится» в посылках, то выведение одного, а не другого заключения становится случайным, а не необходимым, и из посылок тогда можно вывести даже несовместимое с ними заключение. В таком случае термин «обоснованность» будет совершенно бессмысленным. С другой стороны, говорилось, что заключение должно отличаться от посылок, а обоснованное суждение должно продвигать нас к чему-то новому и ранее неизвестному. Если бы такого продвижения не было бы, то само умозаключение было бы бесполезным. Данный парадокс умозаключения может быть сформулирован в следующей форме: если в умозаключении заключение не содержится в посылках, то само умозаключение не может быть обоснованным; а если заключение не отличается от посылок, то оно бесполезно; однако заключение не может одновременно содержаться в посылках и быть новым и неизвестным; следовательно, умозаключения не могут быть одновременно обоснованными и полезными.
Данный критический аргумент приводится довольно часто, хотя на самом деле он основывается на ряде спутываний. Нам следует проанализировать, что имеется в виду, когда утверждается, что заключение «содержится» в посылках и что заключение представляет нечто «новое». Данные вопросы тесно связаны. Рассмотрим сначала второй из них.
1. Важно различать психологическую новизну, которой может обладать заключение, и логическую новизну, которую, как полагается, оно может иметь. Заключение может показаться удивительным или неожиданным, даже если оно корректно выведено из посылок. Разумеется, большинство людей, когда имеет дело с аксиомами Евклида, не держит в голове сразу все из них. Даже в менее сложных аргументах психологическая новизна очень часто присутствует. Ниже приводится часто цитируемая история Теккерея: «Старый аббат в кругу близких подруг однажды сказал: „Опыт священника порой может быть очень странным; например, мой первый покаявшийся на исповеди грешник был убийцей". После этого в комнату вошел местный предводитель дворянства со словами: „А, аббат, вот вы где; знаете, дамы, я был первым человеком, покаявшимся у аббата, и мое признание его поразило!"». Читатель может к этому добавить, что заключение данного силлогизма, без сомнения, удивило присутствующих дам. Неожиданность заключения, выведенного из свободно заданных посылок, также иллюстрируется в задаче о двух часах, придуманной К. Л. Доджсоном. «Что лучше: часы, правильно показывающие время лишь раз в год, или часы, правильно показывающие время дважды в день? – „Разумеется, второе", – отвечаете вы. Хорошо. А теперь смотрите. У меня двое часов: одни вообще не идут, а другие каждый день отстают на минуту. Какие из двух вы предпочтете? „Без сомнения, те, что отстают на минуту", – отвечаете вы. А теперь обратите внимание: часы, отстающие на минуту в день, должны будут отстать на двенадцать часов, или на 720 минут, прежде чем они вновь покажут правильное время. Поэтому такие часы будут правильно показывать время лишь один раз за два года, тогда как стоящие часы правильно указывают время каждый раз, когда реальное время соответствует положению их стрелок, что случается дважды в день. Так что вы один раз сами себе уже противоречите».
Таким образом, можно согласиться с тем фактом, что человеку не всегда известно заключение из того или иного аргумента, даже если ему известны посылки, особенно если для выведения заключения требуется провести длинную цепочку умозаключений. Вполне возможно, что если бы дела так не обстояли, то мы бы не прибегали к умозаключениям, а дедукция была бы не нужна. Однако все это не имеет никакого отношения к вопросу об обоснованности умозаключения. Умозаключение может быть обоснованным, даже если заключение вполне известно. Преподавателям геометрии не кажется, что обоснованность доказательства теоремы Пифагора исчезает на том лишь основании, что они точно знают, что последует за каждым из шагов этого доказательства. Если читатель, в отличие от Евклида, «непосредственно видит», что во второй части евклидового утверждения 29 (прямая, пересекающая две параллельные прямые, делает внутренние углы одной и той же стороны равными двум прямым углам) утверждается то же самое, что и в его пятом постулате (если прямая, пересекая две другие прямые, делает внутренние углы одной и той же стороны меньше, чем два прямых угла, то эти две прямые пересекутся именно на этой стороне), то ему не потребуется вырабатывать доказательство для этой теоремы, как это сделал Евклид. Однако, несмотря на это, данная теорема является необходимым следствием допущения.
Вопрос психологической новизны, таким образом, не является вопросом логики. С другой стороны, термин «логическая новизна» должен обозначать логическую независимость того, что именуется «заключением», от того, что считается его посылками. Также ясно и то, что в обоснованном аргументе заключение, вследствие своей зависимости от посылок, не может обладать логической новизной.
