— негодовала Дагни.— Может быть, надеется, что кто-нибудь примет ее за звезду немого кино?» Сэнди Шварц, седьмой по счету ювелир, ответивший на ее звонок, уступил лишь после того, как Аллегра пообещала ему, что его изделия будут украшать шею, уши и пальцы Айван-Мелиссы Пелл во время ее шествия по красному ковру на премьере «Любит мальчиков, любит девочек».
Сев в машину, я тут же вскрыла конверт и взглянула на серьги. Прошлой ночью я их не видела, так как Аллегра в последнюю минуту решила распустить волосы. Я не могла поверить, что она разбудила меня лишь с целью вернуть это ювелиру. Может, Сэнди пошутил? Серьги напоминали крохотные ломтики картофеля с оранжевыми, розовыми и фиолетовыми стеклышками. С другой стороны, Аллегра не стала бы брать их напрокат, будь они такими дешевыми, какими казались. Однако чтобы утешить меня из-за потери лишних тридцати минут сна, этим серьгам следовало бы быть более изысканными. Мне пора было браться за дело, поэтому я перестала думать об Аллегре и ее украшениях, кинула серьги в подставку для стаканов на дверце машины и поехала на Уилширский бульвар.
Лишь убедившись, что еду правильно, я поняла, что Сэнди обосновался в стороне, прямо противоположной нашему офису. А Уилширский бульвар был совершенно запружен машинами. Я так хотела кофе, что была готова выпить бочку. Изо всех сил вертя головой, я пыталась найти место для парковки, но безуспешно. В конце концов заехала на заправочную станцию, при которой был магазинчик, и затарилась там всей мыслимой и немыслимой съедобной дрянью, к которой прилагалось немного мутного варева под видом кофе. После хлопьев у меня маковой росинки во рту не было, и мне хотелось всего: соли, сахара, шоколада и, главное, кофеина в разных его видах. Я заглянула в корзину и решила, что недостаточно побаловала себя, а потому добавила пару бутылочек «Гаторада» [10], упаковку бисквитных кексов и бог знает чего еще. Затем расплатилась за все кредитной карточкой «Глориос». Удовлетворенная, я продолжила путь к магазину Сэнди Шварца. Серьги занимали полезное пространство, необходимое для кофе и «Гаторада», поэтому я бросила их на сиденье.
Я настроила радио и продолжила свое путешествие со скоростью четырех миль в час. Набив рот чипсами «Принглс» и подпевая Донне Саммер, я глянула вбок и увидела потрясающего парня за рулем «астон-мартина». Он оценивающе оглядел темно-бордовый «форд-таурус» и прыщавую особу внутри, пожирающую чипсы и отбивающую ритм на рулевом колесе, слегка покачал головой, а затем, с риском попасть в аварию, объехал плетущиеся передо мной машины и пристроился где-то впереди. Видимо, мой вид оскорблял его врожденное чувство прекрасного. Я разозлилась.
Двигаясь с черепашьей скоростью, я размышляла над ночными событиями. Труднее всего оказалось справиться с бесконечными требованиями знаменитостей и их «дрессировщиков». Все шишки явились по той причине, что были номинантами, ведущими или просто хотели станцевать румбу на красном ковре. И все же большинство из них вело себя так, будто оказывало нам огромную услугу, придя на нашу вечеринку, и горе тем, кто забывал об этом хотя бы на секунду. Ни одно их желание не было пустяком, и никто из них не мог и помыслить что-либо сделать без посторонней помощи. Бешеная активность, начало которой было положено в Нью-Йорке, обернулась снежным комом, взорвавшимся миллионом истеричных «подай», «принеси» и «налей». Слова «пожалуйста» и «спасибо» временно улетучились из английского языка, и мне даже начало казаться, что они никогда не вернутся. История с Шоном Рейнсом, стоившая мне стольких сил, разрешилась за два дня до награждения, когда мне позвонили из чартерной авиакомпании и сообщили, что самолет уже в Сиднее, но Шон его не встретил. В ужасе я позвонила его пресс-секретарю. «Ой, я была ужасно занята и забыла предупредить,— ответила та.— Шон встретил в Сиднее Тома Круза, и Том пригласил его в свой «Боинг-727», так что ему не нужен самолет. Я хотела переслать вам его электронное письмо. Вы должны подогнать лимузин, когда самолет Тома приземлится в Лос-Анджелесе. Шон не любит ждать, так что постарайтесь не опаздывать».
Одно лишь воспоминание об этом приводило меня в ярость. Заказ того самолета обошелся в целое состояние, его стоимость в шесть раз превышала мою годовую зарплату в «Глориос» — и все для того, чтобы отказаться от него, выбросить и забыть, как использованную салфетку. Не говоря уже о том, что человек, не верящий в Практикантет, оказался способен рассылать электронные письма, опасаясь, что ему, не дай Бог, придется самостоятельно ловить такси. Естественно, Вивьен допросила меня с пристрастием. Казалось даже, что, по ее мнению, я могла бы отговорить Шона от совместного путешествия с Томом Крузом или что я должна была предвидеть их неожиданную встречу в вестибюле «Сидней Интерконтинентал» и предугадать, что они возжелают лететь вместе.
—Но я даже не знала, что они знакомы,— оправдывалась я.
—Ты что, еще не поняла? Они все знакомы друг с другом.— Она повернулась ко мне спиной и стала беседовать с Дагни о расписании парикмахерских и косметических кабинетов.
