Я со смехом сообщила:
—Мой практикант, Оливер Бартон — из нантакетских Бартонов, которые дружат с президентом,— только что бросил меня на произвол судьбы, потому что у него нашлось занятие получше. Дагни в него втюрилась и постоянно старается пройти мимо его кабинки. Надеется, что он обратит на нее внимание, но он, конечно, почти не появляется в офисе.
—А тебе это нравится, да? Кстати, ведь прошла почти половина срока, правильно? Я про ваш договор с Эллен. Год-то продержишься?
—Прошло всего около пяти месяцев,— ответила я и вдруг поняла, что уже успела забыть о договоре.— Трудно сказать. Интервалы между унизительными выговорами возрастают, так что сдвиги есть. Я все больше и больше работаю на отдел маркетинга, а это здорово. Сайт уже готов, и отзывы неплохие. Конечно, в нашем отделе никто не знает, что я приложила к этому руку. Они все здесь держатся невероятно обособленно.
—Зато ты — в самой гуще событий,— сказала она.
—На самом деле я постоянно чувствую себя аутсайдером.— Я признавалась в этом впервые.— Теперь уже ясно: я — Рабочая Лошадь.
—Не вешай нос. Думаешь, лучше просидеть все лето в лаборатории?
—Иногда мне кажется, что я и есть в лаборатории. Эксперимент по измерению пределов человеческого терпения.
Мне хотелось рассказать ей об Эллиоте, но я не решилась. Эллиот пару раз звонил и говорил, что хочет увидеться, но все пока неопределенно, и всегда сопровождая это вопросами насчет какого-нибудь нового слуха о «Глориос». Я не знала, что и думать, а то, что он мне очень нравился, лишь осложняло дело. Я не хотела гадать и сходить с ума.
Мы попрощались с Абби, договорившись созвониться в самое ближайшее время.
Два показа фильма, уже состоявшиеся сегодня, представляли версию Тони; после полудня нам предстояло увидеть режиссерскую версию. Незадолго до двух прикатили два лимузина и извергли Тони и режиссера. Входя в кинотеатр, они не смотрели друг на друга. Когда я достала секундомер, они сели по бокам от меня, будучи явно на взводе.
—Сейчас увидим, кто из нас прав,— сказал режиссер, буквально выплевывая слова.
—Ага, мать твою, сейчас мы увидим, кто прав,— отозвался Тони. Две пары глаз уставились на мой секундомер, который я сжимала так, словно хотела раздавить. Мне пришлось сделать усилие, чтобы не нажать на кнопку раньше времени.
Фильм начался, и в решающий момент завизжало семьдесят пять процентов зрителей — по сути дела, очень многие, тогда как остальные либо ахали, либо кричали. Никто не смеялся. Режиссер послал Тони победный взгляд, агрессивно дернув заплетенной в косу бородой в его сторону, что явно означало: «Моя взяла». В фильме было какое-то небольшое отличие, но я никак не могла понять, что же изменилось. Тони выглядел раздраженным.
—Гребаная случайность. Посмотрим, что будет в следующий раз.
Последний показ был назначен на четыре. Я купила молочный коктейль и заняла исходную позицию на скамейке. Само пребывание вне офиса уже расслабляло, потому что начальная сцена из «Имитатора» заставляла меня вспомнить об ужасе, который я испытывала, оставаясь в офисе в одиночестве по утрам. Звонки участились и теперь звучали почти ежедневно, застигая то меня, то Дагни — смотря чья была смена. Мы с Дагни завели журнал и отмечали каждый звонок, его время и точную продолжительность на специальном листке, который хранили на самом почетном месте — на полу. Я настояла на этом, надеясь, что в один прекрасный день ФБР схватит преступника. Сначала, когда я впервые предложила затеять слежку, Дагни вытаращила на меня глаза, но после пары утренних смен, проведенных в одиночестве, тоже стала вести список. Звонки раздавались всегда между четвертью и половиной восьмого, и, хотя казалось, что голос постоянно меняется, сам разговор оставался неизменным:
—Аллегра Ореччи на месте?
—Да, могу я узнать, кто звонит?
Короткие гудки.
Джеральдина, в принципе заинтересованная в нашем благополучии, притворилась глухой, когда я попросила ее позвонить в полицию, чтобы там вычислили номер, а то и пришли послушать — участок находился как раз за углом.
—Карен, я уверена, что это пустяки. Если ты так боишься — пригибайся, когда проходишь мимо окна.
Я продолжала считать, что звонки могут быть как-то связаны с Хенретти, хотя понять, что ему нужно от Аллегры, я не могла. Никто в нашем отделе не видел и не слышал его уже несколько месяцев. Скорее всего — как и предсказывало большинство сотрудников «Глориос»,— он наконец-то бросил свою затею. Вся эта история меня очень волновала: это была загадка, которую мне нужно было разгадать. Почему он сначала помогал Филу и Тони, а потом смирился с их безразличием? Почему затем вдруг во всеуслышание начал грозиться рассказать правду, но так и не осуществил свою угрозу? Я бы с удовольствием прочла биографию Уоксманов и готова была биться об заклад, что и другие — тоже.
Мои думы прервал звонок Роберта.
—Как дела, старик?— спросил Роберт, в совершенстве копируя интонации Чарли. Я рассмеялась.