2. Теперь нам следует рассмотреть, что имеется в виду, когда утверждается, что заключение «содержится» в посылках. Во-первых, термин «содержаться» связан с пространственной метафорой. Разумеется, никто не имеет в виду, что заключение содержится или присутствует в посылках подобно тому, как в комнате присутствует стол, или даже тому, как в яйце содержится курица. Во-вторых, мы уже отбросили точку зрения, согласно которой заключение психологически или явно присутствует в нашем сознании, когда мы рассматриваем посылки, из которых его выводим. Какое же значение можем мы в таком случае придать утверждению о том, что заключение содержится в посылках? Только следующее: в обоснованном аргументе заключение имплицируется посылками. Парадокс исчезает, если понять, что отношение импликации между суждениями таково, что в случае его замены каким-то другим аналогичным понятием, обладающим некоторыми из его формальных свойств, сразу возникает спутывание.
Дополнительные замечания должны развеять затруднения, которые все еще могут мучить читателя. Суждения имплицируют друг друга, а наши умозаключения являются обоснованными в силу такого объективного отношения, как импликация. Мы можем делать умозаключения, но мы не делаем, а всего лишь открываем импликации. Конечно, логика не детерминирует то, какие именно суждения мы выведем из всех возможных имплицируемых суждений на основе ряда допущений. Это уже зависит от наших внелогических интересов и наших интеллектуальных способностей.
В этой связи также удобно различать конвенциональное значение суждения и суждения, которые этим суждением имплицируются. Разумеется, в определенном смысле данное различие является надуманным, поскольку, после того как мы открываем некоторые из имплицируемых суждений, они становятся частью значения посылок. Так, открыв, что аксиомы Евклида имплицируют, что сумма углов треугольника равняется двум прямым углам, мы зачастую начинаем рассматривать эту теорему как характеризующую всю суть аксиом. Тем не менее, поскольку четкого и окончательного разграничения того, что считается конвенциональным значением суждения и его логическими следствиями не проведено, подобное различие на практике признается. Начинающий изучать геометрию в некоторой степени понимает, что имеется в виду, когда говорится, что через точку, не лежащую на прямой, может быть проведена лишь одна прямая, параллельная данной, даже если он и не знает, какие еще суждения он имплицитно принимает, соглашаясь с данным утверждением. Поэтому договоримся обозначать термином «конвенциональное значение» тот минимальный объем значения, который требуется группе исследователей для того, чтобы указывать на одно и то же суждение. Таким образом, конвенциональное значение суждения «все люди смертны» может заключаться в том, что класс людей принадлежит классу смертных. В таком случае значение суждения «все бессмертные являются не-людьми» не представляет часть конвенционального значения исходного суждения, а является значением имплицируемого им суждения.
Данное различие полезно, ибо позволяет дать ясный ответ на сформулированный парадокс. Поскольку в сознании рассуждающего человека предстает лишь конвенциональное значение посылки, конвенциональные значения некоторых из имплицируемых суждений могут им упускаться так, что, будучи обнаруженными среди имплицируемых суждений, могут породить чувство новизны. С другой стороны, с точки зрения отношений между конвенциональными значениями значение имплицируемых суждений всегда связано с («содержится в») значением посылок.
Иногда считается, что тезис о том, что в выводе заключение всегда существенным образом связано с посылками, так что последние не могут быть истинными, если первые ложны, препятствует возможности физического изменения или физической новизны. Адекватное рассмотрение данного тезиса приведет нас к вопросам метафизики. Однако читатель может без труда отвергнуть подобную интерпретацию, если вспомнит, что отношения импликации зависят не от эмпирической истинности посылок, а от логических отношений между посылками и заключением. Данные отношения применимы и к изменяющемуся миру, ведь мы можем знать об изменении только относительно определенных констант. Вопрос о том, существует ли в физическом мире хоть что-то постоянное, ставится как из эмпирических, так и из логических соображений. Однако если оказывается, что определенное суждение физической науки на самом деле истинно, то оно, тем самым, указывает на некоторые примеры структурной тождественности, являющиеся общими характеристиками различных или следующих друг за другом состояний.
§ 2. Представляет ли силлогизм petitio principii? [51]
Формальная логика со времен Аристотеля подвергалась атаке и еще с одной стороны. Нападки касались специфически теории силлогизма. Важно то, что если подобное обвинение действительно хорошо обосновано, то оно становится фатальным для дедуктивного рассуждения в целом. Достаточно будет рассмотреть лишь особую форму этой критики. Джон Стюарт Милль возродил античное обвинение в адрес силлогизма, хотя сам считал, что предлагает на него ответ. Сформулировал он данное обвинение следующим образом:
«На данном этапе нам предстоит исследовать вопрос о том, является ли силлогистический процесс, т. е. рассуждение от общего к частному, процессом умозаключения, продвижением от известного к неизвестному, т. е. способом получения знания о чем-то, чего мы ранее не знали.