Раздался автомобильный гудок, я резко вывернула руль, чтобы избежать столкновения, и серьги Аллегры свалились на пол. Я не стала их поднимать, довольная, что этих «картофелин» больше не видно. Движение было таким медленным, будто все машины ушли на дно океана и ехали там — на самой глубине, где рыба один раз в день лениво шевелит плавниками. Остановившись перед пешеходным переходом, я протерла свои новые солнечные очки. Надев их вновь, я улыбнулась своему отражению в зеркале заднего вида. Похоже, они были лучшим приобретением этой недели.
Вернувшись в отель в прошлую пятницу, я обнаружила в номере огромную подарочную корзину. На прилагавшейся карточке было написано: «В надежде, что Ваш вечер будет блестящим — от друзей из фирмы "ИнСтайл"». Загоревшись, я проверила содержимое и увидела, что корзина набита дорогой косметикой и лосьонами. Кроме того, там была пара бестселлеров, бельгийский шоколад, сахарное печенье «Оскарс», специальный выпуск «Академия стиля» журнала «ИнСтайл» и пара модельных трусиков размера «S» (видимо, других размеров не существует). Еще я нашла приглашение в выставочный номер люкс, где мне бесплатно вручат солнцезащитные очки следующего сезона от Малкольма Леонарда — кутюрье, под именем которого выпускались косметические товары, предметы интерьера и джинсы. Надпись гласила: «Позвольте украсить Вас очками, которые сделают Вашу наружность совершенной».
До начала моей смены в офисе, который был организован здесь же, в отеле, оставалось пять минут. Я бросилась в апартаменты Малкольма Леонарда за очками. Когда, получив их, я уже уходила, в номере разразился скандал, так как некоторым знаменитостям понадобились лишние пары очков, а служители отказали, не будучи в состоянии удовлетворить просьбу из-за ограниченности запасов.
Я рассказала Роберту об этой сцене.
—Наверное, меня всю жизнь будут преследовать вопли кинозвезд, раздосадованных отказом.
Он бесстрастно ответил:
—Зато представь, что ты всегда сможешь похвастаться очками, добытыми во время мятежа оскароносцев у Малкольма Леонарда.
Только оказавшись в Лос-Анджелесе, я стала осознавать размах халявы, на которую могли рассчитывать знаменитые и потенциально знаменитые персоны по случаю торжественной недели. Номинантов чествовали на гала-мероприятиях за счет спонсоров, которые скромно желали лишь одного: чтобы их подношения были приняты. Сотовые телефоны, усыпанные алмазами. Прокат роскошных автомобилей. Телевизоры величиной с киноэкран со всеми возможными наворотами. Недельное пребывание на самых дорогих курортах мира — или двухнедельное, если это вас больше устраивало. Высокопрофессиональные массажисты. Все, что угодно, если это можно было легально достать. Косметика в платиновой упаковке. Стереосистемы, способные поразить ваших приятелей из числа рок-звезд. Штучной работы кроссовки с малыми серийными номерами. Лосьоны, кремы и эликсиры, гарантирующие вечную молодость и красоту. При отсутствии гарантии — «консультации» пластических хирургов. Галлоны шампанского. Горы икры. Багаж. Фараонов, которым предстояло наслаждаться вечным комфортом, хоронили гораздо скромнее.
Многие были признательны за такие дары, но некоторые не стыдились возжелать еще большего, хотя и просили нас записывать все лишнее на их счет. В большинстве случаев дарители уступали, ибо отчаянно хотели, чтобы их компании и продукты приобрели популярность в голливудских кругах. Кларк сказал мне, что большая часть подарков будет передарена разным родственникам и прислуге, у которых всенепременно захватит дух от щедрости своих благодетелей.
Зажегся зеленый свет, и я нажала на педаль газа, радуясь отсутствию пробок. Увидав указатель, согласно которому магазин Сэнди Шварца находился недалеко, я с радостью подумала о перспективе покинуть машину. Согласно адресу, который передала мне Аллегра, это был очень высокий дом, выглядевший заоблачно дорогим. Но нигде ни намека на ювелирный магазин. Я справилась у швейцара, который заверил меня, что Сэнди действительно здесь, в пентхаусе С. Я выключила зажигание и нагнулась, чтобы поднять серьги с пола. Их не было видно. Я не могла поверить, что потеряла эту дрянь, которую так долго везла. Они не могли никуда деться. Я вылезла из машины и обошла ее. Открыв дверцу, я встала на колени на мостовую и начала озлобленно разрывать упаковки, стаканчики и прочий хлам, скопившийся на сиденье и под ним. Вдруг что-то сверкнуло, и я увидела, что серьги прилипли к недоеденному кексу. К ним пристала кокосовая стружка, но в прочем отношении они были в целости и сохранности. Я отдала швейцару ключи от машины, положила серьги в карман и вошла в здание. В пентхаус меня вознес лифт, обитый панелями красного дерева.
Апартаменты были ослепительно белыми: белый ковер, белые стены, и даже пара белых картин в белых рамах, а в холле сидел мужчина и играл на белом концертном рояле. Слабо пахло ванилью. Мой вид «замарашки» не сочетался со стерильностью убранства, и мне почудилось, что я могу испачкать что-нибудь просто потому, что буду пристально это разглядывать. Я сосредоточилась на мужчине, который был одет в белую рубашку и джинсы. Закрыв глаза, он исполнял один из концертов Моцарта и выглядел полностью умиротворенным, разделяя безмятежность с большой белой птицей, сидевшей у него на плече. Он еще не осознал моего присутствия. Затем он открыл глаза, улыбнулся мне и поприветствовал джазовым проигрышем.