—Этого не может быть на самом деле,— нечаянно сказала я вслух, при Дагни, которая старалась скрыть нетерпение при виде премии.
—Что-что?
—Ничего,— ответила я, испуганная тем, что ненароком произнесла свою мантру вслух.— Твой чек, наверное, у Роберта.— И рассказала ей о случившемся наверху.
—Что за контора! Завтра я буду на Ибице — подальше от Лоуэлла и всех остальных местных недоумков.
—Спасибо, Даг,— отозвалась я с сарказмом, которого явно не хватило, чтобы Дагни его заметила.
—Да не за что,— сказала та рассеянно.— Пойду-ка я лучше к Роберту прямо сейчас. Хочу сдать чек и получить часть денег, пока банк не закрылся.
Бросая нераспечатанный конверт в сумочку, я подумала, что, если она еще раз ткнет меня носом в свою поездку, я почувствую вкус паэльи [24]. Любая, даже самая ничтожная и презрительная подачка не могла сравниться с этим унижением.
Еще до полудня пришло новое письмо, на сей раз — от Джеральдины. Она приглашала всех на небольшой праздник — любезный жест со стороны Глории. График посещения был составлен в алфавитном порядке по первым буквам фамилий служащих, на каждую группу выделялось по полчаса. Сейчас пошли буквы А — В, но Дагни не было, она ушла менять деньги. Группе Г — К отводились следующие полчаса, так что мне выпало идти с Кларком и Робертом.
Дагни вернулась как раз к пересменке, и я объясняла ей, куда ухожу, когда Кларк задержался у нашего стола и галантно предложил мне руку. Мы забрали Роберта и направились в конференц-зал.
Едва мы вошли, как Глория налетела на Кларка, стала тискать его, щипать и расспрашивать о курортных процедурах, которые он наметил на следующую неделю. Одетая в изящный брючный костюм алого цвета, щедро усыпанный блестками, и причесанная на экзотический манер, она выглядела как большой подарочный сверток.
Мы с Робертом оставили их ради длинного стола, уставленного всяческими яствами — шоколадными Санта-Клаусами, карамельными северными оленями и зефирными семисвечниками. Были там и простые шоколадные конфеты, карамель и зефир. На дальнем конце стола стояло мороженое разных сортов, с горячей помадкой и другими добавками, взбитые сливки и три вазы с карамельной крошкой — красной, зеленой, синей, белой и разноцветной. Мы с Робертом попробовали несколько видов сладостей и быстро обнаружили, что вкуснее всего зефирные семисвечники. Отдав им должное, мы перешли в зону мороженого, где соорудили себе чрезвычайно замысловатые порции. Мы намеревались отведать все, что стояло на столах. Глория подошла, расцеловала нас и спросила:
—Как вам нравится угощение?
Мы с Робертом закивали, и я, проглотив очередную порцию мороженого с зефиром, сообщила, что все получилось восхитительно.
—Смотрите — мне есть чем угостить и встречающих Рождество, и празднующих Хануку, и людей других вероисповеданий,— сообщила она, указывая на обычные сладости.— Моя девочка, Роксана,— она показала на свою бессменную секретаршу, афроамериканку, которая в данный момент грызла северного оленя,— сказала мне, что это неполиткорректно — готовить угощение лишь к Рождеству и Хануке. Она так и сказала: «Вы должны учитывать всех, миссис У.».
Роберт кивнул.
—Мне было бы ужасно стыдно — но что я понимаю?— продолжила Глория.— По мне, праздник есть праздник. Откуда мне было знать, что все так сложно?— сказала она с улыбкой.
—Это доброе дело — не забывать ни о ком,— поддакнул Роберт, откусывая Санте голову.
—Я такого никогда бы себе не простила,— сказала Глория. Затем она повернулась перед нами: — Как вам мое обмундирование? По-моему, моя внешность сошла бы и для Рождества, и для Кванзаа [25]. Но внутри меня — Ханука, как вам известно.
Именно в этот момент возникла Джеральдина, чтобы известить всех Г — К, что прием окончен и мы должны очистить помещение для Л — П.
—Какая сердитая,— сказала Глория, качая головой.— Может, в следующем году она найдет себе мужа?— На прощание она крепко обняла каждого из нас.
Когда я вернулась на рабочее место, там бесновалась Дагни. Джеральдина заявила ей, что кто не успел — тот опоздал и с другой группой уже не пойдет.