Логики с примечательным единообразием отвечали на данный вопрос. Считается, что силлогизм является неправильным, если в его заключении есть нечто большее, чем то, что подразумевалось в посылках. Однако это, на самом деле, равносильно утверждению о том, что ничто, ранее неизвестное или не допускавшееся в качестве известного, никогда не было и не может быть доказано с помощью силлогизма…
Следует признать, что если рассматривать силлогизм как аргумент для доказательства заключения, то в каждом силлогизме будет присутствовать petitio principii. Утверждая:
Все люди смертны, Сократ – человек.
∴ Сократ смертен,
сторонники силлогистической теории убеждают нас, что суждение «Сократ смертен» предполагается в более общей посылке «все люди смертны». Но они также утверждают, что мы не можем быть уверенными в смертности всех людей, если мы достоверно не знаем, что каждый отдельный человек смертен и что если достоверно неизвестно, является ли Сократ или любой другой индивид, имя которого мы можем назвать, смертным или нет, то такая же степень неопределенности возникает и в отношении самого утверждения «все люди смертны». Таким образом, они же нам говорят, что данный общий принцип не только не может быть дан в качестве основания для истинности отдельного суждения, но и сам по себе не может рассматриваться как истинный до тех пор, пока малейшая тень сомнения относительно истинности любого из составляющих его отдельных случаев не будет отброшена. Но что же тогда доказывает силлогизм? Коротко говоря, он доказывает лишь то, что никакое рассуждение от общего к единичному как таковое не способно ничего доказать, поскольку мы не можем выводить из общего принципа единичные утверждения, кроме тех, которые в самом этом принципе принимаются в качестве известных» [52] .
Для того чтобы понять суть данной критики, читателю следует провести различие между обвинением в том, что посылки силлогизма могут быть истинными, только если истинным является заключение, и обвинением в том, что мы должны знать истинность заключения, чтобы установить истинность той или иной из посылок. Читатель вполне может убедиться, что первое обвинение является неопасным. Оно не представляет критики теории силлогизма, а является формулировкой условий обоснованности дедуктивного умозаключения. Серьезность представляет второе обвинение, и именно на нем нам следует остановиться. В нем ставится уместный вопрос о том, не устанавливается ли истинность суждения, являющаяся основанием для истинности некоторого другого суждения, на основании, которое само, в свою очередь, содержит это другое суждение. Согласно критике, данный вопрос упускается теорией силлогизма из вида, поскольку посылки, предлагаемые как основания для заключения, могут предлагаться в качестве таковых только при истинности самого заключения. Таким образом, указанное обвинение может быть резюмировано следующей дилемме: если рассмотрены все факты, подтверждающие посылки, то силлогизм становится излишним;
если рассмотрены не все посылки, то он является petitio principii. При этом рассматриваются либо все факты, либо некоторые упускаются. Следовательно, силлогизм является либо излишним, либо цикличным. Будучи правильно понятым, данное обвинение само по себе не является направленным против обоснованности дедуктивного вывода как такового.
Исследуемый вопрос, таким образом, касается того, можно ли когда-либо утверждать истинность общей посылки силлогизма без рассмотрения составляющих ее отдельных случаев и в случае если истинность такой посылки утверждать нельзя, то означает ли это, что силлогизм является излишним или бесполезным. Разумеется, существуют случаи, когда истинность общего суждения устанавливается путем рассмотрения всех отдельных случаев. Так, когда мы утверждаем суждение «все известные планеты вращаются вокруг Солнца», то основанием для его истинности является истинность суждений «Меркурий вращается вокруг Солнца», «Венера вращается вокруг Солнца» и т. д. для всех известных планет. Полученное таким способом общее суждение называется «перечислимым» и может справедливо считаться четко суммирующим подобный набор единичных суждений. В таком случае если бы мы утверждали, что Юпитер вращается вокруг Солнца потому, что известные планеты вращаются вокруг Солнца, а Юпитер является известной планетой, то тогда обвинение было бы оправданным.
