его-то на два года. Не вынесла разлуки с любимым мужем. Перед глазами всплыла картинка их общей могилы под молодой черемухой. Но видение быстро растворилось, вспомнилось радостно улыбающееся лицо мамы. Чике в ту пору исполнилось шестнадцать, и за столом собрались все родственники. Даже дед, седой, но все еще волевой и крепкий, приехал издалека, чтобы напутствовать любимого внука. Вспомнилась и уютная мазанка на высоком берегу. Неумолчный гул моря внизу. Пенистые волны, накатывающиеся на скалистый берег. Бескрайний простор степи, колыхание ковыля. Трель жаворонка в выгоревшем добела небе. Милые, греющие душу картины всплывали одна за другой, принося в сердце покой и умиротворение.
Сон Чике приснился странный. Он лежит на крошечном пятачке зеленой травы, посреди унылых серых камней. Солнца нет, но яростный слепящий свет падает вертикально вниз, заставляя щуриться. Чика пытается прикрыть глаза рукой, защититься от неистового света, но руки не слушаются. Он словно распят на лужайке, хотя никаких пут не видно, он не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Только голова может поворачиваться.
Где-то далеко, в необозримой дали, появились две трудно различимые точки. Они приближаются, неспешно, спокойно. Чика смотрит только на них. Уже можно различить человеческие фигуры, просто летящие по воздуху. Одна в темных, другая в светлых одеждах. Руки опущены по швам, ноги неподвижны, лиц еще не разобрать, но они приближаются, видно, как ветер развевает темные волосы на светлой фигуре и серебристо-белые – на темной.
Фигуры приблизились настолько, что уже видны лица. Темноволосая, удивительной красоты женщина в белом одеянии, свободно ниспадающем с плеч, и крепкий мужчина, седой, с мужественным лицом, короткой седой бородкой и глазами цвета небесной лазури.
Они не остановились, а каким-то фантастическим образом зависли рядом с Чикой. Теперь он видел, что крошечная зеленая лужайка не окружена каменистой пустыней, вокруг разливается свет. И сам он, распростертый на траве, и двое странных людей парят в бесконечном ослепительном свете. Лица и мужчины, и женщины были спокойны, величавы и неподвижны. Они смотрели на Чику, а он слышал разговор.
– Милый мальчик, зачем же ты пришел сюда? – раздался удивительной чистоты женский голос.
Чика попытался ответить, но губы не слушались, будто склеенные.
– Ты видишь, Тара, что он пришел сюда не по своей воле! – прозвучал низкий трубный глас мужчины.
– Да, но я вижу на нем кровь! Кровь невинных! – возразила женщина.
– Согласен, но была ли в том его воля? – спросил мужчина.
– Неужели это имеет значение?
– Боюсь, что немалое.
– Я не отдам его тебе! Там ему не место! – В голосе женщины зазвучал металл.
– Ты видишь, что он не заслуживает злой участи. Я не хочу отнимать у него положительный потенциал!
– В нем много темного! Он убивал. Терзал других! – настаивала женщина в белом.
– Он любил! Много страдал. Не его вина в том, что столько горя выпало на его долю.
– В мире живых ему не место! Он должен принадлежать мне! – с оттенком нерешительности произнесла женщина.
– А почему ты настаиваешь на крайностях? Разве мир живых подвластен тебе?
– Я не властвую ни в одном из миров, согласна, но он пришел в мои горы! Думаю, я вправе требовать исполнения законов!
– Тара, ты знаешь, что мы должны быть едины в своих решениях. Иначе демоны завладеют им. Разве он достоин горькой доли?
– Но простить?
– Нет, прощения он не заслуживает. Хотя может обрести забвение и покой. Посмотри, он устал скитаться. У него нет никого, кто мог бы поставить за него свою жизнь. Дух его был силен, но чужая воля подавила его. Пройдя через испытания, он надломился и поддался обстоятельствам. Он виновен не настолько, чтобы обратиться в прах. Я не отниму у него искру.
– Я вижу больше темного, чем светлого. Ты хочешь сказать, что та искра, что теплится в нем, способна будет очистить душу?
– Я верю в это. Согласись, Тара, мы прощали и большую кровь.
– У меня нет хранителя.
– Я знаю. Ты выбрала для него нелегкую долю. Но твои горы очистят его. Пройдут годы, возможно, века, прежде чем душа станет достойной чертогов. Ему придется забыть прошлое. Абсолютно все, что было с ним в жизни. Готов ли он?
– Ты собираешься спросить его? Но он…
– Он слышит! Я позаботился об этом!
– Ты, оказывается, еще более жесток, чем я! Выходит, он уже знает, что его ждет?
– Он не представляет своей участи. Возможно, для него это будет страшнее смерти. С твоего позволения я выношу приговор! – твердо сказал мужчина.
– Я согласна!
– Василий Зинченко! Отныне ты теряешь имя и становишься Хранителем Белой Тары! Твой удел – жить в этих горах, охранять и защищать доступными средствами Святилище. Твой дух, неразлучный с нетленным телом, останется здесь, в Беловодье, до той поры, пока очищение не снизойдет на тебя и пока новый Хранитель не придет тебе на смену!
