Ермак не потому стал глубоко народным героем, что открыл запертые до него Сибирским ханством просторы и богатства за Каменным Поясом. Но потому, что в глубинном народном подсознании, в коллективном бессознательном народа он стал символом начала величайшего потрясения из всех, какие только переживала Русь, — начала революционного преобразования разнообразной народной массы в собственно русский народ. Ермак как бы совершил толчок, вытолкнул народ на политическую арену дальнейшего государственного становления, в результате чего за три десятилетия русский народ в своём историческом развитии преодолел века, предстал истории в новом политическом качестве. От серой и почти безликой массы ещё в начале царствования Ивана Грозного он развился до влиятельнейшей силы, со своими собственными общенародными вождями из своей же среды, со своим собственным воздействием на судьбу государства, со своим собственным норовом и характером, с каким уже не мог не считаться правящий класс.
И только наша интеллектуальная расхлябанность, сложившийся косный догматизм образовательных традиций мешают увидеть в Великой Смуте — названии данном позже правящим классом и уже потому односторонне выражающим определённые интересы, глубоко неверном, по сути, — столь значительное событие в становлении нашей самобытной цивилизации, что невольно напрашивается сравнение этой Смуты с революцией в Нидерландах. Уже по тому размаху потрясений, по полному развалу старой государственной машины, по многолетней ожесточённости Крестьянской, — а по существу Гражданской, — войны, по тому, какими из её горнила вышли все общественные слои, по тем следствиям для всех сторон жизни, в том числе хозяйственным и торговым, этот период нашей истории в не меньшей мере заслуживает названия революционного, чем в истории Нидерландов их Гражданская война.
Другой вопрос, что, став следствием трагических последствий татаро-монгольского ига, общая низкая грамотность, отсутствие университетов, традиций серьёзной образованности, отсутствие широкого торгового обмена с западноевропейскими рынками не позволили сформироваться достаточной городской политической культуре самоорганизации у купеческого и городского мастерового люда. И купечество, поддержанное было в своём стремлении добиться политического влияния царём Иваном Грозным, в конечном итоге, не смогло стать самостоятельной силой, было задушено и политически истреблено Борисом Годуновым по требованию боярства, почему и не смогло воспользоваться Великой Смутой, как этого удалось добиться в Нидерландах их купечеству. Это другой вопрос. Но, вплоть до установления Петром Великим бюрократического абсолютизма, в России народное общественное самосознание развивалось стремительно, политическая значимость мнений купеческой и мещанской среды о государственной политике нарастала весь ХVII век.
И то, как быстро, дав единственный, уникальный пример в мировой истории, — что отметил ещё Ш.Монтескьё, — как быстро полностью сухопутное государство, с полностью сухопутным по умозрению населением, при жизни и деятельности одного только царя Петра I стало морской державой первой величины, уже это подтверждает внутреннюю готовность податного сословия, народных слоёв к быстрым переменам образа жизни, к конституционной монархии. Сам удивительный характер Петра Великого, чисто народный характер по страстям и порокам, по способностям к живому самовоспитанию и самообразованию, мог быть порождён только народным уровнем государственного сознания лучшей части правящего класса, каким тот сложился при первых царях династии Романовых под влиянием внутриполитических обстоятельств. Этот народный характер Петра Великого есть прямое подтверждение и следствие той великой народной революции, какую Северная Русь, Московия пережила после совершенного Ермаком покорения Западной Сибири.
IХ
Заслуживающие доверия свидетели революционных потрясений 1905-го и 1917-го годов указывают, что накануне в народной среде часто слышалась песня, в которой вспоминался Ермак, сидевший на диком бреге Иртыша и объятый своей думой, — и пелась она с особой выразительностью. Можем ли мы сейчас, говоря о революционных преобразованиях, не считаться с этим? Можем ли мы не считаться с тем, что потрясения основ общественных отношений Московского государства, разразившиеся после завоевания Ермаком Западной Сибири, были нашим величайшим историческим событием, достойным гордости, были подлинной народной революцией, сыгравшей в нашем становлении неизмеримо большее значение, чем даже Преобразования Петра Великого. И сами Преобразования Петра Великого стали только следствием той великой народной революции.
То есть сама художественная интуиция и порождаемая ею мысль, при углублении политического воздействия народного духа на общественное сознание и на государство, оказывались волей-неволей вынуждены признать противонародность той имперской государственности, которую породил на нашей почве Пётр Великий, взрастили его Преобразования. В художественной форме эта интуиция подчёркивала, что официозная историография тенденциозна и во многом антинародна, антидемократична, антибуржуазна.