Однако являются ли перечислимые общие суждения в действительности типичными общими суждениями, использующимися в исследовании? Разве суждение «все люди смертны» всего лишь суммирует некоторый набор: «человек Адам смертен», «человек Абель смертен» и т. д.? В последующих главах мы увидим, что подобная точка зрения является абсурдной интерпретацией научного метода. На данном же этапе мы можем пока только предложить альтернативный взгляд. Во-первых, общее суждение может выражать готовность действовать определенным образом, появившуюся вследствие причин, совершенно не связанных с каким-то конкретным событием, на которое оно, тем не менее, распространяется. Так, может существовать правило, гласящее: «Все полицейские должны быть не ниже пяти футов и восьми дюймов». Мы вполне можем считать, что если оно существует, то оно соблюдается сейчас и будет соблюдаться в будущем, для чего не будет требоваться знакомство с сегодняшними, равно как и с будущими полицейскими. В таком случае мы сможем вывести, что Смит ростом не ниже пяти футов и восьми дюймов на том основании, что он работает в полиции. И наш аргумент при этом не будет цикличным.
Во-вторых, и это наиболее важный пункт, общее суждение может выдвигаться как гипотеза, с тем чтобы обнаружить решение некоторой практической проблемы или для унифицирования нашего знания. В таком случае истинность суждения с достоверностью неизвестна. Тем не менее, основания для признания его истинным могут быть адекватными и более сильными, чем для любого единичного суждения, являющегося его верифицируемым следствием, но при этом не включенного в основания, на которые опирается вся теория. Так, одним из следствий ньютоновской физики является то, что пара двойных звезд будет вращаться вокруг их общего гравитационного центра по эллиптической орбите. Однако ньютоновская физика может быть вполне тщательно обоснована и без исследования двойных звезд, а основания в поддержку самой теории могут быть более значимыми, чем основания в поддержку существования таких эллиптических орбит, даже если мы попробуем напрямую исследовать двойные звезды. Умозаключение о том, что двойные звезды движутся по таким орбитам, следовательно, не содержит круга. Данное заключение в действительности не является достоверным, поскольку теория также не является с достоверностью истинной. Однако отвергаться оно может только вследствие ошибочного понимания науки, которое представлено в позиции Милля, требовавшего от науки абсолютной несомненности относительно фактического положения дел. Сходным образом мы выводим смертность любого живущего человека из посылки «Все люди смертны», не обосновывая эту посылку перечислением умерших людей. Мы знаем, что суждения «все люди обладают органическими телами» и «все органические тела со временем разрушаются» подтверждаются основаниями, характер которых не покоится на рассмотрении вопроса о смертности каждого отдельного человека.
Попытка Милля защитить теорию силлогизма представляет отдельный интерес. Согласно его позиции, когда мы выводим истинность суждения о том, что герцог Веллингтон является смертным (когда Милль писал свою книгу, герцог еще был жив), из посылок «все люди смертны» и «герцог Веллингтон – человек», большая посылка не является реальным основанием для умозаключения. Милль утверждает:
«Мы предполагаем, что суждение „герцог Веллингтон смертен" является непосредственным следствием суждения «все люди смертны». Но откуда мы берем знание относительно истинности общего суждения? Разумеется, из наблюдения. При этом человек может наблюдать лишь отдельные случаи. На их основании выводятся все общие истины, и к ним же они вновь могут быть сведены. Общая истина – это всего лишь совокупность единичных истин, объемлющее выражение, с помощью которого разом утверждается или отрицается неопределенное число индивидуальных фактов. Однако общее суждение – это не просто сжатая форма фиксации и хранения в памяти некоторого количества отдельных фактов, каждый из которых непосредственно наблюдался. Обобщение не является просто процессом именования. Оно также является процессом умозаключения. На основании наблюдавшихся примеров мы считаем себя вправе заключить, что признанное нами в качестве истинного в тех примерах будет таковым и во всех сходных примерах, существующих в прошлом, настоящем и будущем, какими бы многочисленными они ни были. Тогда мы с помощью такого ценного механизма, существующего в языке и позволяющего нам говорить о многом, как если бы оно было единым, способны учесть все, что мы наблюдали, вместе со всем, что мы вывели из этих наблюдений, в одном лаконичном выражении. Таким образом, для запоминания и коммуникации вместо бесконечного числа суждений мы получаем всего лишь одно суждение. Результаты многих наблюдений и умозаключений, указания по осуществлению бесчисленных выводов в непредвиденных ситуациях – все это сводится в одно короткое предложение…
Если из нашего опыта о том, что Джон, Томас и др. некогда были живыми, но теперь мертвы, мы были бы вправе заключить, что все человеческие существа являются смертными, то тогда мы вполне без какой-либо логической несостоятельности на основании этих же примеров могли бы заключить и что герцог Веллингтон также является смертным. В конечном счете все наше основание для утверждения смертности герцога Веллингтона сводится к тому, что Джон, Томас и др. также смертны. Введение общего суждения ни на йоту не способствует продвижению доказательства… Мы не только можем рассуждать, переходя от одного единичного утверждения к другому, без обращения к общим суждениям, но мы непрестанно это делаем» [53] .
