Так как Солнце проходит один градус в четыре минуты, то в главнейших городах в это время было:
В Париже . . . . . . . . . . 9 ч. 40 м. веч.
В Петербурге . . . . . . . . 11 ч. 31 м. веч.
В Лондоне . . . . . . . . . . 9 ч. 30 м. веч.
В Риме . . . . . . . . . . . . 10 ч. 20 м. веч.
В Мадриде . . . . . . . . . . 9 ч. 15 м. веч.
В Берлине . . . . . . . . . . 11 ч. 20 м. веч.
В Константинополе . . . . . . 11 ч. 26 м. веч.
В Калькутте . . . . . . . . . 3 ч. 04 м. утра
В Нанкине . . . . . . . . . . 5 ч. 05 м. утра.
В Балтиморе, как уже сказано было, двенадцать часов спустя после прохождения Солнца через Килиманджарский меридиан, было 5 ч. 24 мин. вечера.
Нельзя описать панику, охватившую в эту минуту все народы земного шара.
Положим, жителям Балтиморы не грозила опасность быть сметенными потоками нахлынувших морей и предстояло быть только живыми свидетелями того, как отхлынут воды Атлантического океана из Чизапикского залива, а мыс Гаттерас, которым он оканчивается, поднявшись из вод океана, превратится в горную цепь. Все это так, положим, но невольно является вопрос: не произведет ли толчок полнейшего разрушения зданий и памятников? Не погибнут ли в пропастях и в расщелинах, которые неминуемо образуются, целые улицы и кварталы?
Ничего поэтому нет удивительного, что по мере приближения роковой минуты каждый из обитателей земного шара испытывал ужас, проникавший его до мозга костей. Да, все трепетали, кроме одного человека — Алкида Пьердё. Он не имел времени огласить результатов своей последней работы, открывшей ему многое. И теперь, в ожидании последней минуты, он сидел за стаканом шампанского в одном из лучших ресторанов города и пил за здоровье Старого Света.
Пробило пять часов; миновала и двадцать четвертая минута шестого, соответствующая полуночи в Килиманджаро. А Балтимора стояла, как стояла и прежде!
В Лондоне, в Париже, в Константинополе и т. д. тоже ровно никаких перемен!.. Даже ни малейшего сотрясения!
Джон Мильн[12], наблюдавший помещенный им в каменноугольных копях Токошимы, в Японии, сейсмометр, не заметил ни малейшего ненормального движения земной поверхности в этой части света.
Да, наконец, и в самой Балтиморе не произошло ровно никаких явлений.
К тому же, было уже совсем темно; наступила ночь, и небо, покрывшееся облаками, не дало возможности определить, изменили ли звезды свое видимое движение, что несомненно последовало бы при перемещении земной оси.
Какую ужасную ночь провел Мастон в своем тайном убежище, знала только одна Еванжелина Скорбит! Пылкий артиллерист неистовствовал, точно бешеный. Он бегал по комнате, не находя себе места. Дорого дал бы он, чтобы скорее пролетело еще несколько дней, и выяснилось бы, изменился ли путь Солнца: это было бы неопровержимым доказательством полного успеха предприятия.
На следующее утро Солнце, как обыкновенно, показалось на горизонте.
Все делегаты европейских государств собрались на террасе своего отеля. Каждый запасся инструментами необыкновенной точности, чтобы определить, нормально ли дневное светило продолжает совершать свой небесный путь.
И вот, несколько минут спустя по своем восходе, сияющий шар, как ему и полагалось, начал склоняться к южному полушарию неба.
Очевидно, ничего не изменилось в его видимом движении. Майор Донеллан и его коллеги приветствовали небесное светило дружным восторженным «ура».
Небо было чудно хорошо в эту минуту: оно совершенно очистилось от утреннего тумана, и никогда еще ни один великий актер не появлялся на более прекрасной сцене, при более блестящей обстановке, пред более восхищенной, восторженной публикой.
— И опять на своем месте, указанном ему законами астрономии! — кричал Эрик Бальденак.
— Да, нашей старушкой астрономией, — заметил Борис Карков, — которую эти безумцы собрались было уничтожить!
— Убытки и позор будут им лучшей наградой за это! — добавил Янсен, устами которого, казалось, говорила сама Голландия.
— И Северная область останется навеки погребенной подо льдами! — вставил профессор Гаральд.
— Ура Солнцу! — вскричал майор Донеллан. — Каково оно есть, таким оно останется и навеки; другой вселенной и не надо!
— Ура! Ура! — дружно подхватили остальные делегаты.
Тут вмешался и Тудринк, не промолвивший до этой минуты ни слова.
— Не рано ли радоваться, господа? Они, может быть, вовсе еще и не стреляли?! — сказал он с легкой усмешкой.
— Не стреляли? — вскрикнул майор Донеллан. — Я хочу думать, что, напротив, они произвели уже не один, а много выстрелов!
То же предположение сделали и Мастон и Еванжелина Скорбит. Вопрос этот задавали себе и ученые и публика, чуждая учености; одним словом, простая логика заставила всех сойтись на этом пункте.
