– Я прекрасно понимаю, что с тобой происходит! И знаю, чем тебе помочь! – заявила она, неторопливо расстегивая на Арсении рубашку.
Что произошло после, он долго не мог восстановить в памяти. У него раньше случались короткие, ни к чему не обязывающие связи, но с Валей все было по-другому. Ее губы, уверенные, смелые, сводили его с ума. Руки находили такие неожиданные места для ласк, что кровь ударяла в голову. Родительская квартира потеряла четкие, знакомые с детства очертания, кружась в неистовом вихре. Старинная бронзовая люстра раскачивалась прямо над головой в диком, яростном ритме. Только позже, когда рвущееся из груди сердце немного успокоилось, пришло осознание происшедшего. Арсений даже не догадывался, насколько это может быть прекрасно! Вся его прежняя жизнь, все мимолетные романы полетели в тартарары. Теперь он в полной мере ощутил, что не представляет жизни без Вали.
Вечером они пили чай из огромных, привезенных откуда-то отцом чашек, так не похожих на привычные. О чем-то говорили, сидя на кухне. Валя, решив не обременять себя одеждой, устроилась напротив Арсения на просторном диване, по-турецки скрестила ноги и с чуть насмешливой улыбкой отмечала, куда направлен взгляд друга.
– Ты не боишься воспламенить меня своими глазами? – со смехом спросила она, смутив Арсения.
Он невольно поперхнулся горячим чаем, закашлялся, лицо покраснело то ли от стыда, то ли оттого, что он начал задыхаться. Валя мигом оказалась рядом, прижалась к его голой спине, восстановила его дыхание, а затем провела по ней затвердевшими от возбуждения сосками.
Они вернулись из ванной, только когда совсем стемнело. На столе позабытые чашки с недопитым чаем, стул, на котором сидел Арсений, перевернут, его шорты почему-то на широком подоконнике…
– Мне пора домой, – спокойно сказала Валя. – Ты ведь знаешь, что приличная девушка должна ложиться в постель не позже шести вечера, чтобы к одиннадцати быть дома?
– Я провожу тебя, – тут же предложил Арсений.
– Хорошо, – немного подумав, согласилась Валя.
Домой Арсений возвращался окрыленный. Еще бы! Она стала его настоящей женщиной! Проходя через соседний двор, он услышал бренчание гитары и знакомый голос Антона. Тот, сидя в окружении дворовых пацанов, собравшихся в старой деревянной беседке, что-то напевал о морях и шквалах. Переполненный счастьем, Арсений подошел к другу, похлопал по плечу и, раздвинув малолеток, опустился на затертые перила.
– Привет! Ты что так поздно? – спросил Антон, внимательно разглядывая улыбающееся лицо друга.
– Да так, девушку провожал!
– И от этого сияешь, как начищенный самовар? – рассмеялся Антон. – Рассказывай! Что такое вывело тебя из депрессии!
– Так, ничего! – не скрывая счастливой улыбки, ответил Арсений.
– Это ничего в переводе на русский называется любовь! Не нужно мне сказки рассказывать! – в тон ему заметил Антон и, взяв несложный аккорд, запел, подражая известному барду:
Я старый сказочник, я знаю много сказок.
Про злых волков и зайцев косоглазых,
Про хитрых лис и глупых попугаев.
Я старый сказочник, я много сказок знаю.
– Вот так-то, дружище! – закончил песню Антон, хлопнув ладонью по деке. Гитара жалобно звякнула, и в наступившей тишине еще долго звучала какая-то струна.
– Может, ты и прав! – вдруг согласился Арсений. – Пойду я!
– Иди! – поддержал его Антон. – А я еще немного с ребятишками посижу. Расскажу им о тех красотах, что ты помог мне увидеть в походе. Валеньке привет от меня передай! Хочется верить, что она меня еще не забыла. Хорошая девчонка, только взбалмошная немного, но ей это даже идет!
Арсений в тот раз не придал большого значения словам друга. А с Валей он встретился на следующий день. С этого дня их роман плавно перетек в совершенно иную фазу. Они стали проводить вместе не только дни, но и ночи.
После разговора с Валерой Инга немного воспрянула духом. Но испытания, выпавшие на ее долю в этот день, еще не окончились. Пока она стояла возле решетки и разговаривала с Валерой, дверь в барак распахнулась, и в него ввалились четверо охранников. Еще двое застыли у порога с автоматами наперевес.
– По местам! Лицом к стене! – рявкнул один из охранников, для острастки ударив ближайшего мужчину дубинкой по обнаженной, покрытой рубцами незаживших ран спине.
Все бросились врассыпную, стараясь не угодить под тяжелые дубинки, спустя несколько секунд замерли у стен, спинами к входу, закинув руки за голову. Валера чуть запоздал, и целый град ударов обрушился на его незащищенные спину и голову. Инга невольно отшатнулась к нарам. Когда в бараке воцарилась звенящая тишина, в него втолкнули едва держащихся на ногах женщин. Их избитые, все в синяках и ссадинах тела были едва прикрыты рваными тряпками. У той, что, пошатываясь, шла первой, по ногам стекали струйки крови. Две другие женщины выглядели не намного лучше. Они только успели добраться до решетки, разделяющей барак, как откуда-то донесся частый заунывный звон. Один из охранников, грубо растолкав женщин, отпер замок, распахнув решетчатую дверь, крикнул:
– Выходи на пайку!