Таким образом, согласно позиции Милля, обвинение силлогизма в том, что он является petitio principii, аннулируется через отрицание того, что посылки силлогизма являются истинным базисом для заключения, а также через утверждение о том, что заключение не является частью информации, из которой выводится большая посылка. Читатель, однако, должен заметить, что основная часть попытки Милля защитить силлогизм заключается в утверждении о том, что умозаключение признается обоснованным, даже когда оно таковым не является. И этому своему заключению Милль не предлагает никакой дополнительной посылки. Почему мы можем на основании смерти Джона, Томаса и др. заключать, что герцог Веллингтон является смертным? Потому что, говорит Милль, то, что было истинным в указанных условиях, останется таковым и при сходных условиях. Однако если мы взглянем на данный аргумент с формальной точки зрения, то обнаружим (что бы вы думали?) силлогизм: «То, что истинно в случае Джона, Томаса и т. д., является истинным и в сходных примерах; но Джон, Томас и т. д. умерли; следовательно, герцог Веллингтон, будучи сходным примером, является смертным». И большая посылка данного силлогизма не может, даже с точки зрения Милля, рассматриваться просто как совокупность единичных суждений. Во многих случаях, например, в теории гравитации, общие суждения невозможно рассматривать как краткое сообщение о единичных суждениях. В таких случаях абсолютная необходимость общих суждений даже более очевидна, чем в предлагаемых Миллем простых иллюстрациях. Однако мы слишком углубляемся в дискуссию, которую следует оставить на более позднее время.
Суммируем проведенное обсуждение силлогизма как petitio percipii:
1. Обвинение силлогизма в том, что он является petitio регcipii, значимо, только если мы заинтересованы в основаниях для материальной истинности посылок и заключения. Даже если бы данное обвинение было состоятельным, оно никак не повлияло бы на силлогизм как вид обоснованного умозаключения.
2. Общие посылки, выражающие нашу решительность, приказы, законы, могут утверждаться без рассмотрения возможных примеров, к которым они могут быть применимы.
3. Общие посылки могут утверждаться как вероятно истинные на основании, которое не содержит в качестве своих частей каждое верифицируемое следствие этих посылок.
К тому же утверждение о том, что каждое общее суждение является коротким способом суммирования набора ранее известных единичных суждений, является просто ложным.
§ 3. Законы мышления
Логика часто определялась как исследование «законов мышления». В частности, три принципа – принцип тождества, принцип противоречия и принцип исключенного третьего – рассматривались как необходимые, а иногда и достаточные условия для обоснованного мышления. Мы намерены подробно рассмотреть эти принципы, обсудить вопрос о том, являются ли они на самом деле законами мышления, а также указать, наконец, природу логических принципов.
Три упомянутых принципа формулировались несколькими способами. Одна такая формулировка гласит (в том же порядке, в котором сами принципы приведены выше): если нечто является А, то оно является А; ничто не может одновременно являться А и не-А; все должно быть либо А, либо не-А. При этом предпочтительнее сначала рассмотреть иную формулировку. В принципе тождества утверждается: если суждение истинно, то оно истинно. В принципе противоречия: ни одно суждение не может быть одновременно истинным и ложным. В принципе исключенного третьего: любое суждение должно быть либо истинным, либо ложным.
Читатель, без сомнения, обратит внимание на то, что при любой формулировке ни в одном из принципов ничего не утверждается о чьем бы то ни было мышлении. Во второй формулировке, которую мы будем рассматривать как имеющую непосредственное отношение к логике, в так называемых «законах мышления» нечто утверждается только о суждениях. В принципе противоречия, например, не утверждается, что мы не способны подумать о том, что суждение может одновременно быть истинным и ложным. Если бы в нем утверждалось нечто подобное, то он, скорее всего, был бы ложным, и подтверждалось бы это тем фактом, что люди часто верят в противоречащие друг другу суждения. К сожалению, нет никакой психологической невозможности в том, чтобы мыслить спутанно и непоследовательно. Если же данные принципы выражают законы логики, то нам следует признать и то, что человеческое мышление не является предметной областью логики. С другой стороны, если изменить исходную формулировку и сказать, что законы мышления относятся не к человеческому мышлению как временному процессу, а к условиям обоснованного мышления, то вердикт останется тем же самым. Условия обоснованного (правильного) мышления сами по себе не являются мыслями. Как читатель уже знает, логика изучает отношения между наборами суждений, в силу которых возможная истинность или ложность одного набора суждений налагает определенные ограничения на возможную истинность или ложность другого набора суждений.