Умрой покачивался в седле. Невеселые мысли роились в его голове. То, что Белая Тара оказалась в руках у Маркела, не давало ему покоя. Видел он статуэтку впервые, раньше только слышал о ней. С детства рассказы о Белой Богине передавались из уст в уста, и не только среди женщин селения, в котором родился и вырос Умрой. Мужчины тоже частенько вспоминали о ней. В особенности после одного случая, что произошел, когда Умрою было всего четырнадцать лет.
Разбитной тракторист Сунжой, не чуравшийся выпивки, любитель женщин и игрищ, притащил как-то домой сверток. Что в нем было, не говорил никому, только вскоре забросил он пьянку, все чаще стал проводить время со стариками и, как ни странно, женился на хорошенькой учительнице, приехавшей в селение из города. Пара была загляденье. Оба молодые, красивые. Сунжой молодую жену буквально на руках носил. Как-то раз соседка услышала в доме Сунжоя дивное пение. Восхищенная, она решила зайти к молодой учительнице, похвалить да, что скрывать, пригласить на вечерние посиделки, чтобы она и ее подругам спела удивительную песню. Зашла соседка в дом, а там никого! Едва соседка дверь открыла, пение смолкло! Удивилась она, вышла на улицу и видит, к дому приближается учительница, из школы идет!
Удивилась соседка, но решилась спросить у учительницы, кто мог петь в ее доме. Смутилась тогда молодая женщина, но в дом пригласила и под большим секретом показала удивительной красоты статуэтку.
– Вот она и поет иногда. Особенно когда дома никого нет.
Соседка ничего не сказала учительнице, хотя узнала ту, что была изображена в металле. Белая Богиня, или, как ее еще называют, Белая Тара. Хранительница и защитница этой земли и этих гор. К ней обращают молитвы женщины, когда хотят завести детей, просят богиню о помощи, когда в семье нелады. Да только не всем помогает Белая Тара. Озаряет она добром лишь чистые души и светлые помыслы. Но не удержалась соседка и рассказала о статуэтке подругам. В дом Сунжоя зачастили женщины, да только недолго это продолжалось. Пропала богиня. Думали, унес ее кто-то, но так и не нашли. Скорее всего, сама ушла. Потому как в селении долгое время царили мир и покой.
Предания гласили, что когда Белая Тара заканчивает свои мирские дела, то удаляется в горы на покой сил набраться, отдохнуть от суеты среди древних вершин, чтобы в очередной раз прийти на помощь там, где это понадобится. С той поры о богине вспоминали не раз, но та не появлялась.
Теперь, оказавшись в грязных руках, Белая Тара могла начать мстить. Нужно было вернуть богиню горам. Сделать это мог только Умрой. Но как вырвать ее из кровавых лап Маркела, он не знал. Богиня не потерпит убийства! Даже защищая ее, нельзя применять оружие. Убедить Маркела в том, что богиню нельзя трогать человеку с нечистыми помыслами, было просто невозможно. Он на самом деле мог продать Белую Тару, распилить ее или переплавить. Умрой мучительно искал выхода. В своем предназначении он не сомневался. Если уж выпал шанс вернуть богиню родным горам, то это нужно сделать.
Маркел не обращал на спутника никакого внимания, он рвался вперед, стараясь как можно скорее разделаться с похитителями. Умрой решил воспользоваться представившимся случаем. Едва Маркел, спускаясь по длинной осыпи, отвернулся, Умрой стеганул свою лошадь, чтобы столкнуть главаря вниз, но странно: вместо того чтобы врезаться на скаку в бок лошади Маркела, его лошадь вдруг остановилась как вкопанная. Обернувшись, Маркел оскалился и, резко взмахнув нагайкой, рассек лицо Умроя.
– Ты бессилен, дикарь! Тебе не завладеть золотом! – расхохотался бандит, глядя, как кровь стекает по щеке Умроя.
Голос Маркела прогремел подобно грому. Умрой невольно содрогнулся. Только позже он понял, что бандит кричал ему не на русском языке. Этот старинный язык, который в детстве он слышал от стариков, поразил его и испугал. Маркел, не очень-то владеющий нормальной речью и изъясняющийся в основном на блатном жаргоне, кричал на языке предков, которого просто не мог знать! Язык ойротов, ныне забытый и искаженный, снова зазвучал над горами. И тут Умрой понял, что он бессилен. Если в Маркела вселился демон гор, то бороться с ним могут только боги! Напуганный внезапной переменой, Умрой забыл о первоначальных планах завладеть деньгами Маркела. О том, что страстно желал спасти Белую Тару. Теперь он мог лишь подчиняться и выполнять приказы.
Уже полдня они преследовали беглецов, но никого и ничего, кроме свежих следов, найти не могли. Маркел несколько раз пытался связаться по радио с Чикой, но тот не отвечал. Впрочем, Умроя теперь все это уже не беспокоило. Уронив голову на грудь, он следовал за Маркелом, даже не пытаясь что-либо предпринять. С грустью думал о нелепости жизни, о том, что уже никогда не порадует жену. Предчувствие чего-то страшного подавляло все его желания. Единственное, о чем теперь мечтал Умрой, так это о скорейшей развязке, которая, по его мнению, приближалась с каждым шагом.
Солнце скрылось за тяжелыми свинцовыми тучами, подул сильный, порывистый ветер, взметнул тучи серо-красной каменной пыли. Дымкой заволокло горизонт. В такую погоду продолжать погоню безумие, но Маркел упорно продолжал понукать лошадь, и Умрой послушно тянулся за ним, не смея даже прекословить.