Следующим надо назвать лингвиста и историка И. К. Аделунга. «…Он искал определяющие факторы не в природных условиях, а в росте народонаселения. В “Опыте истории культуры человеческого рода” (1782) история человечества рассматривалась им прежде всего как история культуры. В этом отношении Аделунг – непосредственный предшественник И. Г. Гердера, которому придется посвятить отдельную главу. И одновременно его последователь. Из трактата “О происхождении языка” Гердера Аделунг заимствует <…> термин “смышленость” для обозначения той способности, которая “отличает человека от животного и делает его тем, чем он есть и может стать, способности, которую можно по праву назвать первой и единственной основной силой души, ибо то, что мы называем вниманием, познанием, размышлением, рассудком, разумом и т. д., суть не что иное, как особые видоизменения, особенности, модификации или степени этой способности”» (Там же).
Здесь мне кажется уместным сделать небольшое отступление и рассмотреть это понятие «смышленость».
Ограничусь цитатой из Аделунга. Гердер, о котором мы будем говорить чуть позже, создал множество новых терминов, пытаясь создать собственно немецкий философский язык. Через столетие после него то же самое будут делать психологи, создавая язык психологии. К сожалению, при этом очень часто утрачивается связь понятий и времен. Если мы приглядимся к этому термину, то увидим связь Аделунга и Гердера, с одной стороны, с Платоном, а с другой – с немецкой гештальтпсихологией двадцатого века, которую М.Коул относит к культурно-исторической парадигме.
Приведу одно наблюдение из статьи русского психолога В. Зинченко об основателе гештальтпсихологии Максе Вертгеймере: «Хорошо известно, что психология стала отпочковываться от философии и выделяться в самостоятельную науку во второй половине XIX в. Первые экспериментальные психологические исследования затрагивали преимущественно процессы ощущения, восприятия, памяти. Мышление по-прежнему оставалось преимущественно предметом философских размышлений и логических исследований. Ассоциативная психология сконструировала мыслительный процесс как ассоциацию образов и представлений, а в остальном довольствовалась логическим описанием процесса. На этой достаточно скудной основе стали конструироваться тесты измерения интеллекта.
Выделение психологии из философии привело к тому, что она утратила исходный культурный смысловой образ понятий “интеллект”, “мышление”, который складывался в философской традиции. И психология была еще достаточно далека от того, чтобы построить свой собственный смысловой образ этих понятий. Нельзя сказать, что такие попытки не предпринимались. Они предпринимаются и до настоящего времени.
Понятие “интеллект”, как и многие другие понятия современной науки, имело длительную историю. Оно является культурно-историческим и несет на себе многочисленные наслоения и напластования, предшествовавшие его современному употреблению. В этом сложность его определения, которая зафиксирована в психологической науке. Таких определений слишком много (свыше семидесяти), для того чтобы какое-либо выбранное из них оказалось верным.
Эволюция понятия “интеллект” интересна и поучительна тем, что при сохранности его смыслового образа многократно видоизменялось его значение. Смысловой образ интеллекта задан, видимо, Платоном. Согласно Платону, интеллект (нус) – это то, что отличает человеческую душу от животной. Нус – надындивидуальное по природе творческое начало, приобщающее человека к божественному миру. Аристотель, наряду с таким интеллектом, допускает существование пассивного, преходящего, смертного интеллекта. В дальнейшем ранг интеллекта как бы все время понижается. Он начинает рассматриваться как способность человека к познанию (врожденная или благоприобретенная)» (Зинченко, с.11–12).
Причины, по которым сам Зинченко предпочитает переводить нус не как это было принято в философии – русским словом ум, а с иностранного на иностранный, очевидны. Он сам создает язык собственного сообщества и мучается с ним. Такова судьба всех тайных языков.
В отношении же Аделунга и Гердера, на мой взгляд, совершенно очевидно, что термином «смышленость» они пытаются перевести платоническое понятие «нус». Соответственно, именно оно оказывается определяющим и понятие культуры.
«Культуру, по Аделунгу, характеризуют следующие пять признаков: 1) уменьшение роли физической силы; 2) постепенное сокращение господствующей роли чувственного познания и неосознанных понятий; 3) увеличение роли сознания и разума; 4) смягчение нравов; 5) воспитание вкуса. Со времени, “когда разумное познание получит полный перевес над чувственным, они оба обретут истинную пропорцию по отношению друг к другу, которая пока отсутствует в культуре нового времени и которая одна только способна сделать людей счастливыми”.
Культура означает переход от животного состояния к общественной жизни. Начиная с первой пары людей, народонаселение растет в геометрической прогрессии. Когда им становится тесно, возникает культура.“То, что толкает человека к культуре, не может быть ни чем иным, как скоплением людей на ограниченном пространстве. Культура необходима в тесной общественной жизни, именно это вызывает ее к жизни, все зависит от отношения народонаселения к пространству”.