Однако после нашего долгого обсуждения многих принципов логики также должно стать ясным и то, что, поскольку в этих трех «законах мышления» формулируются существенные логические свойства суждений, они не представляют окончательной формулировки логических принципов. Такие принципы, как законы силлогизма, законы тавтологии, упрощения, поглощения, а также другие принципы, рассмотренные нами в главе VI, также обладают равными правами по сравнению с традиционными тремя на то, чтобы принадлежать к основаниям логики. Видимо, можно было бы предположить, что все остальные логические принципы могут быть получены из этих трех путем проведения цепочки логических шагов. Такое предположение, однако, будет ошибочным. Так называемые законы мышления не являются достаточным базисом, из которого можно было бы вывести все остальные логические принципы.
Также ошибочно полагать, что любой из этих трех «законов» может быть логически выведен из других без допущения его самого в ходе рассуждения. Мы не можем позволить себе погружаться глубже в обсуждение данных вопросов. Даже если другие принципы логики можно было бы вывести из трех традиционных принципов, это не сделало бы их более важными или более достоверными, чем остальные принципы.
Значимость трех «законов правильного мышления» может быть лучше проявлена, если мы рассмотрим выдвинутые против них три критических аргумента.
1. Универсальная истинность принципа тождества отвергалась на том основании, что некоторое суждение может быть истинным в одно время и ложным в другое. Так, к примеру, можно сказать, что суждение «солнце светит» сегодня может быть истинным, а завтра или даже чуть позже сегодня – ложным. Данное возражение, однако, возникает в результате спутывания. Выражение «солнце светит» полностью не проявляет того суждения, истинностное значение которого подвергается рассмотрению. В данном выражении имплицитно присутствует указание на время и место; оно не проговаривается, поскольку понимается как само собой разумеющееся. При этом оно является существенным для рассматриваемого суждения. Следовательно, в том виде, в котором данное выражение представлено, оно является пропозициональной функцией (а не суждением), обладающей формой «солнце светит в (месте) х во (время) у». Если мы предоставим соответствующее предметное значение, подобно тому как это сделано в выражении «солнце светит в Нью-Йорке 1 января 1932 года», то данное суждение не может быть истинным в один день и ложным в другой. Следовательно, нам нужно отличать время и место в самом предикате (т. е. указание на время и место в самом суждении) от времени и места предикации (т. е. времени и места оценки истинностного значения суждения). Истинность или ложность суждения является независимой от времени и места предикации, поэтому выражение «единожды истинно – всегда истинно, единожды ложно – всегда ложно» применимо к суждению.
2. Сходным образом отрицалась и универсальная истинность принципа противоречия на том основании, что в некоторых случаях два явно противоречащих друг другу суждения могут вместе быть истинными. Так, считается, что суждения «пол – мокрый» и «пол немокрый» могут вместе быть истинными, так же как и суждения «эта монета – круглая» и «эта монета овальная» (когда речь идет об одной и той же монете). Это явное нарушение принципа противоположности разрешается так же, как и затруднение в случае с принципом тождества. В первой паре выражений не уточняется предицируемое время; во втором случае не уточняется предицируемое место, т. е. не уточняется место, в котором монетка представляется той или иной формы. Если данные уточнения будут сделаны, то ни одна из пар суждений не будет представлять противоречия.
Еще одно возражение возникло из проблемы, традиционно именующейся «софизмами» и играющей важную роль в современной логике. Допустим, некто утверждает: «Я лгу». Если он говорит правду, то суждение «я лгу» – истинно. Однако в этом случае этот человек лжет, поэтому суждение «я лгу» – ложно. Но в таком случае он говорит правду, и «я лгу» является истинным и т. д. ad infinitum. В данном случае, похоже, имеется суждение, являющееся одновременно истинным и ложным.
Здравый смысл без труда решает данное затруднение со ссылкой на то, что человек, говорящий «я лгу» и не говорящий при этом больше ничего, не утверждает ничего, и поэтому не связывает себя ни с каким суждением. Сложность возникает из спутывания группы слов, формирующих предложение, и группы слов, формирующих суждение. Только последнее может быть истинным или ложным. Предложение «я лгу» будет обозначать суждение только в том случае, если оно указывает на некоторое другое утверждение говорящего, которое, таким образом, будет характеризоваться как ложь. В таком случае парадокс с очевидностью исчезает.
