. Даже в лагере в Армении он нашел возможности не только вести наблюдения за животными (более того – держать двух ручных птиц), но и написать черновик книги, в которой обстоятельно излагал свои взгляды на поведение и обосновывал их применимость к анализу поведения людей. Тем не менее его влияние на сообщество исследователей поведения в эти годы было близким к нулю, да и само это сообщество было разорвано и разметано войной. А после возвращения в Австрию он оказался у разбитого корыта: без денег, без статуса, без работы, без перспектив (австрийского государства просто не существовало, а предлагать планы фундаментальных исследований оккупационной администрации союзников было, мягко говоря, неуместно) и вдобавок – с клеймом нациста и сторонника аншлюса.
Тинберген, вокруг которого еще до знакомства с Лоренцем сложилась группа студентов и аспирантов, желавших изучать поведение животных, в конце 1930-х продолжал собственные исследования и активную пропаганду их с Лоренцем концепции. Но в 1940 году Голландия была захвачена нацистами, и связь с мировой наукой прервалась. Лейденская группа продолжала работать и в условиях оккупации, публикуясь в основном в немецких журналах. Однако в 1942-м за протест против увольнения из университета сотрудников-евреев Тинберген был арестован и отправлен в лагерь заложников, где и просидел больше двух лет. Режим в лагере был относительно вольный: заключенные могли читать книги, писать, играть в шахматы, устраивать лекции и любительские спектакли… вот только любого из них в любой момент могли расстрелять после какой-нибудь акции голландского Сопротивления (и человек двадцать действительно расстреляли). В сентябре 1944 года Тинбергена выпустили, он вернулся домой, но вскоре всей семье пришлось уехать в деревню: последние месяцы оккупации вошли в историю Нидерландов как «голодная зима». После освобождения страны Тинберген вернулся в родной университет и вскоре стал профессором, но в 1949-м принял приглашение Оксфордского университета и переехал в Англию, где и прожил всю оставшуюся жизнь. Из своего опыта военных лет он вынес глубочайшее отвращение к нацизму – что сказалось и на его личных отношениях с Лоренцем, хотя в публикациях и выступлениях он неизменно отзывался о нем предельно уважительно, называя пропагандируемую им модель «лоренцевской», а себя – «исследователем лоренцевской школы». Впоследствии отношения между двумя классиками этологии наладились, но уже никогда не были такими сердечными, как в 1936–1937 гг.
По разным причинам «вне игры» в это время оказались и другие виднейшие фигуры, стоявшие у истоков этологии. 31 мая 1945 года умер Оскар Хайнрот, умер на руинах дела всей своей жизни – Берлинского зоопарка, практически полностью уничтоженного вместе почти со всеми животными: из 3715 его обитателей штурм города пережил лишь 91. (Как известно, именно в районе зоопарка – Тиргартене – располагались главные государственные учреждения Третьего рейха, и бои в этой части города были особенно упорными и жестокими.) Годом раньше этот мир покинул уже практически отошедший от дел 80-летний Якоб фон Юкскюль. Уоллес Крейг, как уже говорилось, прозябал на временных ставках в разных университетах, мало кому интересный в стране победившего бихевиоризма. Джулиан Хаксли погрузился в общественную работу – создание Организации ООН по образованию, науке и культуре (ЮНЕСКО), первым генеральным директором которой он и стал в 1948 году. Кроме того, к этому времени его основные научные интересы ушли в другие области биологии.
Все эти внешние обстоятельства, а также, как мы помним из предыдущей главы, триумфальный приход в Европу бихевиоризма на несколько лет почти полностью прервали естественное развитие этологии как «вширь» (распространение этологических взглядов среди исследователей поведения), так и «вглубь» (новые конкретные исследования и развитие теории). Но уже на рубеже 1940-х и 1950-х годов положение стало меняться.
Интермедия 2Генеральное сражение
Еще осенью 1945 года, когда европейская наука пребывала в послевоенном коллапсе, а Лоренц мыкался по вятским лагерям, его довоенный ученик Отто Кёниг вместе с женой самовольно захватил несколько брошенных армейских бараков близ Вены, огородил вокруг них небольшой участок земли и назвал это «биостанцией Вильгельминенберг». Так возник первый в мире специализированный центр этологических исследований – без официального статуса, без финансирования, работающий исключительно на энтузиазме супругов Кёниг и их молодых последователей – в основном студентов-зоологов Венского университета, интересующихся поведением животных. Они попадали на биостанцию через кружок зоопсихологии, учрежденный Кёнигом и бывшей аспиранткой Лоренца Гертрудой Кюнельт при университетском Зоологическом институте. Теоретической основой работ на биостанции были, конечно же, идеи Лоренца, с которыми Кёниг знакомил своих молодых сотрудников (и вообще всех интересующихся) в кружке. Так что когда сам мэтр вернулся на родину, его уже ждала небольшая, но сплоченная группа заочных учеников и потенциальных сотрудников. Разумеется, дом в Альтенберге быстро превратился в филиал (или, скорее, головной офис) Вильгельминенбергской станции, а вместе они составили небольшой, но эффективный исследовательско-учебный институт на общественных началах[63].
