Когда я начала представлять их друг другу, Фил перебил меня и гавкнул:
—Мне не нужно говорить, кто такой Эллиот Солник. Садись, Эллиот. Спасибо, что пришел.— На меня он не посмотрел, но махнул рукой в мою сторону.— Можете нас оставить,— проворчал он.— Ну, как тебе Франческа, Эллиот? Цыпуля, правда?— Оба, едва я начала отступать, захихикали, как грязные старикашки.— Но если серьезно — девочка большой талант, маленькая Одри Хепберн. В ней есть что-то, что так и прет с экрана,— он потянулся и ухватил Эллиота за плечо,— прямо к тебе на колени.— Снова ржачка. Я отошла к стене, откуда можно было наблюдать за Филом и Эллиотом, не слыша их слов.
С моего поста возле входа в танцевальный зал виден был Роберт, приставленный к Синди Адамс и поглощенный беседой с Мермельштейнами, тогда как Франческа общалась с Синди, которая, как мне было видно отсюда, надела свои маленькие очки, чтобы лучше рассмотреть волшебные туфли Франчески. Праздник был в самом разгаре. Людские потоки и водовороты, сопровождаемые негромкой игрой струнного квартета, напоминали танец, в котором люди болтали, менялись партнерами, восхищались нарядами друг друга и вновь приступали к сложным фигурам. Казалось, что всем было хорошо, но я знала, что по-настоящему все расслабятся только тогда, когда из дома удалится последний представитель прессы.
Наконец голос в моем головном телефоне оповестил меня, что момент настал. Я помахала Сабрине и показала на часы, она тут же наклонилась к Филу и что-то ему прошептала. Фил и Эллиот обменялись рукопожатием, и я пошла предъявить права на моего репортера.
—Эллиот, мне жаль, но время вышло.
—Я посижу до конца.— Он разинул рот и прикрыл его руками в притворном ужасе.— Шутка, Карен. Я знаю порядок. Я вывела его из особняка и, следуя предосторожности Роберта, медленно довела до угла. Стоял чудесный вечер, горели настоящие звезды. Ночной сентябрьский воздух бодрил и раскрепощал, и я вспомнила, что после того, как Эллиот будет «выпровожен» с вечеринки, я буду свободна. Я раздумывала, как бы ему об этом сказать, когда он положил руку мне на плечо и улыбнулся:
—Спасибо, Карен. Мне надо бежать.
Меня захлестнула волна разочарования. Я надеялась хотя бы выпить с ним, а теперь осталась официальной ханжой и стервой не у дел. А он уже нашел такси и залезал внутрь. Я уже вновь зажглась надеждой, когда он подался ко мне, как будто забыл о чем-то спросить.
—Карен! Тебе что — нужно проверить, что я и дверцу захлопнул?— Он засмеялся, захлопнул дверцу, и такси уехало.
Я привалилась к автобусной остановке, разглядывая витрины крохотных бутиков Мэдисон-авеню, одновременно силясь понять, почему Эллиот держался так отчужденно. Я понимала, что трудно сохранить привлекательность в комнате, битком набитой знаменитостями, но Эллиот наверняка это понимал — он занимался своим делом годами. Прервав цепочку моих мыслей, рядом материализовался Роберт и попросил сигарету. Он закурил и глубоко затянулся, качаясь на каблуках.
—Это было великолепно, Карен. Ты довела Эллиота Солника до такси. Мне придется взять это на вооружение.
Я мрачно ответила:
—Я рассчитывала на другое.
—Тяжелый вечер?— спросил он. Я кивнула, и он предложил заглянуть в ближайший бар, но я ответила, что лучше пойду домой. Он сел в такси, а я осталась стоять, пытаясь разобраться, чем же таким ухитрилась отпугнуть Эллиота.
—Привет.— Я вздрогнула при звуке голоса, донесшегося из тени позади меня.
—Привет,— ответила я, присматриваясь и стараясь разглядеть, кто это. Полночь есть полночь, даже в ее самом урезанном варианте, и я чувствовала себя несколько неуютно. Из темноты появилась фигура. При свете огней я узнала человека с красного ковра в Лос-Анджелесе.
—Разрази меня гром, если это не моя голливудская подружка,— медленно проговорил он, и что-то в его поведении было мне неприятно. Он выглядел в точности так же — я была совершенно уверена, даже измятый костюм на нем был тот же, что и много месяцев назад.
—Вы… вы… Джордж… то есть мистер Хенретти?— спросила я, заикаясь.
—С чего же вы это взяли?
—Простая догадка.
—Не рассказывайте сказки — Фил и Тони наверняка раздали вам всем мои фотографии. Враг номер один,— сказал он с горечью.
—Не угадали,— ответила я.— У меня нет фотографии. На самом деле они мало о вас говорят.
—Потому что не считают меня опасным,— сказал он и крепко сжал губы. Его руки дрожали чуть меньше, чем в прошлый раз.— Скажите мне правду: они твердят, что я пьянь, конченый человек, больше не могу писать и все такое?
Я будто приросла к месту.
—Для меня в этом нет ничего нового. Можете говорить спокойно.
Я чуть заметно кивнула — один раз.
Он вздохнул, и весь его гнев улетучился, сменившись очевидной печалью. Он стоял с опущенной головой и поникшими плечами.
—Мистер Хенретти? С вами все в порядке?— Он выглядел почти больным.