Позиция, согласно которой предложение «я лгу» не является полным и независимым суждением и может стать таковым, только если оно указывает на некоторое другое суждение, лежит в основе сложной и тщательно разработанной доктрины, известной как «теория типов». Согласно теории типов «я лгу» является суждением, только если оно в качестве своей предметной области обладает набором суждений, не включающим суждение «я лгу». В таком случае это суждение будет относиться к другому типу по сравнению с суждениями, о которых в нем сообщается, и не сможет без возникновения противоречия рассматриваться как утверждающее нечто о суждениях, относящихся к тому же типу, что и оно само. Иными словами, суждение «я лгу» должно интерпретироваться как «существует суждение, которое мной утверждается и является ложным». Но само по себе это суждение не может быть одним из тех суждений, на которые оно указывает. Если же говорящий захочет впоследствии отрицать то, что он лгал, то суждение, выражающее отрицание, должно относиться к более высокому типу, чем суждение «я лгу». Таким образом, суждения могут быть упорядочены иерархически или по типам так, что любое суждение может сообщать о суждениях более низкого типа. Но никогда о суждении такого же или более высокого типа. Принцип, использующийся для избежания подобных противоречий, был назван принципом порочного круга и формулируется следующим образом: «Все, что сообщает нечто о целом наборе, само не должно быть частью этого набора».
3. Наконец, принцип исключенного третьего опровергался на том основании, что возможна еще одна альтернатива помимо истинности и ложности суждения. Так, утверждалось, что вовсе не обязательно, чтобы одно из нижеследующих суждений было истинным: «он старше своего брата» и «он младше своего брата», поскольку существует альтернатива: «он ровесник своего брата». Однако в данном возражении спутываются противоположные и противоречащие суждения. Суждением, противоречащим суждению «он старше своего брата», будет не суждение «он младше своего брата», а суждение «он не старше своего брата». К такой паре суждений принцип исключенного третьего применим.
Еще одно возражение делалось на основании того, что всем вещам свойственно изменяться, порой даже незаметно, и поэтому очень сложно провести линию между истиной и ложью, даже учитывая то, что проводится она не наугад. Так, утверждается, что суждения «он – взрослый (mature)» и «он не взрослый» формально являются противоречиями, и тем не менее, мы не можем решить, какое из них является истинным.
Данное возражение не опровергает принципа исключенного третьего, поскольку в нем утверждается лишь то, что одно из двух противоречащих суждений должно быть истинным, но при этом не уточняется, какое именно. При этом верно, что термин «зрелость» (maturity) может обозначать четко не определенное явление. Поэтому проведение границы между зрелостью и незрелостью может оказаться непростой задачей. Однако в таких случаях, поскольку имеется область детерминации в применении наших понятий, нам следует либо проводить дальнейшие различия относительно того, что же обозначает термин «зрелость», либо согласиться на какой-нибудь конвенциональный стандарт, например, возраст, который будет фиксировать денотацию (предметную область) данного понятия.
Наконец, утверждалось, что, помимо истинности и ложности, есть еще и третья альтернатива – неопределенность. Так, согласно Миллю, суждение «абракадабра является второй интенцией» не является ни истинным, ни ложным. Оно является бессмысленным. На данное возражение можно ответить лишь то, что принцип исключенного третьего применим только к суждениям и что бессмысленное выражение не является объектом, к которому этот принцип применяем. Однако вопрос о том, что конституирует осмысленное выражение, обширен, и все, что мы можем сделать, это лишь указать на некоторые проблемы, связанные с этой темой. Является ли фраза «мудрость обладает низким электрическим сопротивлением» истинной? Или она ложна? Является ли она вообще суждением? В каком смысле мы можем отрицать то, что число обладает весом? Подобные вопросы приводят к обсуждению категорий или типов сущего и общих условий значимости.
§ 4. Базис логических принципов в природе вещей
Обратимся теперь к первой формулировке трех так называемых законов мышления. Данная формулировка является очевидной копией пропозициональной формулировки (т. е. формулировки в терминах суждений). В ней, пожалуй, еще в более ясной форме выражается то, что предметная область данных законов представлена определенными общими, или родовыми, особенностями всех вещей. То же самое может быть сказано относительно всех принципов логики. С данной точки зрения логику можно рассматривать как науку о наиболее общих, наиболее проникающих свойствах всего, что существует, равно как и всего, что может существовать. Из всего, что уже было сказано, читатель сможет увидеть, что в принципе тождества (если нечто является А, то оно является А) не отрицается возможность изменения и не утверждается того, что если кочерга горяча, то она останется такой навсегда. В этом принципе вообще не утверждается, что нечто, чем бы оно ни было, в каком-то определенном контексте или случае обладает какой-то определенной характеристикой. Если кочерга горяча здесь и сейчас, то она горяча и в этом своем аспекте не является какой-либо другой. Если монета обладает круглой формой в данное время и с этого угла зрения, то тогда ее форма не может также быть и некруглой, и если некоторому числу можно осмысленно приписать четность или нечетность, то оно должно быть либо четным, либо нечетным.
