— Да еще, быть может, попадут в такие разреженные слои воздуха, где им нечем будет дышать, — прибавил Гаральд.
— Вообразите себе Лондон на высоте Монблана! — вскричал майор Донеллан.
И расставив ноги, закинув голову назад, он смотрел вверх, точно столица Англии и вправду поднялась за облака.
Вообще опасность грозила стать всеобщей. Что именно произойдет, никто не знал наверное, но некоторые внушающие тревогу последствия предвиделись уже теперь.
Речь шла ни больше, ни меньше, как о том, чтобы повернуть Землю на двадцать три с половиною градуса, от чего неминуемо должно было последовать перемещение океанов. Невольно являлся вопрос: чем угрожает все это Земле?
Общественное мнение было возбуждено, и протесты посыпались со всех сторон. Они приняли, наконец, такой характер, что правительство Штатов вынуждено было навести некоторые справки. Предпочтительнее было совсем не допускать рискованных опытов, чем подвергать весь мир опасности катастрофы. Между тем нашлись и такие легкомысленные люди, которые отнеслись с шуткой даже к такому серьезному вопросу.
— Молодцы янки! — шутили они. — Надумали насадить Землю на новую ось! Добро бы еще старая поистерлась, поработав миллионы веков; тогда чего с ней церемониться, можно и бросить ее, как старое колесо. Но ничего подобного нет: она так же прочна, как и в первый день ее появления.
Что можно было ответить на это?
Среди хора упреков и обвинений Алкид Пьердё продолжал напрягать свой мозг, чтобы доискаться способа, придуманного Мастоном, и того пункта, где предполагалось произвести опыт. Но все было напрасно.
Знай он это, ему легко было бы уже определить последствия, угрожавшие нашей планете.
Жители Старого Света были встревожены куда более обитателей Нового. И совершенно естественно: можно ли было допустить мысль, что Барбикен, Николь и Мастон, кровные американцы, не позаботятся о том, чтобы уберечь Американские Штаты от катастрофы? Председатель Пушечного клуба и его друзья никогда не давали повода сомневаться в их патриотизме. Напротив, были все вероятия предполагать, что Америка даже выиграет от этой перемены, увеличив свою территорию.
— Знаем мы эти золотые горы, которые обыкновенно сулят в будущем! — говорили между тем люди осторожные. — Разве нельзя допустить, что Мастон сделает ошибку в вычислениях, а Барбикен повторит ее, применяя вывод на практике? Это может случиться с лучшими артиллеристами.
Нечего говорить, что общественная тревога деятельно поддерживалась и еще более возбуждалась европейскими делегатами. Не дремали и газеты. Началась ожесточенная полемика. Некоторые из газет стояли за Барбикена и Ко, но большинство оказалось ярыми их противниками. Напрасно Еванжелина Скорбит, не жалея денег, платила по десяти долларов за строчку каждой статьи, написанной в благоприятном смысле для ее друзей! Напрасно горячая поклонница секретаря Пушечного клуба делала все зависящее, стремясь доказать, что если где и кроется ошибка, так только в мысли, что Мастон может ошибиться в вычислениях! Ничто не помогало. Кончилось тем, что даже Америка запела в унисон с Европой.
Впрочем, ни председатель Пушечного клуба, ни его секретарь, ни члены правления Пушечного клуба не обращали ни малейшего внимания на нападки и не делали даже попыток их опровергнуть. Они позволяли каждому говорить, что ему вздумается, не изменяя ни своих привычек, ни намерений. Но вместе с тем не было заметно, чтобы они делали какие-либо приготовления к выполнению грандиозного предприятия, возбуждавшего в данную минуту такой ужас.
В самом непродолжительном времени, — несмотря на всю преданность и старания миссис Скорбит и огромные суммы, пожертвованные ею на защиту Барбикена, ее друга Мастона и капитана Николя, — все трое прослыли людьми опасными для Нового и Старого Света. Европейские державы обратились к вашингтонскому правительству с официальной нотой, в которой выразили требование, чтобы оно ближе ознакомилось с намерениями будущих эксплоататоров залежей Полярной области. Предполагалось даже затребовать от последних открытого изложения тех способов, которые они думают применить для перемещения оси Земли. Это значительно успокоило бы публику, так как дало бы ей возможность проверить слух о грозившей катастрофе.
Союзное правительство не заставило себя просить. Общественное возбуждение было так очевидно, что колебаний быть не могло.
Законом 19 февраля была образована из пятидесяти сведущих людей — инженеров, механиков, математиков, гидрографов и географов — следственная комиссия под председательством известного Джона Престиса, которой и было поручено расследовать сущность задуманного предприятия и, в случае надобности, наложить на него запрещение.
Первым был вызван комиссией Барбикен.
Он не явился.
Тогда на его квартиру, в Кливленд-Стрит №96, были посланы агенты.
Председателя Пушечного клуба не оказалось дома.
Где же он был?..
Этого никто не знал.
Когда он уехал?..
Пять недель назад, 11 января, он выехал из Балтиморы с капитаном Николем.
