Как только начался фильм, я нажала кнопку секундомера. Оливер стоял, держа наготове блокнот и ручку. В первом эпизоде актриса, изображающая биолога, увлеченного поисками лекарства от лихорадки Эбола, уверенно расхаживает по лаборатории. Она думает только о своих чашках Петри и облегающем белом халате, который постоянно разглаживает. От часов над ее головой, показывающих одиннадцать тридцать, камера переходит к маленькому окошку, где виднеется полная луна. Итак, режиссер успешно показал, что перед нами — вызывающая ужас лаборатория. Я посмотрела на секундомер и увидела, что прошло две минуты и тридцать семь секунд. «Проклятие!» — говорит актриса, нечаянно сбивая рукавом пробирку. Та падает и кувыркается в замедленной съемке, пока не ударяется об пол и разлетается на тысячу кусков. Актриса нагибается, чтобы взглянуть на разгром, и вдруг видит — это! Два часа сорок три минуты. Кинотеатр взорвался воплями, визгом, криками и отчасти — нервными смешками. Мы с Оливером выбежали из зала, чтобы составить отчет.
—Сколько, по-твоему, вопило?— спросила я.
—Наверное, половина,— сказал он.
—Запиши. А задыхалось?
—Около трети? Может быть, четверть.
—Запиши: двадцать пять процентов. И кричало, по-моему, около пятидесяти процентов.
—А смеявшихся было совсем мало. Большинство было здорово напугано.
Я сложила в уме.
—Получается шесть процентов. Можем идти.
Оливер отправился за кофе со льдом, а я позвонила в офис. Тони хотел знать статистику немедленно, но, естественно, я не могла позвонить на его личный телефон. Сведения ему должна была передавать Аллегра. Я позвонила Дагни, чтобы запустить снежный ком сообщений, и впервые за все время мне голосом Аллегры ответил автоответчик. Я представить себе не могла, что заставило Дагни уйти с рабочего места, но, так как у меня не было времени, чтобы над этим задумываться, я стала вызванивать всех, кто сможет передать эти важные сведения Аллегре. Кларк не отвечал. Я уже набрала номер Роберта, и тут вспомнила, что они оба отправились в аэропорт встречать Джимми Чина, азиатскую звезду боевиков. Первый фильм Джимми, дублированный по-английски, «На обед я ем драконов», должен был выйти через три недели, и актер совершал пресс-тур для его продвижения. Джимми был одной из главных звезд китайского кино, а миллиард человек, по словам Фила, не может ошибаться.
Мне как можно скорее нужно было сообщить эти кричаще-вопяще-оруще-смеющиеся проценты Аллегре, и я набрала номер Вивьен, готовясь к беседе с Кимберли, от которой можно было ждать разъяснений на тему, что «Имитатор» не является «фильмом Вивьен», и прочих отговорок, которые она могла сочинить, чтобы растолковать мне, почему моя просьба не имеет никакого отношения к ее работе. Я была приятно удивлена, когда мне ответил твердый, профессиональный голос:
—Триша, офис Вивьен Генри.
—Привет, Триша. Это Карен. У меня цифры с просмотра «Имитатора», он только что начался. Их нужно сейчас же передать Аллегре.
—Конечно, диктуйте.
Я перечислила наши открытия, Триша быстро их повторила и сказала:
—Я прямо сейчас иду к Аллегре — считайте, что все исполнено.
С тех пор как я начала работать в «Глориос», я не видела практиканта лучше, чем Триша Садовски. Трудолюбивая, умная и сведущая во всем, она бесплатно тратила свое лето на работу с Вивьен. Роберт, отвечавший за практикантов, великолепно ее обучил, и до сих пор она отлично справлялась с любыми поручениями. Я не сомневалась, что мое послание уже в руках у Аллегры и находится на пути к Тони.
Рядом со мной вырос Оливер:
—Вот твой кофе, крошка.
Родители Оливера Бартона владели домом на берегу океана в Нантакете, где часто гостила Первая Семья государства. Оливеру было двадцать три — чуть старше прочих практикантов, но он только что окончил один из престижных колледжей на Восточном побережье, а потому прекрасно вписался в наш коллектив. У него были голубые глаза и темно-каштановые волосы. Одевался Оливер в стиле семидесятых — рубашки с открытым воротом и расклешенные брюки, ботинки на каблуках. Всякий раз, когда он проходил мимо, мне казалось, что сейчас зазвучит одна из песен Барри Уайта [16]. Оливер всех называл «крошками». Сочетание богатства, привлекательной внешности и того факта, что он делил трехэтажный дом на Манхэттене с солистом хиппи-джем-группы «Зиплок», позволяло ему отрабатывать свой образ без тени иронии. Он был «мечтателем» в духе Дэвида Кэссиди.
Второй сеанс «Имитатора» начинался в полдень. Мы с Оливером, вместо того чтобы возвращаться в душный офис, решили прогуляться в небольшом парке рядом с кинотеатром. Оливер растянулся на скамье напротив моей, сотовый телефон мирно покоился у него на животе. Я позвонила Кларку, чтобы узнать, прилетел ли Джимми.
—Я в офисе «Бритиш эйруэйз»,— ответил тот необычно измученным голосом.— Они потеряли багаж Джимми, и я заполняю бумаги, чтобы его нашли. У него было два чемодана, но пока мы нашли только один.
