м о природе, – основать на такой психологии самостоятельную группу наук о духе, представляется задачей очевидно неразрешимой» (Шпет, 1995, с.9–10).
Вот ради этой мысли Шпета я и привел весь этот кусок его сочинения. Шпет не случайный человек по отношению к мыслям Дильтея. Он не просто философ ради философии. Шпет сам всю свою творческую жизнь был занят поиском чего-то схожего с идеей обоснования наук о духе. Тем очевиднее становится неудача Дильтея в обосновании самостоятельного метода наук о духе.
Сделав начальное исследование, Шпет заявляет:
«Отрицательно-критический исходный пункт Дильтея, таким образом, недвусмыслен, вопрос в том, что предлагает он сам для устранения обнаруженного им недостатка и как он устанавливает ”здоровое отношение к теории познания и психологии”, истории и вообще наукам о духе? Ответ на этот вопрос, очевидно, должен быть расчленен:1) теория познания и 2) психология» (Там же, с.13).
Я не буду сейчас вдаваться в критику Шпетом Дильтеевской теории познания. Она разрушительна. Но благодаря ей в работы Дильтея, отличавшиеся непоследовательностью и невнятностью мысли, вносится ясность. Мне гораздо важнее показать то, что имеет прямое отношение к психологии. Скажу только, что основой гносеологии, то есть теории познания Дильтея, являются «жизнь и понимание», что для нас очень важно. Вот как делается этот переход:
«Первый вопрос, <…> показать, что знание, получаемое в основной науке, будет именно объективным знанием, т. е. описания основной науки дадут вещь, предмет, как она объективно существует» (Там же, с.25).
Здесь необходимо примечание. Дильтей принял «Логические исследования» Гуссерля чуть ли не как продолжение своего собственного труда и несколько лет вел по ним курс в университете. Одно из важнейших для Гуссерля понятий было именно такое отношение к вещи, как передает его здесь Шпет, который как феноменолог естественно хорошо чувствовал подобные понятия.
«На этот основной вопрос ответ Дильтея не оставляет желать лучшего в смысле ясности и убедительности. Мы можем взять за исходный пункт описание, за отправную точку описательного анализа любое словесное положение, выражающее что бы то ни было о вещи, о которой мы спрашиваем. Дильтей исходным пунктом берет жизнь, переживание, в котором нечто ”дано”, ”мы имеем”, и, следовательно, образно показывает, что из него мы можем получить действительно объективное знание. ”Предметное построение, – говорит он, – образует систему отношений, в которой содержатся восприятия и переживания, вспоминаемые представления, суждения, понятия, заключения и их связи. Всем этим функциям обще в системе предметного построения, что в них даны налицо только отношения фактического. Так, в силлогизме налицо только содержания и их отношения, и никакое сознание мыслительных операций не сопровождает его”.Из одного этого определения ясно, что основная наука есть наука объективная, вслед за ним остается только перейти к раскрытию содержания ее, но это именно то, что Дильтей не смог провести последовательно: он сперва останавливается на приемах, с помощью которых мы от простого констатирования вещи восходим к ее описанию, дискурсивной обработке и, наконец, методологической, т. е.переходит к логике, а затем после общих методологических замечаний действительно выполняет описательный анализ предмета, но не в духе основной науки, а в духе новой, им же обоснованной, описательной психологии. <…> Все ”основания” превратились в психологические основания» (Там же, с.25–26).
И опять мы имеем пример феноменологического подхода. Психологизм был дико ненавистен Гуссерлю, и он просто отказывался даже глядеть в ту сторону, где предполагалось обсудить, что любые явления, исследуемые наукой познания, есть все-таки изначально явления психологические. Соответственно, подобный ход не устраивает и Шпета. Смысл этого отказа в общем-то вполне понятен: если философия заявляется как самостоятельная наука, она должна быть целостна и самодостаточна сама в себе. А поскольку философия есть наука об основаниях, она не может обращаться за ними к другой науке. Но это понятно в отношении философии, а мы рассматриваем психологию Дильтея.
Далее Шпет как раз и разворачивает ту разрушительную критику Дильтея, о которой я уже говорил. Но вот она-то нам как раз и не важна, потому что он критикует Дильтея, как философ философа. Критикует великолепно и очень доказательно, что должно насторожить и психологов. Поэтому я предпочитаю не входить глубоко в те части «Идей описательной и понимающей психологии», которые философичны. Но вот к описанию им метода мы вернемся еще раз. Что же касается критики – скажу так: Дильтеем недовольны многие, слишком многие из хороших философов. Это даже настораживает. Мне кажется, они более всего недовольны тем, что он ушел, оставив их в определеннейшей неопределенности о том, что хотел сказать. Но при этом сказал так много, что мимо уже не пройдешь и непотревоженным не останешься.
Ортега-и-Гассет считал, что через Дильтея воплощалась на земле Идея с большой буквы – Идея Жизни. Но вот понимать ее придется самим, потому что «идея, которой, как казалось при первом приближении к ней, легко было овладеть, постоянно, каждодневно отдалялась, все упорней сопротивлялась интеллектуальному натиску, с которым Дильтей пытался облечь ее в одежды ясного понятия» (Ортега-и-Гассет, с. 205). Ортега-и-Гассет называет состояние, в котором пребывал Дильтей всю свою творческую жизнь, начиная с юности, «неуемным стремлением овладеть исчезающей интуицией или видением этой Идеи». Как это похоже на Декарта!