Куда?
Этого опять-таки никто не мог сказать.
Очевидно, оба члена Пушечного клуба отправились к тому таинственному пункту, где должны были начаться приготовления под личным их наблюдением.
Разочарование, вызванное исчезновением Барбикена и Николя, не поддается описанию.
Негодование публики против членов нового акционерного общества росло не по дням, а по часам и скоро достигло высшей степени.
А между тем был один человек, который должен был знать, куда именно уехали Барбикен и его спутник, и который мог бы ответить на все вопросы, волновавшие население Старого и Нового Света. Это был Мастон.
Мастона вызвали в комиссию по распоряжению ее председателя.
Мастон не явился.
Неужели и он уехал из Балтиморы и присоединился к своим товарищам, чтобы помочь им в предприятии, результатов которого весь мир ожидал с понятным страхом?
Нет, Мастон и не думал уезжать, а по-прежнему жил в Баллистик-коттедже на Франклин-Стрите, углубившись в новые вычисления и время от времени прерывая занятия только для того, чтобы провести вечер у миссис Скорбит в ее роскошном отеле.
От комиссии был послан к Мастону агент с приказом привести его. Придя к коттеджу, агент постучал и, не стесняясь, вошел в сени, где был очень недружелюбно встречен Пли-Пли и еще хуже хозяином дома.
Все же Мастон не счел удобным уклониться от приглашения, но, явившись в комиссию, не скрыл своего неудовольствия по поводу того, что его побеспокоили и прервали его работу. Первый вопрос, заданный ему, был:
— Известно ли секретарю Пушечного клуба, где находятся в настоящее время председатель Пушечного клуба Барбикен и капитан Николь?
— Да, известно, — твердым голосом ответил Мастон, — но я не в праве открыть это.
Последовал второй вопрос:
— Правда ли, что они заняты приготовлениями для перемещения земной оси?
— Это составляет часть той тайны, которую я обязался хранить, и я отказываюсь ответить на вопрос, — сказал Мастон.
— Не угодно ли Мастону сообщить комиссии о своей работе, и тогда, познакомившись с нею, последняя решит, возможно ли допустить приведение в исполнение проекта.
— Нет! Конечно, нет! Скорее я все уничтожу, но не скажу и не выдам ничего!.. За мной — право каждого свободного гражданина свободной Америки никому не сообщать своих открытий.
— Я не оспариваю у вас этого права, — сказал председатель комиссии серьезным тоном, доказывающим как нельзя более ответственность, взятую им на себя перед лицом всего мира. — Но не могу вам не заметить: не ваш ли прямой долг сказать все откровенно, чтобы положить конец смятению народов всего мира?
Мастон, по-видимому, не разделял этого мнения; он знал лишь одну свою обязанность — молчать — и продолжал молчать.
Несмотря ни на увещания, ни на просьбы, ни даже на угрозы, члены следственной комиссии не добились ровно ничего от человека с железным крючком вместо руки. Никто не предполагал, что под гуттаперчевым черепом таится столько упорства.
Мастон так же спокойно удалился, как и пришел, сохраняя свою гордую осанку, что доставило особенное удовольствие миссис Скорбит.
Когда результат допроса Мастона стал всем известен, негодование публики достигло таких пределов, что жизнь отставного артиллериста оказалась не в безопасности. Давление общественного мнения на правительство и протесты европейских делегатов стали так настойчивы и сильны, что государственный секретарь (министр иностранных дел) Джон Райт принужден был просить у Совета разрешения принять решительные, безотлагательные меры.
Вечером 13 марта мистер Мастон сидел в своем кабинете в Баллистик-коттедже, по обыкновению углубившись в вычисления, когда раздался серебристый звон телефонного колокольчика.
— Алло!.. Алло! — пробормотала мембрана, передавая чей-то видимо встревоженный голос.
— Кто говорит? — спросил математик.
— Миссис Скорбит.
— Что угодно, миссис Скорбит?
— Предостеречь вас! Я только что узнала, что не далее как сегодня вечером…
Фраза не была окончена, как внизу послышался шум и стук: очевидно, в наружную дверь коттеджа кто-то ломился.
На лестнице, ведущей в кабинет, произошло смятение. Один голос возражал, другие старались заставить его замолчать.
Затем послышался шум падающего тела, и на минуту все смолкло.
Это был Пли-Пли, сброшенный с лестницы за попытку задержать людей, нарушавших неприкосновенность домашнего очага его хозяина.
Еще минута — дверь кабинета с шумом распахнулась, и в ней показался констебль, сопровождаемый толпой агентов.
Констеблю был дан приказ произвести в коттедже обыск, забрать все бумаги и арестовать самого Мастона.
Будучи человеком горячим, секретарь Пушечного клуба схватил револьвер и навел его на непрошенных посетителей, грозя выпустить все шесть зарядов.
Борьба была неравная: благодаря численному перевесу агентов, Мастона быстро обезоружили и опечатали все его бумаги, испещренные цифрами.