Да и кто мог предвидеть все последствия такого грандиозного предприятия, как перемещение земной оси?
Публика, очнувшаяся от первого восторга, строго обсудив смелую затею Барбикена и Ко, предала ее всеобщему проклятию.
Как в Старом, так и в Новом Свете члены акционерного общества имели в данную минуту лишь одних врагов, и если они и сохранили еще нескольких из своих сторонников, то исключительно в Америке, среди людей с очень пылкой фантазией.
Во всяком случае, с точки зрения личной безопасности, Барбикен и его товарищи поступили в высшей степени разумно, вовремя покинув Америку. Было много вероятия, что их постигла бы печальная участь. Нельзя безнаказанно грозить всем обитателям земного шара страшной катастрофой и перевертывать вверх дном все их привычки, нарушая обычный мировой порядок.
Но куда же, в самом деле, могли бесследно исчезнуть эти два члена Пушечного клуба? Как удалось им незаметно увезти массу материала, необходимого для подобного предприятия? Ведь чтобы перевезти подобное количество угля, железа и мели-мелонита, конечно, потребовались бы сотни вагонов и сотни кораблей! Положительно, было необъяснимо, как могли они уехать, сохранив полное инкогнито. А между тем факт налицо. Даже более: самыми тщательными розысками и расспросами было удостоверено, что ни в одном из полушарий ни одна фабрика, ни один металлургический завод не получали никаких заказов. Все это было более, чем необъяснимо в данную минуту и ждало разъяснения в будущем… если только еще это будущее когда-либо могло наступить для обитателей земного шара!
Во всяком случае, если Барбикену и его товарищу удалось на время таинственно скрыться и избегнуть прямой опасности, не такова была участь Мастона, арестованного во избежание грозившего ему насилия. Впрочем, это нимало не тревожило его. Замечательным человеком был этот чудак: упорен, как кремень, или, вернее, как железный крючок, заменявший ему правую руку. Ничто не могло принудить его уступить там, где он этого не хотел.
Сидя в одиночной камере балтиморской тюрьмы, секретарь Пушечного клуба мысленно следил за работой своих друзей, за которыми, к сожалению, он не мог последовать. Он вызывал в своем живом воображении образы Барбикена и Николя, готовивших гигантский опыт в неведомом уголке земного шара, где никто не мог мешать их работе. Он представлял их себе занятыми сооружением громадного орудия и составлением мели-мелонита, за литьем ядра, которому суждено было скоро сделаться одним из маленьких спутников Солнца. Эту будущую маленькую планету он назовет «Скорбита», как дань любезности и уважения милой обитательнице богатого отеля в Нью-Парке. И Мастон с нетерпением считал дни, остававшиеся до момента выстрела.
Настал апрель. Через шесть месяцев будет осеннее равноденствие, и с этой достопамятной минуты настанет навсегда конец временам года, так регулярно и так глупо чередовавшимся столько столетий. В 189… году в последний уже раз дни будут еще не равны ночам, но с этих пор от восхода до заката Солнца и обратно всегда и всюду на земном шаре будет протекать равное число часов.
Это было поистине великое, сверхъестественное, непостижимое предприятие!
Мастон, отдавшись своим мечтам, забыл даже о ближайшей практической цели приобретения Северной области и эксплоатации угольных залежей и видел перед собой только астрономические последствия этой операции. Казалось, все стушевалось перед грандиозностью преобразований, которым предстояло окончательно изменить существующий порядок вещей.
Мастон, сидевший в одиночной камере, по-прежнему хранил упорное молчание, не поддаваясь никаким увещаниям. Члены следственной комиссии ежедневно приходили к нему с расспросами, но ровно ничего не могли добиться. Тогда следователям пришла мысль воспользоваться влиянием миссис Скорбит, горячее расположение и преданность которой к математику ни для кого не были тайной. Всем было отлично известно, что там, где шел вопрос об интересах Мастона, богатая вдова пойдет на все жертвы и ни перед чем не остановится.
Посоветовавшись между собою, члены комиссии решили предоставить миссис Скорбит полную свободу посещать заключенного так часто, как ей заблагорассудится. Разве ожидаемая катастрофа не угрожала ей теми же бедствиями, как и всем остальным? Неужели в случае всеобщей катастрофы ее роскошный отель сделается исключением и не будет разрушен так же, как и маленький коттедж бедняка? Разве собственная ее жизнь лучше обеспечена, чем жизнь какого-нибудь самоеда или лопаря?! Председатель комиссии дал это понять вдове и обратился к ней с просьбой употребить свое влияние на Мастона, чтобы заставить его дать требуемые показания.
Если он решится нарушить свое молчание и укажет таинственное место, где скрываются Барбикен и Николь, а может и многие из их товарищей, то возможно, что удастся еще найти их вовремя и помешать работе; это, понятно, положит конец общему волнению и тревоге.