В 1949 году, когда Австрия все еще оставалась зоной оккупации, на руинах рейха была провозглашена новая Германия – ФРГ. Одной из задач, которую ставили перед собой ее лидеры, стало возрождение немецкой науки. Неутомимый фон Хольст, только что ставший директором Института морской биологии в Вильгельмсхафене, добился создания «под Лоренца» научной станции в вестфальском замке Бульдерн, и осенью 1950 года Лоренц с семьей и некоторыми ближайшими сотрудниками переехал туда. Четырьмя годами позже институт фон Хольста и лаборатория Лоренца в его составе были реорганизованы в Институт физиологии поведения, еще через четыре года новый институт въехал в специально построенное большое здание близ Штарнберга (это место получило название Зеевизен, то есть «приозерные луга»). Лоренц был заведующим отделом и заместителем директора, а после внезапной смерти фон Хольста в 1962 году стал директором института и оставался им до конца 1973 года. Впрочем, нас интересуют не подробности его административной карьеры, а то, что Бульдерн, а затем Зеевизен стали центрами распространения этологических идей и методов и подготовки нового поколения этологов.
Другим крупным очагом этологии стала Голландия – не только Лейденский университет, куда вернулся освобожденный Тинберген, но и Гронингенский, где в 1946 году кафедру зоологии получил один из первых (еще «долоренцевских» времен) его учеников Герард Берендс. Он создал там сильную этологическую исследовательскую группу и начал читать курс поведения животных.
Но, пожалуй, самую важную роль в послевоенном распространении этологии сыграли старейшие английские университеты: Кембридж, где на зоологическом факультете профессорствовал Уильям Торп, еще в начале 1940-х «заразившийся» теорией Лоренца[64], и особенно Оксфорд, куда в 1949-м переехал Тинберген. Созданная им там «группа по изучению поведения животных» была поначалу немногочисленной и располагала весьма скромными финансовыми и техническими возможностями (впрочем, в послевоенной Европе в стесненных обстоятельствах пребывала практически вся фундаментальная наука, кроме разве что ядерной физики). Но лекции Тинбергена оказались весьма популярны у студентов (в основном, конечно, зоологов), и у него всегда было много аспирантов. За десятилетия работы в Оксфорде Тинберген подготовил и выпустил множество учеников, среди которых были такие известные впоследствии люди, как Ричард Докинз и Десмонд Моррис (автор скандально знаменитой книги «Голая обезьяна» – одной из первых попыток взглянуть на человека с точки зрения этологии). О еще одной оксфордской аспирантке Тинбергена – Беатрис Гарднер (имя которой, к сожалению, известно куда меньше, чем оно заслуживает) – мы будем подробнее говорить в главе 8. Но сейчас нам опять-таки важны не знаменитые ученики Тинбергена и даже не то, что в эти годы Тинберген выполнил ряд работ, ставших классическими, и разработал свою знаменитую иерархическую модель инстинкта. Для нашего сюжета важнее, что деятельность Тинбергена в Оксфорде, возможно, успешнее, чем чьи-либо еще усилия, способствовала широкому распространению идей этологии в научном сообществе, причем в первую очередь – в англоязычном. И разворачивалась она в то самое время, когда это самое научное сообщество переходило от последнего пика увлечения бихевиоризмом к нарастающей неудовлетворенности им и поискам альтернативных подходов.
Так или иначе, если к моменту возвращения Лоренца из плена присутствие этологии в научном мире было едва заметно, то уже лет через пять она представляла собой мощное и широко известное научное направление. Ряды ее последователей постоянно росли, причем не только за счет тех, кто прошел «посвящение» в Бульдерне, Гронингене или Оксфорде, – этологией интересовалось все больше исследователей, лично не связанных с ее основателями и их учениками. Ближе к середине 1950-х в очагах этологии (особенно, конечно, в Оксфорде и Кембридже) стали все чаще появляться американские аспиранты и стажеры. Вне зависимости от чьих бы то ни было амбиций (или отсутствия таковых) этология все отчетливее превращалась в вызов бихевиоризму и идейно-теоретическую альтернативу ему.
Знакомясь с историей исследования поведения в XX веке, нельзя не удивиться тому, что оба направления, существуя параллельно с середины – второй половины 1930-х и претендуя на статус общей теории поведения, практически не вступали в полемику друг с другом и вообще никак не взаимодействовали. Разумеется, основатели этологии не могли вовсе игнорировать существование бихевиоризма, но их высказывания на эту тему были крайне немногочисленны, резки и сводились в основном к тому, что все построения бихевиористов – лишь свидетельство их абсолютного, девственного невежества относительно