—Чем ты занимаешься?
—Джимми Чином. На следующей неделе мы устраиваем в его честь вечеринку в «Планете Голливуд». Это будет грандиозно.
—По-твоему, о нем здесь кто-то слышал?
—Нет, и в этом-то вся соль. Это будет своеобразная церемония приема Джимми в звезды боевиков.
—И как это сработает?— Я ничего не понимала.
—Ты правильно сказала: Джимми Чина плохо знают в Соединенных Штатах. Зато прекрасно знают Рональда Улалейтера и Флая Фаччионе. И если Рональд и Флай представят Джимми как своего, то он тут же войдет в моду,— объяснил Роберт, явно довольный собой.
До меня дошло хитроумие замысла. Фредерик (Флай) Фаччионе достиг значительной славы и богатства прежде всего благодаря роли боксера-неудачника, который завоевывает сердца нации, а также роли бдительного ветерана Вьетнама. Рональд Улалейтер, бывший культурист из Европы, иммигрировал в Соединенные Штаты и навел здесь шороху, специально организованного, чтобы принести ему богатство, славу и могущество. Он снялся во множестве фильмов и стал силой, с которой пришлось считаться. Для тех, кто снимается в боевиках, прием Джимми в этот элитный клуб станет важным событием — как если бы Бэтмен и Супермен пригласили Молнию присоединиться к Лиге справедливости.
Привлечение известных актеров и режиссеров к рекламе новичка — метод, который Фил Уоксман отточил, как бритву, тем самым избегая утомительного и зачастую дорогостоящего процесса постепенного выращивания нового таланта от фильма к фильму. Зрители поверят слову людей, уже ими признанных, и Фил сумеет присобачить весьма и весьма громкие имена к очень скромным проектам, в которых те иначе ни за что не стали бы участвовать.
—Но как же быть с гостями, которые придут на премьеру? Они не освищут Джимми?
Блистательная толпа, собиравшаяся на наши нью-йоркские премьеры, вряд ли оказала бы теплый прием неизвестной звезде. Драконов они хавали с солью, а из шкур шили дорогие сумочки.
—Их никто и не звал. Там будут только победители радиовикторин, ди-джеи из «Утреннего зоопарка» и прочая публика, которая будет счастлива попасть на такой праздник.
—Роберт, я тобой восхищаюсь.
—Где ты?— спросил он.— Я думал, ты сбежала вместе с Оливером.
—Я не могла подвести Дагни. К тому же Оливер бросил меня несколько часов назад. Я на просмотре «Имитатора». Мы только что смотрели режиссерскую версию. Она почти такая же, как у Тони, но толпа перепугалась гораздо больше. Не понимаю, в чем дело.
—Следи за пробиркой,— посоветовал Роберт.— Я на днях слышал, как в офисе Тони о ней говорили.
В четыре я вернулась в кинотеатр и вновь уселась между Тони и режиссером. Рукав задел пробирку, и она опрокинулась.
—Проклятие!— сказала актриса на экране.
—Твою мать,— пробормотал Тони.
—Матерь Божья,— прошептал режиссер.
Никто из нас не дышал, когда пробирка отправилась в свой беззвучный полет. Перед тем как удариться об пол, она, снятая замедленной съемкой, шесть раз перекувырнулась в воздухе. Актриса нагнулась, в этой версии — намного быстрее, и затем — через две минуты сорок три секунды — зал ужаснулся. Мы услышали единодушный вопль. Режиссер ухмыльнулся, и они ушли вдвоем. Я немного прошла следом, чтобы подслушать.
—Я же тебе говорил — гораздо страшнее, когда она переворачивается шесть раз,— сказал режиссер.— А если четыре, как у тебя,— то nada [17].
Тони хмыкнул. Потом протянул руку, слегка дернул режиссера за бороду, обнял его и потрепал по спине. Они покинули театр в обнимку.
На следующее утро Аллегра разослала всем служащим отдела письмо, уведомлявшее, что по причине загруженности Роберта за практикантов теперь отвечаем мы с Дагни. Я знала, что Роберт просил о повышении, и надеялась, что у него все получится.
Мы были очень рады, так как уже давно мечтали о каких-нибудь новых обязанностях, и немедленно принялись строить планы усовершенствования программы, хотя угнаться за Робертом в деле наставничества представлялось маловероятным. Под его началом состояла настоящая армия молодежи, которая была готова, хотела и даже могла сделать все, о чем ни попросишь. Роберта они любили без памяти. Мне это казалось разновидностью «стокгольмского синдрома» — Роберт «ломал» своих подопечных, а потом собирал заново. Конечно, его пример вдохновлял, но в какой-то мере и пугал.
Мы с Дагни были обрадованы новой для нас сферой влияния и с энтузиазмом взялись за дело. Мы составляли списки, рисовали графики и сочиняли планы действий, явно пытаясь откусить больше, чем могли проглотить. Роберт дал нам огромную, трижды перехваченную бечевкой связку заметок и статей, которые он собрал и которыми время от времени руководствовался. Там было все — от «Дорогой Абби» до Сунь-Цзы [18], — и каждая страница бережно вложена в отдельную папку-файл.
—Это, знаете ли, не так легко, как вам кажется,— заметил он.