То пусть выйдут старейшины твои и судьи твои и измерят расстояние до городов, которые вокруг убитого… (Втор. 21, 1–2)
Ответственным считается город, наиболее близкий к месту убийства (разумеется, расстояние не измерялось буквально, а определялось на основании географических данных). Ближние города метафорически изображаются как расположенные «вокруг» убитого: они словно бы «толпятся», окружив его, переживают случившееся и размышляют о своей к нему причастности… Эта картина указывает на редкость, исключительность такого события, как убийство: жизнь человека представляется ценностью столь высокого порядка, что целые города готовы нести ответственность за ее насильственное пресечение! Увы, подобная картина уже с трудом представима в наше время…
…И старейшины города того, который будет ближайшим к убитому, пусть возьмут телицу, на которой не работали и которая не носила ярма,
И пусть старейшины того города отведут сию телицу в дикую долину, которая не разработана и не засеяна, и заколют там телицу в долине… (Втор. 21, 3–4)
Телица, которую не запрягали для пахоты, символизирует человека, чья жизнь была насильно прервана и чьи труды не завершены – он как бы «не пропахал свое поле». А дикая, не засеваемая долина – образ тех дел, которые не смог совершить человек вследствие внезапной смерти. Заклание телицы в такой долине символически воспроизводит происшедшую трагедию…
Эту телицу нельзя рассматривать в качестве жертвы, поскольку жертвы разрешено приносить только на территории Храма (Втор. 12, 13–14). В то же время мясо телицы не вкушается, поэтому она не может быть приравнена и к животным, закалаемым в пищу (Втор. 12, 15–16).
Какую же цель преследует описанный обряд? Он намекает на духовную причину, вызывающую преждевременную смерть (в том числе от руки убийцы): причина – в отказе человека от выполнения своей жизненной задачи («вспахивания своего поля»). Этот грех, совершенный в данном существовании (или в одном из предыдущих), заводит душу, пренебрегающую своим долгом («не носящую ярма»), в такие жизненные лабиринты («дикую долину»), выбраться из которых она уже не может, – и погибает…
Жизненная задача сравнивается со вспахиванием поля и в новозаветной притче:
…Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия. (Лук. 9, 62)
Однако в первую очередь обряд имеет непосредственную цель: очистить общество (и прежде всего жителей ближайшего города) от пролитой крови. При этом, с одной стороны, дается наглядный духовный урок, с другой – ответственность за содеянное возлагается на убийцу и снимается с судей, не имеющих возможности вынести приговор преступнику. В то же время старейшины города, участвуя в обряде, заявляют этим о своей готовности наказать убийцу, как только его обнаружат:
…И все старейшины города того, ближайшие к убитому, пусть омоют руки свои над головою телицы, зарезанной в долине,
И объявят, и скажут: руки наши не пролили крови сей, и глаза наши не видели;
Очисти народ Твой, Израиля, который Ты, Господи, освободил, и не вмени народу Твоему, Израилю, невинной крови. И они очистятся от крови. (Втор. 21, 5–8)
Из сказанного ясно, что при невозможности исполнить заповедь (в данном случае – покарать убийцу) следует обратиться к Господу с просьбой о прощении. Поэтому город, во главе со старейшинами, очищается от крови посредством описанного выше обряда:
Так должен ты смывать у себя кровь невинного, если хочешь делать доброе и справедливое пред очами Господа. (Втор. 21, 9)
Конечно, «смывать кровь» подобным способом можно лишь при невозможности отыскать убийцу. Во всех же других случаях надлежит исполнять Шестую Заповедь со всеми относящимися к ней предписаниями (Исх. 20, 13; 21, 12–14; Втор. 19, 1–13 и др.).
…На Древнем Востоке пленные сопоставлялись с мертвыми, поскольку были совершенно лишены человеческих прав. В Египте их даже именовали «живыми усопшими». Поэтому не случайно за предписаниями об убитом следуют заповеди, касающиеся пленницы. Но как разительно отличается библейское отношение к ней от языческих обычаев той же эпохи! —
Когда выйдешь на войну против врагов твоих, и Господь, Бог твой, предаст их в руки твои, и возьмешь их в плен,
И увидишь между пленными женщину, красивую видом, и полюбишь ее, и захочешь взять ее себе в жену… (Втор. 21, 10–11)
Прежде всего заметим, что сказанное направлено против беззаконного сожительства с пленницей, тем более – насилия над ней (что почти повсеместно распространено во время военных действий в любую эпоху). На пленнице разрешено только законно жениться (в Синодальном переводе – «захочешь взять ее себе в жену»; в оригинале – «ты должен жениться на ней»). Но поскольку никакую женщину нельзя принудить к вступлению в брак (о чем свидетельствуют все без исключения описанные в Библии случаи женитьбы израильтян), то и здесь речь может идти только о добровольном согласии пленницы.