Итак, миссис Скорбит получила свободный доступ в тюрьму. Ей и самой хотелось поскорее вырвать Мастона из рук полиции и опять увидеть его гостем в своем отеле. Но рассчитывать на то, чтобы энергичная Скорбит сделалась игрушкой в чужих руках, значило плохо знать эту женщину. 9 апреля она в первый раз посетила своего друга, и всякий, подслушавший их разговор, был бы сильно удивлен, услышав следующее:
— Наконец-то, милейший мистер Мастон, я опять вижу вас!
— Это вы, миссис Скорбит?
— Да, мой друг; не видевши вас целых четыре длинных недели…
— 28 дней пять часов и сорок пять минут, — сказал Мастон, посмотрев на свои часы.
— Наконец-то мы опять вместе!
— Но как допустили вас ко мне, любезнейшая миссис Скорбит?
— С условием, мой друг, подействовать на человека, моя преданность к которому безгранична.
— Что я слышу, Еванжелина?.. — вскричал Мастон. — Неужели вы согласились на подобного рода условие и допустили мысль, что я выдам своих друзей?
— Я? Допустить что-нибудь подобное, дорогой Мастон? Как мало вы меня знаете!.. Неужели я способна уговаривать вас пожертвовать вашей честью ради безопасности?.. Покрыть бесчестием имя человека, вся жизнь которого посвящена высшим целям?
— Ну, и отлично! Я очень, очень рад, что вижу в вас прежнюю щедрую и энергичную акционершу нашего общества. Нет, нет, ни на минуту не сомневался я в вашем благородстве.
— Благодарю вас, Мастон.
— Что касается меня, — продолжал математик, — то они очень, очень ошибутся в своих ожиданиях. Выдать этим дикарям нашу тайну, указать место, где скрываются наши друзья, готовясь к великому предприятию, которое составит нашу гордость и славу? О! Я скорее умру, чем произнесу хоть слово!..
— О, Мастон, я преклоняюсь перед вами! — воскликнула вдова, растроганная твердостью своего друга.
Эти два существа, спаянные между собою энтузиазмом и одинаково безумные в своих мечтах, как нельзя более подходили друг к другу.
— Нет, никогда не узнать им той страны, в которой моим вычислениям суждено принять конкретную форму! — прибавил Мастон. — Пусть они убьют меня, если это им угодно, но тайны я не выдам!
— Если убьют вас, пусть убьют и меня вместе с вами! Я тоже докажу, что умею молчать! — вскричала вдова.
— К счастью, дорогая Еванжелина, они не знают, что вам известна наша тайна!
— Но неужели вы думаете, дорогой Мастон, что я способна выдать вас потому только, что я женщина? Изменить друзьям… вам?.. Нет, нет, мой друг, никогда!.. Пусть поднимут против вас население городов и деревень всего мира; пусть все придут в вашу тюрьму с целью вырвать у вас вашу тайну, — не бойтесь, я не покину вас, и нашим утешением будет мысль, что мы умрем вместе!..
И если Мастон действительно мечтал когда-либо очутиться в объятиях своей горячей обожательницы, то подобная смерть должна была казаться ему в высшей степени заманчивой.
Так оканчивался разговор Скорбит с Мастоном всякий раз, когда она приходила навестить его.
А когда члены следственной комиссии спрашивали ее о результатах переговоров с заключенным, она неизменно отвечала:
— Пока ничего еще не могла добиться. Разве со временем удастся!..
Со временем! Но время-то не ждало, а бежало быстрыми шагами! Недели проходили, как дни; дни, как часы, а часы, как минуты! Апрель сменился уже маем. Еванжелина Скорбит ничего еще и не добилась от Мастона. А там, где потерпела неудачу такая влиятельная женщина, понятно, никто не мог уже рассчитывать на успех!
Что же оставалось предпринять?
Неужели бросить надежду и покорно ждать лишь случая, могущего предотвратить надвигающуюся катастрофу?
Поэтому-то европейские делегаты сделались более настойчивы, чем когда-либо. Между ними и членами следственной комиссии поминутно происходили стычки, которые приняли в конце-концов характер настоящей войны. Даже флегматичный Янсен, при всем добродушии, присущем голландцу, ежедневно осыпал своих противников упреками. Борис Карков пошел дальше и вызвал на дуэль секретаря комиссии; к счастью, она окончилась только легким ранением противника. Не вытерпел и майор Донеллан: правда, согласно английским обычаям, он не прибег к оружию, но зато, в присутствии своего секретаря Дэна Тудринка померился боксом с Вильямом Форстером, флегматичным торговцем трески, подставным лицом «Северного Полярного Товарищества», в сущности не имевшим ни малейшего понятия обо всем этом деле.
Обитатели всего мира уже считали Америку ответственной за предприятие, которым хотел обессмертить свое имя Барбикен, один из самых знаменитых ее граждан. Возник даже слух, что в непродолжительном времени из Америки будут отозваны посланники и будет объявлена война.
Бедная Америка! Она и сама не желала ничего большего, как поймать Барбикена и его соучастника, и не ее вина, если, несмотря на все старания, это до сих пор ей не удавалось.
Напрасно обращалась она за содействием к европейским державам; те отвечали ей:
— В ваших руках Мастон, один из соучастников. Ему, конечно, все известно. Заставьте его открыть всю правду, и тогда общественному волнению настанет конец.