Прогресс непрерывен, но не однолинеен. В целом современная культура выше древней, но в отдельных сферах, например в области изящного искусства, может ей уступать.<…>
Охота, скотоводство, земледелие – таковы последовательные этапы занятий человека, ведущие к смягчению нравов и росту разума. Лучше ухаживать за животными, чем убивать их» (Гулыга, 1977, с.626–627).
Это требует рассуждения. Что такое «смягчение нравов» с психологической точки зрения? И вообще, как может появиться такой образ? Человек глядит в прошлое и видит, как от эпохи к эпохе нравы «становятся мягче». В прошлое он глядеть не может. Он «глядит» в имеющийся у него образ прошлого, где хранится память о различных исторических эпохах. Память эта неполна и избирательна. Она не только не может хранить все, но и отказывается это делать. Она каким-то образом подбирает только то, что нужно. Кому? Как кажется, человеку. Но почему так часто мы удивляемся тому, что, независимо от нас, хранит наша память, и так часто злимся то ли на себя, то ли на «свою слабую память», которая не только не помнит что-то очень важное, но даже и не хочет это запоминать. И нам приходится просто мучить себя, чтобы зазубрить что-то. «Зазубрить»! Что это? Поставить зазубрины на чем-то, что в состоянии хранить следы и отпечатки?
Итак, нечто в нас, о чем мы сможем поговорить лишь в прикладном разделе, подбирает запоминания так, что у нас складывается избирательная картина прошлого. Глядя в это «прошлое», то есть в эту картину, мы вдруг делаем суждение, что «нравы смягчаются». Это значит, что мы имеем образы различных нравов и нечто, с помощью чего можем их оценивать. И это «нечто» лежит в нашем мышлении вне картины прошлого. Ведь если подойти к этой картине как должно ученому, то надо просто дать ее описание. И тогда мы увидим, что на протяжении истории нравы меняются! Ведь сам же Аделунг показывает, что «прогресс непрерывен, но не однолинеен». Но это в отношении культуры. Здесь его знаний истории хватило, чтобы сравнить свое время с другими и увидеть, что, на его взгляд, древние во многом превосходили современность. А вот в отношении мышления сделать такое сравнение он оказался не в состоянии. Смягчение нравов и рост разума – это улучшение нравов и ума, вот как видят историю мышления мыслители XVIII столетия. И это явное проявление скрытой парадигмы, движущей ими в их исследованиях.
Собственно говоря, и мнение о том, что культура древних в чем-то превосходила современную – то же самое. Превосходила – значит, лучше, значит, нечто в нас оценивает, а не описывает, не создает описание предмета или мира. И если это «нечто» не становится само предметом описания и исследования, значит, оно скрыто от мыслителя, как и то, что подбирает воспоминания. А это значит, что он или скрывает то, ради чего живет, или является «человеческой машиной», воплощающей какие-то подсознательные цели помимо хозяина, но вовсе не думающей, то есть не Мыслящей в высоком смысле.
Это наблюдение позволяет нам вычленить одну из важнейших составляющих обычного мышления – Кант назовет ее «категорическим императивом». По сути же это – право на покой и защиту от чужих, выражающееся в знании добра и зла, то есть в знании того, что считается хорошо и что плохо, что правильно и что неправильно в нашем сообществе. А это значит, что любая оценка нравов возможна только для того, кто сам полностью раб договора о правилах поведения, принятых в определенном сообществе или культуре. Раб – значит, человек, принимающий эти правила не разумно и добровольно, а как само собой разумеющееся, бездумно. Именно бездумная уверенность в том, что «современные» нравы лучше, а разума у нас больше, чем у предков, и привела к постановке вопроса о неверных основаниях естественнонаучной парадигмы.
Однако отсутствие окончательных решений не означает, что вопросы были поставлены неверно. Аделунг и Гердер дали великолепнейшие для своего времени и уровня исторических знаний описания предмета, имя которому «культура». Описания эти были настолько хороши, что с ними произошло то же самое, что и с философией Декарта. Очень короткое время они были у всех на устах, а уже через тридцать лет Гете писал, что Гердер почти совсем забыт в Германии. Это означает, что он был усвоен и стал общим местом, то есть составной частью культуры. Следующие исследователи пошли дальше. То же самое произошло и с Аделунгом после выхода трудов Гердера. Образы, которыми пишет Аделунг, слишком общи и легко усваиваются. Вот как передает их Гулыга:
«Работа на земле требует упорства и знаний. Вместе с земледелием возникает понятие собственности, рождается государственность. “Только враг человеческого рода мог придумать, что государства создаются не иначе, как путем насильственного порабощения”.