В каком же случае такое согласие может быть получено? Разумеется, только в том, когда пленница почувствует себя окруженной любовью, заботой и вниманием, а кроме того, воочию убедится, что общество, в котором она оказалась, гораздо более гуманно, чем ее прежнее языческое окружение. Наблюдая отношения между людьми в новом для нее обществе, она поймет превосходство Торы над языческими установлениями, а уже благодаря этому осознает величие и милосердие единого Бога.
Какими же условиями обусловлен брак с пленницей? —
…Приведи ее в дом свой, и пусть она острижет голову свою, и обрежет ногти свои,
И снимет с себя пленническую одежду свою, и живет в доме твоем, и оплакивает отца своего и матерь свою в продолжение месяца; и после того ты можешь войти к ней и сделаться ее мужем, и она будет твоею женою… (Втор. 21, 12–13)
Еще одно, притом главное, условие уже оговорено в Торе ранее: поскольку еврею запрещено жениться на идолослужительнице (ср. Исх. 34, 16; Втор. 7, 3–4), брак с пленницей возможен лишь при ее согласии вступить в завет Божий. Вступление же в завет требует значительной внутренней и внешней подготовки – поэтому реально брак с пленницей заключался не сразу по завершении тридцати дней траура, а только после принятия ее в народ Господень.
Пленницу, которая согласна жить по Закону Всевышнего и отвечает израильтянину взаимной любовью, следует «ввести в дом» будущего мужа, что означает официальное представление ее всем родственникам и делает невозможным беззаконное с ней сожительство.
А острижение головы и обрезание ногтей – знак ее траура по погибшим родственникам:
И Господь… призывает вас в этот день плакать и сетовать, и остричь волоса и препоясаться вретищем. (Ис. 22, 12)
Не справив траура по родителям, нельзя готовиться к радостям супружества. Таким образом, соблюдение Пятой Заповеди – первое, чему пленница научается в доме будущего мужа.
Еще один смысл обряда острижения головы и обрезания ногтей, а также снятия «пленнической одежды», т. е. одежды, в которой женщина была взята в плен, – в том, чтобы израильтянин, достаточно продолжительное время созерцая ее в «неприкрашенном» виде, основательно проверил свои чувства…
Далее описывается обращение с пленницей, ставшей женой, в случае развода:
…Если же она после не понравится тебе, то отпусти ее, куда она захочет, но не продавай ее за серебро и не обращай ее в рабство, потому что ты смирил ее. (Втор. 21, 14)
Как видим, прежнее состояние этой женщины никакого юридического значения не имеет: она теперь – полноправная представительница народа Господня, к ней применяются те же правила, что и к любой израильской женщине при разводе (ср. Втор. 24, 1–2).
Тема взаимных обязанностей супругов развивается далее: говорится о ситуации, когда муж отдает предпочтение одной из жен (в Древнем Израиле встречалось многоженство: Тора не содержит требования обязательной моногамии, хотя первоначально она была единственной формой брака – ср. Быт. 2, 23–24; 7, 13). Однако более сильная привязанность мужа к какой-либо из жен не должна отражаться на судьбе детей:
Если у кого будут две жены – одна любимая, а другая нелюбимая, и как любимая, так и нелюбимая родят ему сыновей, и первенцем будет сын нелюбимой, —
То при разделе сыновьям своим имения своего он не может сыну жены любимой дать первенство пред первородным сыном нелюбимой;
Но первенцем должен признать сына нелюбимой и дать ему двойную часть из всего, что у него найдется, ибо он есть начаток силы его, ему принадлежит право первородства. (Втор. 21, 15–17)
Заметим, что соблюдение данной заповеди могло бы в свое время избавить народы Европы от кровопролитных войн из-за престолонаследия. Это еще один пример непреходящей актуальности Закона, который многие считают «ветхим» и «упраздненным»…
Поскольку речь шла о наследниках, далее, по ассоциации, рассматривается вопрос о «буйном и непокорном» сыне:
Если у кого будет сын буйный и непокорный, неповинующийся голосу отца своего и голосу матери своей, и они наказывали его, но он не слушает их… (Втор. 21, 18)
Затем говорится об обращении в судебную инстанцию и об осуждении человека, дерзко нарушающего Пятую Заповедь, на смертную казнь через «побиение камнями» (см. наш комментарий к Лев. 20, 27 на с. 685–687).