—Со мной все в порядке,— отозвался он, распрямляясь.— В абсолютном порядке. И будет еще лучше, когда я закончу эту книгу. Вы представляете, сколько людей хотят узнать правду об Уоксманах? Что все было не совсем так — Глория, стригущая волосы над раковиной, и Фил и Тони, самостоятельно выбирающиеся из Бронкса?— Я не ответила, а потому он продолжил: — Правда не столь идиллична.
Мне отчаянно хотелось уйти, и я шагнула к бордюру, чтобы поймать такси, но он дотронулся до моего плеча, и я застыла.
—Я не хотел вас путать, дорогая,— сказал он мягко.— Я никогда никого не обижу.
—Мистер Хенретти, я понимаю. Но я ничем не могу помочь вам.
—И не нужно. У меня здесь везде глаза и уши.
—Так почему же вы со мной разговариваете?
—Просто вы не такая, как они. Когда я увидел вас в Лос-Анджелесе и вы заговорили о Теде Родди, я видел, что вы расстроены. И еще, вы до того серьезны, что у меня душа разрывается.
—О чем вы?
—Вы все принимаете слишком близко к сердцу. Поднимаетесь ни свет ни заря, читаете новости в лимузине, таскаетесь в «Таймс» посреди ночи.
Хенретти знал обо мне слишком много — возможно даже, где я живу. Я была в ужасе. Из-за угла вырулило такси, и я бешено замахала ему и выскочила на проезжую часть — лишь бы поскорее очутиться в безопасном, запертом салоне. Назвав шоферу мой адрес, я посмотрела из окна на Хенретти — маленькую печальную фигуру, одиноко стоявшую в темноте.
На следующее утро я первым делом начала собирать и распространять газетные материалы, посвященные премьере. В большинстве газет красовались фотографии Персоны, входящего в кинотеатр,— или, точнее, его спины. Заголовки преимущественно, в той или иной вариации, гласили: «Петь может не каждый».
Придя на работу, Аллегра сразу же вызвала меня к себе в офис и велела сесть.
—Я знаю, тебя разволновало появление Персоны, и признаю, что не верила в его приход,— прошептала она, роясь в «хитах». Она была одета в стиле, который я называла про себя нарядом «на следующее утро» — плохо сидевшее черное бархатное платье, которое шло ей не больше, чем больничный халат. Она всегда надевала это наутро после премьеры. Вероятно, это была ее версия мятых свитера и рубашки-безрукавки.— Но нам не нужно, чтобы фильм имел такой резонанс. Теперь все газеты полны его фотографиями вместо портретов Бадди Фридмана и Франчески Дэвис или любой другой знаменитой личности,— сообщила она, подчеркивая каждое слово, дабы я поняла, что на мою долю слов уже не остается. Затем она отвернулась к своей картотеке, ко мне спиной. Я вышла из офиса.
Несказанно уставшая и измученная пульсирующей головной болью, я не знала, что делать или говорить в отношении Хенретти. Предположительно мы были обязаны доложить о любом необычном наблюдении, но никто ничего не видел — по крайней мере в моем присутствии. Когда он заявил, что у него здесь везде глаза и уши, я поняла, что если бы кто-то из «Глориос» узнал о нашей с ним встрече, то я оказалась бы неким образом замешанной в событиях вроде тех, какими закончилась история с его книгой. До меня дошло, что я, быть может, была не единственная, кто поддерживал с ним связь. Возможно, так поступали многие. Хенретти знал «Глориос» достаточно хорошо, чтобы воспользоваться взаимным недоверием ее сотрудников в качестве удобной ширмы для своих расследований.
После встречи с Хенретти я отправилась домой и обнаружила, что Эллен не спит и ждет меня, чтобы сообщить о соседе, который интересовался, не работаю ли я девушкой по вызову. Подозрения имелись явно не у него одного, и этим, наверное, объяснялся инцидент со спаниелем, случившийся, казалось, год назад, хотя прошло всего несколько часов. Когда Эллен сказала, что я работаю в «Глориос», у мужика хватило наглости попросить постер «Шедевров».
Неужели все вокруг только и думали, чтобы использовать меня или оскорбить? Это уже просто эпидемия.
РЕШЕНИЕ О ЛИКВИДАЦИИ
Мне не спалось. Когда в половине пятого утра зазвонил телефон, я уже давно сидела за компьютером. Нашла в Интернете один из тестов-эннеаграмм [20], я теперь проходила его, надеясь, разобраться в своих отношениях с сослуживцами. Мне очень хотелось знать, почему, обладая уравновешенным характером, я не нашла в «Глориос» ни друзей, ни людей, которым мое мнение было бы важно.
—Дорогая, беги в офис.— Звонила Белинда из газетной лавки. Я дала ей свой телефон, чтобы она звонила мне в экстренных случаях, и она воспользовалась им впервые.— На первой странице «Нью-Йорк обсервер» напечатана статья «Деньги, ложь, насилие и кино, или Как я нагрел Фила Уоксмана на пятнадцать миллионов».
Я поблагодарила Белинду, быстро натянула на себя вчерашнюю одежду — я так и не успела повесить ее в шкаф,— выбежала на улицу и поймала такси. Когда я добралась до лавки, было еще темно. Белинда ждала меня с двойным эспрессо и четырьмя экземплярами газеты, отпечатанной на розоватой бумаге. Я пробежала глазами первые два абзаца, и мне стало ясно, что эта статья повергнет мое ближайшее будущее в хаос.