Рита, взяв Ингу за руку, потянула ее к выходу. Вслед за ними вяло поплелись и остальные женщины. Один автоматчик вышел первым и, привалившись к стене, лениво рассматривал Ингу. По его глазам было видно, что именно он прикидывал. Женщины, сбившись в кучку, стояли, опустив головы, ожидая, когда выведут мужчин. Наконец, сопровождаемые ударами дубинок, из барака вышли и они. Построились в неровную колонну и зашагали прочь от барака, куда-то влево, где за редкими высокими соснами виднелось еще одно строение.
Автоматчики держались по обе стороны колонны, а охранники ревниво стерегли ее голову и хвост. Так они и подошли к небольшому домику с курящейся дымком трубой. С одной стороны к нему примыкал небольшой загон, обнесенный колючей проволокой. В него и затолкали пленников. На крыльце кухни появилась оборванная женщина с двумя ведрами. «Лариса!» – догадалась Инга. Под присмотром охранников она зашла в загон, и ворота, через которые входили пленники, тут же заперли. Охранник подошел к ограждению, некоторое время смотрел на переминающихся на месте оборванных людей, почесался и, наконец, рявкнул:
– Жрите, твари!
Пленники, расталкивая друг друга, бросились куда-то в угол, и только теперь, когда толпа отхлынула, Инга увидела валяющиеся на земле ржавые консервные банки. Их-то и полагалось использовать вместо посуды и приборов. Возле ведер собрались все, и старые, и новые. Зачерпывали горячую, непонятно чем пахнущую бурду и, обжигаясь, пили, старательно пережевывая изредка попадающиеся куски нечищеной картошки и каких-то непонятных овощей. Когда ведра опустели, Лариса унесла их на кухню, а пленников вновь строем отвели в барак.
Всю ночь Инга мерзла и, как и другие женщины, пыталась согреться, прижимаясь всем телом к подругам по несчастью. К утру умер Сережа.
Пленников разбудил все тот же заунывный звон. Повторилась вчерашняя процедура: их вывели на влажный от росы плац, погнали к кухне, снова построили, и в этот момент появился Маркел. Он пришел пошатываясь, с опухшим лицом и явно не в духе. Заложив руки за спину, прошелся вдоль неровного строя и, остановившись перед Ингой, долго молча на нее смотрел, будто прикидывая, что бы ему с ней сотворить.
– Ты! – Маркел ткнул пальцем в грудь девушки. – Останешься на кухне! Остальные в поле!
Инга, подталкиваемая охранником, вышла на середину плаца. Тут же откуда-то появился один из поваров. Грубо схватив девушку за руку, он потащил ее в домик. Остальные, подгоняемые вооруженной охраной, ушли по неприметной тропе куда-то в тайгу.
В тесной неприбранной кухне второй повар жарил мясо на большой сковородке. Взглянув на Ингу, он облизнулся, словно увидел кусок телятины, но так и не отошел от плиты, зато второй бесцеремонно ощупал ей всю, стараясь причинить как можно больше боли. Натешившись, он тем не менее не стал ее насиловать, как Инга ожидала, а только рявкнул:
– Бери тряпку и наведи порядок! После вымоешь котлы и плиты!
Девушке пришлось подчиниться. Грязная вонючая тряпка скользила в руках, а повара тем временем, откровенно разглядывая Ингу, делились фантазиями, кто и как будет ею пользоваться. Девушку передергивало от гадливости, страх сковывал ее – она слишком ярко представляла, что именно с ней может произойти, причем в любую минуту.
Инга домывала тяжелый закопченный котел, когда в помещение вошел Маркел. Схватив со сковороды здоровенный кусок еще не прожаренного мяса, он хмуро взглянул на Ингу и сказал:
– Хватит прохлаждаться! Пошли, делом займешься.
Инге не оставалось ничего иного, как пойти следом за Маркелом. Он шел не оглядываясь, уверенный, что девушке некуда бежать. На пороге своего домика остановился:
– Ты там посмотри! Что-то с твоей подругой не то! – сказал он, голос его будто дрогнул.
Он буквально втолкнул Ингу в комнату. От увиденного сердце девушки едва не остановилось. Таня со связанными руками висела на веревке, закрепленной на потолочной балке. Всклокоченные волосы прикрывали лицо, но было видно, что оно превратилось в сплошной кровоподтек. Руки посинели. Дыхание почти не прослушивалось. Инга дрожащими руками попыталась распутать заковыристый узел, но ничего не получалось. Неожиданно прямо возле ее пальцев вжикнул огромный нож, и тело Тани рухнуло на грязный пол.
Перевернув ее на спину, Инга беззвучно заплакала. Глаза подруги безжизненно смотрели в потолок, не реагируя на свет. Дышала Таня с большим трудом. Инга попыталась проверить пульс, но, даже найдя пульсирующую под холодной, какой-то неживой кожей вену, сосчитать не смогла. Сбивалась.
– Что с ней? – нетерпеливо спросил Маркел.
– Не знаю! Кажется, она ничего не видит! Что ты с ней сделал, зверь?! – сорвавшись, закричала Инга и с кулаками набросилась на главаря.
Тот отреагировал не сразу, девушка успела несколько раз ударить его в лицо, прежде чем очухавшийся Маркел одним ударом отшвырнул ее к стене.