Осознание того, что логические принципы выражают наиболее общую природу вещей, впервые в ясной форме пришло Аристотелю. В то же время он усмотрел то, что, поскольку общая природа вещей является основой для правильности и неправильности мышления, эта же общая природа также выражена и в законах логики или умозаключении. Таким образом, согласно Аристотелю, логика изучает природу всего, что существует; «она изучает сущее как сущее». Логика отличается от всех прочих наук. Другие дисциплины исследуют свойства, отделяющие одну предметную область от другой, тогда как логика изучает истины, относящиеся ко всему, что существует, а не только к какой-нибудь отдельной подобласти вещей, отличных от всего остального. Как следствие, логические принципы должны быть формальными, т. е. они должны представлять общие особенности всех предметных областей. Их нельзя использовать для отделения одной предметной области от другой. Вместо того чтобы рассматривать абстрактный характер логики в качестве изъяна, нам следует к нему относиться как к достоинству, поскольку для того чтобы обоснованно рассуждать о любой предметной области, нам нужно только знание самых общих ее свойств (тех, которые она разделяет со всеми остальными областями). Нам не следует перегружать наше мышление бесполезным интеллектуальным багажом для того, чтобы разумно мыслить. Как принципы бытия, принципы логики применимы повсеместно. Как принципы умозаключения, принципы логики должны приниматься всеми, чтобы не свести на нет всякое мышление. Следовательно, логические принципы не являются независимыми от вопросов истины. Когда мы из посылок правильно выводим заключение, мы неявно признаем истинность суждения о том, что посылки имплицируют заключение. А это суждение, в свою очередь, связано с общей природой вещей. (Заметим, что данный взгляд на природу логики не разделяется всеми мыслителями.)
При этом важно ясно понимать смысл, в котором логические принципы являются принципами бытия. Как уже отмечалось выше, иногда предполагалось, что логические принципы «лучше известны» и «более достоверны», чем любые другие принципы. Как бы то ни было, все это не является значимым фактом относительно самих логических принципов. Логические принципы присутствуют в каждом доказательстве, и в этом смысле каждое доказательство опирается от них, независимо ни от того, знаем ли мы их в явной форме или нет, ни от того, верим ли мы в них или нет. Мы уже показали, что вовсе не обязательно, чтобы фундаментальные допущения системы были более известными, чем теоремы. То, что мы вообще знаем логические принципы, не является следствием или условием их способности выражать свойства, присущие всему, что существует.
Иногда предполагается, что мы можем доказать необходимость логических принципов, показав, что они присутствуют в любом критическом исследовании. Это также является ошибкой. Логические принципы во всей их общности нельзя доказать, поскольку каждое подобное доказательство должно принимать их всех вместе или по отдельности в качестве своих допущений. То, что требуется для каждого доказательства, само по себе не может быть доказано. Тем не менее, логические принципы подтверждаются и проявляются в каждом проводимом нами умозаключении, в каждом исследовании, которое мы приводим к успешному завершению. Они обнаруживаются в любом осуществляемом нами анализе. Они являются неизбежными, поскольку любая попытка пренебречь ими сводит наше мышление и слова к путанице и бессвязности.
Также существовало предположение о том, что логические принципы, как первые принципы в том смысле, что их присутствие подтверждается во всех предметных областях, предшествуют в своем существовании всему и обусловливают существование всех остальных вещей. Нет сомнения в том, что любое значимое суждение, если оно истинно, ограничивает предметную область и не позволяет чему-то другому быть истинным. Логические принципы обусловливают существование в этом и только в этом смысле. Ошибочно считать, что логические принципы предшествуют всему в своем существовании в том смысле, что они существовали первыми во времени. По этому вопросу сам Аристотель сказал все, что требуется сказать: «Если имеется человек, то верна речь о том, что он человек, и это обратимо: если верна речь о том, что есть человек, то человек есть. Но верная речь ни в коем случае не есть причина бытия вещи, однако вещь, по-видимому, есть некоторым образом причина истинности речи: ведь в зависимости от того, существует ли вещь или нет, речь о ней называется истинной или ложной» [54] . Предшествование логики заключается исключительно в том, что она выражает то, что является самым общим из всего возможного.