Однако историю остановить нельзя. И ближайшие десятилетия станут подъёмом духа народной самостоятельности в условиях городского образа жизни подавляющего большинства русских. Они приведут к осознанию, что мы есть совершенно особая, зарождающаяся цивилизация, которая опирается на свой богатейший историзм развития и богатейший опыт борьбы социальных политических сил, отражённый в поразительной культуре, глубокий демократизм которой уходит в глубь веков, являясь прямым отражением отнюдь не недавних политических завоеваний народа.
январь 1986 г.
На пути к Апокалипсису?
I.
Тот, кто помнит периодическую печать десяти-пятилетней давности, не может не признать, что в политическом лексиконе понятие — “экологическая катастрофа” — сначала робко протиснулось бедным родственником на вторые полосы второстепенных изданий, затем начало быстро набирать рейтинг и, наконец, стало причиной появления различных “зелёных” партий и организаций общественности, придав политической борьбе в самых развитых странах новое измерение. К началу 90-х годов быстрое ухудшение экологической обстановки превращается в самую страшную, самой неконтролируемую угрозу уже самому существованию человеческого вида, как вида биологического, полностью зависящего в жизнедеятельности от состояния окружающей среды и без определённого качества окружающей среды немыслимого, обречённого на гибель.
Ответственный в своих словах нынешний политик не может не сознаться, что ядерная катастрофа зависит от воли главных субъектов собственно современной политики: она может существовать поколения и поколения, как привычная угроза, зависший над всеми дамоклов меч, но при этом так и не разразиться при устойчивом поддержании противоборствующими сторонами баланса интересов. Тогда как катастрофа экологическая в рамках и правилах сложившихся глобальных идеологических и политических структур не поддаётся преодолению и временному оттягиванию, неотвратимо влечёт человечество к гибели в течение жизни одного лишь поколения. И основная причина такого положения дел заложена в неспособности человечества на базе существующих мировоззрений и идеологических традиций контролировать самоё себя, свои потребности, свои взаимоотношения с Природой.
Есть ли выход из тупика, в который мы себя загоняем? Можно ли надеяться на Спасение или предпочтительнее обречёно опустить руки, броситься в прожигание жизни, плюя на всякую социальную ответственность согласно с выражением французского короля: ”apres nous la deluge”.
Умозрительно Спасение возможно, но только при введении жёсткого, жесточайшего моратория на:
А/ высокую рождаемость в третьем мире;
Б/ повсеместный, на всех континентах рост промышленного производства;
В/ любые проекты развития, ведущие к маломальскому воздействию на Природу, до выяснения экпертно-прогнозных оценок всех вариантов предположительных последствий этих проектов для окружающей среды обитания.
Однако политический опыт показывает: ни одно из этих условий в существующих идеологических, культурно-психологических, политических реалиях и традициях воплотить в жизнь невозможно. Опыт Советского Союза по ускоренному развитию туземных племён и народов Средней Азии и Закавказья, Сибири и Дальнего Востока, опыт всех попыток ограничить рождаемость в Индии, в странах Африки и Латинской Америки показывает однозначно всю бесперспективность попыток решить эту важнейшую проблему в ближайшие полсотни лет. Ни одна международная организация не смогла предложить сколь-нибудь внушающей доверия стратегии удержания демографического взрыва в странах третьего мира. В первую очередь это относится к мусульманским странам, к исламским культурам с их воинственно-фатальным видением предначертания человеческой судьбы, с их агрессивным неприятием современного европейского рационализма. У Природы и неуклонно становящейся глобальной промышлнной цивилизации просто нет исторического времени дожидаться смены нескольких поколений, дожидаться появления в третьем мире здравомыслящих и ответственных поколений.
II.
Непосредственно с демографической связана проблема роста промышленного производства. Даже миротворец М.Горбачёв заявляет о жизненной необходимости для советского государства удвоения промышленного потенциала до 2000 года. Он прямо объясняет всем, что при низких темпах экономического роста нас ожидает растущая нестабильность, которая угрожает окончательно подорвать доверие к обанкротившемуся режиму и благополучию сложившейся партийно-бюрократической прослойки. Но что же тогда говорить о “третьем мире”, где проблемы и страсти кружатся вокруг вопросов голода и нищеты, азбучного образования и низкой продолжительности жизни. Ни одно правительство не удержится у власти, к примеру, в Бразилии, если оно в угоду всечеловеческим интересам начнёт бороться с собственным народом за спасение лесов бассейна Амазонки — этих “лёгких планеты”. Что же тогда говорить о странах ещё менее благополучных, чем Бразилия, с ещё более отсталой ментальностью туземного населения?