То же повторил и Алкид Пьердё, прибавивши только:
— Выстрелили они или нет — все равно! Суть в том, что Земля не перестала вальсировать вокруг своей старой оси!
Вообще никто не знал, что произошло в Килиманджаро. Но в тот же день, к вечеру, был получен ответ на вопрос, который задавали себе все обитатели земного шара. В Соединенных Штатах была получена от занзибарского консула телеграмма следующего содержания:
«Занзибар, 23 сентября,
7 ч. 27 м. утра.
«Джону Райту, государственному секретарю.
«Выстрел произведен вчера вечером, ровно в полночь, из жерла, пробуравленного в южном склоне горы Килиманджаро. Снаряд вылетел с ужасающим свистом. Страшный грохот. Область опустошена циклоном. Море поднялось. Множество судов лишилось мачт и выброшено на берег. Ряд местечек и деревень уничтожены. Тем не менее все обстоит благополучно.
Да, действительно, все обстояло благополучно, так как ничто не изменилось в положении вещей, если не считать опустошений во владениях султана Бали-Бали, значительная часть которых была превращена положительно в голую равнину искусственным смерчем, а также кораблекрушений, происходивших от воздушных бурь. Не то же ли самое было при полете знаменитой «колумбиады» на Луну? Не отозвалось ли сотрясение почвы во Флориде на сотни километров в окружности? Все это повторилось и теперь, но в сильнейшей степени.
Во всяком случае телеграмма консула сообщала всем заинтересованным обитателям Старого и Нового Света две вещи, а именно:
1) что огромная пушка была сооружена в Килиманджаро, и
2) что выстрел был произведен в назначенный час.
И тогда весь мир испустил радостный, облегченный вздох, за которым последовал неудержимый взрыв хохота. Попытка Барбикена и Ко кончилась ничем! Все формулы и вычисления Мастона оказались годными только на растопку печей! Отныне «Северному Полярному Товариществу практических деятелей» предстояла жалкая участь объявить себя несостоятельным.
Однако, как это могло случиться? Неужели надо допустить, что секретарь Пушечного клуба сделал ошибку в вычислениях?
— Я скорее поверю тому, что ошиблась я, предположив, что люблю его, чем допущу возможность подобного предположения! — успокаивала себя Еванжелина Скорбит.
И, конечно, в эту минуту среди всех людей, населяющих земной шар, не было ни единого живого существа, которое чувствовало бы себя более сконфуженным, чем Мастон. Убедившись в том, что в условиях, в которых свершается движение Земли, никакого изменения не последовало, он попытался успокоить себя надеждой, что, быть может, вследствие какой-нибудь случайности, работа его товарищей, Барбикена и Николя, замедлилась, и в таком случае…
Но с получением телеграммы из Занзибара ему волей-неволей пришлось признать свое полное поражение.
Легко сказать!.. Сорвалось! А уравнения, а вычисления и формулы, из которых он вывел заключение и в то же время несомненную уверенность в успехе предприятия? Неужели пушка в шестьсот метров длины и двадцать семь метров ширины, выбросившая при взрыве двух тысяч тонн мели-мелонита снаряд в сто восемьдесят миллионов килограммов с начальной скоростью две тысячи восемьсот километров, — неужели такой пушки недостаточно, чтобы произвести перемещение полюсов? Нет! Нет! Этого быть не может!
А между тем…
Наконец, Мастон не выдержал и в страшном волнении объявил своей покровительнице, что желает покинуть свое убежище. Напрасно Еванжелина Скорбит пыталась удержать его от этого шага. Не потому, что она опасалась за его жизнь, — нет, она знала, что в данную минуту угроза чего-нибудь подобного уже миновала, — но ей хотелось уберечь его от насмешек, ядовитых шуток и намеков, которыми все неминуемо встретят неудачного вычислителя.
И, затем, еще вопрос, какой прием ожидал его со стороны товарищей по Пушечному клубу?! Не выместят ли они на своем секретаре всю досаду за постигшую их неудачу, выставившую их в таком смешном виде? Не на него ли, автора вычислений, падет вся ответственность за неуспех предприятия?!
Но Мастон не хотел ничего слышать. Он не поддался ни на мольбы, ни даже на слезы Еванжелины Скорбит и вышел из дома, где скрывался. Понятно, стоило ему появиться на улицах Балтиморы, как тотчас же узнали его и в отместку за ужас, охвативший всех при возможности потерять не только имущество, но и жизнь, его встретили бранью и оскорблениями.
Стоило послушать одних этих американских уличных мальчишек.
— Эй, ты! Выпрямитель оси! — кричал один.
— Ах, ты! Кувыркатель земного шара! — подхватывал другой и т. д.
Одним словом, на Мастона началась травля, и осмеянный секретарь Пушечного клуба принужден был искать спасения в отеле миссис Скорбит, где его подруга истощила весь запас нежности, чтобы успокоить его. Но все было напрасно! Ничто не могло утешить ее друга.
Так прошли две недели. Жители земного шара, придя в себя от перенесенных волнений, мало-помалу успокоились и перестали даже думать об угрожавших им проектах «Северного Полярного Товарищества практических деятелей».