Дильтей действительно не смог дать этому состоянию хорошо запоминающегося и легко схватывающегося определения. Более того, нам, пожалуй, придется это сделать самим – вывести его из описания Дильтеем предмета Описательной психологии. Подсказкой в этом непростом деле послужит тот рассказ о Шлейермахере, который я приводил ранее. Как мне кажется, Дильтей потому и назвал свою психологию понимающей, что ему хотелось, чтобы его понимали, как поэта, а не запоминали, как законоучителя. Поэтому просто примем, в соответствии с «обычным словоупотреблением», как предлагает сам Дильтей, понятие Описательной психологии за руководство к действию, вспомним тот отрывок об использовании текстов из «Введения в науки о духе», который разбирает Шпет, и попытаемся понять самого Дильтея.
Итак, Дильтей заявляет требование самостоятельного метода для наук о духе: «Науки о духе должны, исходя от наиболее общих понятий учения о методе и испытывая их на своих объектах, дойти до определенных приемов и принципов в своей области, совершенно так же, как это сделали в свое время науки естественные».
Что мы видим? Дильтей, оказывается, и не обещает дать определения метода описательной психологии! Он лишь предлагает начать его разработку. Как? Исходя из наиболее общих понятий учения о методе. Он как всегда непоследователен, потому что вслед за такой фразой должно следовать: которое гласит…Тем не менее, первый шаг ясен: нужно создать общее учение о методе. С точки зрения культурно-исторической психологии это означает обобщающую все подобные исследования работу. Что-то типа той, что проделываю сейчас я в отношении парадигм.
Следующее: испытывая эти методические разработки на «своих объектах»! Что значит, испытывая? Применяя и проверяя, работают ли выбранные методические правила. Чтобы понять, работают ли они, нужно задаться определенной целью и попробовать ее достичь с помощью этих правил, как инструментов. Это сразу ставит вопрос: достигать в прикладном ключе или в теоретическом? Сам Дильтей, попытавшись создать Обоснование наук о духе как Основную науку, судя по исследованию Шпета, показал, что в этом направлении ходить, по крайней мере, преждевременно. Следовательно, проверять надо на прикладных дисциплинах, скажем, в рамках прикладной культурно-исторической психологии.
Но что такое «объекты»?
Попробуем сразу перейти к прикладной проверке и взглянем как на «объект» на следующий за приведенным отрывок текста Дильтея. По крайней мере, это даст возможность решить, можно ли тексты наук о духе рассматривать в качестве «объектов».
«Не тем мы окажемся истинными учениками великих естественно-научных мыслителей, что перенесем найденные ими методы в нашу область (это уточнение, где искать описание методов – А. Ш.), а тем, что наше познание применится к природе нашего предмета и что мы по отношению к нему будем поступать так, как они по отношению к своему» (Дильтей, 1924, с.15–16).
Дильтей вовсе не воюет с естественнонаучной парадигмой вообще, это надо отметить, он воюет только с теми, кто пытается втащить ее методы в науки о духе, то есть с теми, кто пытается решать культурно-исторические задачи заимствованными способами. Дильтей уважает науку и еще не боится, что она может уничтожить человечество и жизнь на Земле.
Более того, он еще полностью он нее зависим: познание для него – единственный возможный смысл любой науки, в том числе и психологии. Это очевидно. Он еще совсем не прикладник и даже мысли допустить не может, что наука может ставить перед собой какую-либо иную цель, кроме познания. Соответственно, он и не мог создать свою науку, как нечто самостоятельное и состоявшееся. Она всегда бежала у него вслед за науками прежнего мира. Он говорил о жизни и при этом будто не видел, что познание занимает только узкий кружок людей, с которыми ему было уютно общаться. Все остальные люди были для него, грубо говоря, нерасчленяемой на особи биомассой. Как, впрочем, и для большинства академических ученых. Дильтей был и хотел быть полноправным членом своего сообщества ученых, а значит, и не мог перед новой дисциплиной ставить никаких иных целей, кроме принадлежащих к самым высоким в его сообществе.
Познание, безусловно, всегда присутствует в любой науке, как и в жизни любого человека, но является ли оно обязательно главной целью? Девушка, изучающая психологию, чтобы выйти замуж, думает о познании? Стоит нам отказаться от веры в то, что мы создаем эту науку ради познания, и ее предмет, который упоминает здесь Дильтей, сразу изменится. Вернее, предмет останется тем же, но вот наше видение его изменится, с ним изменится для нас и предмет. Это как с мировоззрением. Как только мы снимаем предписание рассматривать мир с определенной точки зрения, мы сразу же снимаем и внутреннюю готовность исполнять предписанные действия по отношению к предмету. Вот только тогда появляется возможность описать его, описать иначе, чем делалось раньше, чем делалось хотя бы той же «объяснительной психологией». Если смены точки зрения не произойдет, ни о какой действительно новой науке говорить не приходится.