—Его багаж потерялся в «Конкорде»?— Этого просто не могло быть.— Туда же помещается всего сто двадцать пять человек.
—Я знаю, знаю. Но они думают, что кто-то взял чемодан по ошибке и еще объявится.
—Какая чушь. Как он к этому отнесся?
—Спокоен, как скала. Случись такое со мной, я бы голос сорвал, но он все воспринимает с невероятным пониманием. Сейчас они с Робертом ждут в машине, и, как только я здесь разберусь, мы отвезем его в «Шерри-Нетерленд». Клянусь, что, если когда-нибудь полечу на этой штуке, я возьму с собой самый занюханный чемодан. Они сейчас выгружали багаж, так там сплошные здоровенные кофры от Луи Вюттона — и у Джимми, разумеется, был такой же. Чем ты сейчас занимаешься — потеешь в офисе?
—Я на просмотре «Имитатора», оповещаю Тони о реакции зрителей.
—Ах да, режиссер хочет убедиться, что все будут визжать, когда натикает две минуты и сорок восемь секунд.
—Сорок три,— поправила я.— Ну, пока.— Я посмотрела на Оливера: — Представляешь, в «Конкорде» потеряли багаж Джимми.
—Кофр от Луи Вюттона?— спросил он, приоткрывая глаз.
Я кивнула.
—Понятно.— Его голос был полон мировой скорби.— В последний раз, когда я летел их рейсом, мой чемодан нечаянно взяла Джульет Бартлетт.
—Да ну?
—Ага, но мы разобрались. Она завезла его мне, и мы выпили. Без ущерба и последствий.
—Правда?!
У Оливера зазвонил телефон.
—Да, она премиленькая, но не мой тип,— объяснил Оливер, поднося трубку к уху.
Я не переставала удивляться его манере изъясняться. То, что у другого прозвучало бы грубостью, у него выходило совершенно естественным и безобидным.
Продремав с полчаса на скамейке под телефонные разговоры Оливера, я обнаружила, что уже без четверти двенадцать. Пора было возвращаться в кинотеатр.
—Пошли обратно, смотреть начало,— сказала я Оливеру.
—Карен, ты не возражаешь, если я смоюсь? У одного моего приятеля проблемы, и я ему нужен.
—Ладно.— Я и сама могла справиться. Кроме того, с учетом отношения к Оливеру в офисе отказывать ему было неразумно. В первый день его работы мы были поражены, когда увидели, как улыбающийся Фил ведет его к нам и представляет Аллегре, которая, в свою очередь, говорит ему: «Добро пожаловать». Мы с Дагни сидели разинув рты, пока Аллегра кудахтала над Оливером, расспрашивала его о родителях и рассказывала забавные истории о маскараде, на котором она была и где его отец, Фил и президент нарядились тремя мексиканцами. Казалось, что Аллегра вдруг стала нормальным человеческим существом. Более того, у нее даже появился голос. Роберт, следуя инструкциям Аллегры, сопроводил Оливера в пустую кабинку — предмет вожделений многих сотрудников. Стало понятно, что Аллегра превратила этот отсек в «гостевой офис», а значит, шансов занять его ни у кого из нас не было.
«Гость» — удачный эпитет для роли, которую играл этим летом Оливер. Не то чтобы он не хотел помогать — просто привычный образ жизни часто мешал ему появляться на работе. Он общался с золотой молодежью, волочился за фотомоделями и время от времени пропадал где-то со своим соседом по дому, так что времени на работу с факсами и файлами у него оставалось немного, и на это смотрели сквозь пальцы. Видимо, всем казалось, что было бы несправедливо заставлять Оливера ставить интересы «Глориос» выше привычной светской жизни. Но я была благодарна ему за одну вещь — Оливер предложил мне пользоваться его кабинкой: «Когда тебе захочется отдохнуть от трудов, крошка». С тех пор всякий раз, когда мне надо было удрать и не хотелось изображать перекур, меня можно было найти в «рабочей конурке» Оливера. Я читала книги или просто витала в облаках, созерцая прикрепленные к стене фотографии. На снимках был запечатлен он сам, на доске для серфинга, вместе с Лабрадором президента, Никаких официальных портретов Оливера в обществе главнокомандующего — такие были у всех.
На дневном просмотре «Имитатора» я получила почти те же результаты — ахов было чуть больше, но это уравновесилось некоторым сокращением визгов. Нервный смех устойчиво держался на шести процентах. Я передала цифры Трише и вернулась на свою скамейку, радуясь возможности бездельничать до двух часов дня. Потом позвонила Абби.
Мы всегда проводили лето вместе: загорали на пляже, ходили на вечеринки на открытом воздухе и время от времени проводили выходные у ее бабушки и дедушки в Уотч-Хилл. Я с нетерпением ждала возвращения Абби — она собиралась провести июль и август со мной и Элен. Но в конце июня ее выбрали для участия в престижном исследовательском проекте, и она все время проводила в университетской лаборатории — совсем не леденящей душу, по моему глубокому убеждению. Мы отправляли друг дружке десятки сообщений и электронных писем, но вот уже два месяца не разговаривали по-настоящему.
—Карен!— Она отозвалась после первого же звонка.
—Здесь просто…— начала я.
—Знаю — я тоже была по уши в делах,— сказала она.
За что я люблю Абби — мы всегда могли продолжить беседу с того места, на котором остановились в прошлый раз.