—Какая зараза,— негодовала Дагни. Какая-то часть меня хотела сказать, что церемония напоминала праздник для третьеклассников, но я решила молчать. Вряд ли она, в свою очередь, станет прикидываться и говорить, что в Испании сплошные дожди. Как будто прочитав мои мысли, она сказала: — Мне не терпится убраться отсюда и очутиться на Ибице. Может быть, я больше и не вернусь.
Кларк задержался возле нас, чтобы показать подарок, врученный ему Глорией. Это был серебряный зажим для денег от Тиффани, с выгравированными инициалами «К. Р. Г.». После каждой буквы стояла точка из крохотного бриллианта.
—Совсем как в «Славных парнях»,— оценила я.— А что означает «Р»?
—Глория сказала, что это для игры в карты. Она заявила, что ей будет спокойнее забирать мои деньги, если они будут вложены в изящную вещицу.
Я спросила:
—И сколько она вытянула из тебя за год?
—С учетом канасты, пинокля и техасского холдема [26], не говоря о неуправляемой «Рыбалке», которая меня чуть не разорила,— около тридцати пяти сотен. Но это не важно, я все спишу на расходы.
—Ты списываешь деньги, которые проигрываешь Глории?— Я не верила ушам.
—Глория Уоксман — расчетливая акула-двурушница. Она, понятно, прикидывается, будто мы друзья-приятели, но я больше смахиваю на ее жертву.
—Так что же означает «Р», Кларк?
—Мое второе имя.
—Само собой. Это я поняла. И какое же?— осведомилась я, игриво беря его за руку.
—Дерьмовое. Руфус.— Он высвободил руку.— Прежде чем посмеяться, учти, что так звали обожаемого покойного вест-хайленд-терьера моей мамы.
Дагни встряла в разговор:
—Тебя назвали в честь собаки?
—Руфус был непростым псом. Он был чемпионом Американского клуба собаководства. Мои родители живут на доход от его детей и внуков.
—Да уж точно непростой пес,— сказала я.— Никто не наречет своего первенца в честь какой-то собачонки.
Роберт, молча стоявший рядом, больше не мог сдержаться.
—Кларк!— изрек он так, что это походило на лай.— Руфус,— сказал он, растягивая «у» для пущего сходства с воем. Вскоре мы все лаяли и выли, пока не вышла Марлен и не разоралась, что у нее от нас заболела голова.
Позвонила Вивьен и сообщила, что прилетела в Лос-Анджелес и сейчас собирается осмотреть помещения для завтрашнего просмотра и банкета.
—Передай Аллегре, что у меня все схвачено,— велела она. Я впечатала ее сообщение в список звонков, не вполне понимая, что она имеет в виду.
Затем я стала переодеваться к очередной вечеринке. «Глориос» потратила десять тысяч долларов на стол для ежегодного гала-праздника молодых демократов, но никто из нашей верхушки не пожелал туда ехать, а потому для создания массовости к этому обязали Кларка, Роберта, Дагни, меня и еще нескольких молодых сотрудников «Глориос». Форма одежды была «праздничная», а само мероприятие проводилось в танцевальном зале одного из двух отелей «Шератон» в центре города, стоявших друг против друга. Я точно не знала, в каком именно, но была уверена, что Роберт знает.
Собралась огромная толпа. Во время коктейля мы вчетвером общались только между собой, решив как можно скорее сбежать, прихватив бейджи с именами, которые нам выдали. Вскоре к нам присоединились Системный Алехандро вместе с Кимберли и Сабриной. Кимберли помахала проходившему мимо парню, который подошел и представился «Тревором от Стэна Коберна». Его босс тоже заказал столик и приказал подчиненным обеспечивать массовость. По словам Тревора, им редко удавалось покидать офис по вечерам — Стэн имел обыкновение задерживать своих работников допоздна.
Стэн, независимый продюсер, пару раз выступал в упряжке с Филом — еще до того, как я начала работать в «Глориос». Большинство его фильмов распространялось другими студиями, и скорее всего в будущем Фил вновь захочет сотрудничать с ним. Стэн славился фантастическим умением выпускать фильмы-победители с точки зрения критики, голосования членов Киноакадемии и кассовых сборов. Его магия работала едва ли не в любых жанрах. В продюсерских кругах, где отслеживалась его неутомимая охота за правами на театральные постановки, романы и биографии — за всем, что, по его мнению, имело кинематографическую ценность,— его частенько именовали «охотником за сценариями». Стэн был известен не только удачливостью, но и тяжелым характером: люди для него были мусором.
Тревор на минуту отошел и вернулся с пятью сослуживцами — все далеко за двадцать, безупречно одетые и чрезвычайно подтянутые. Мы представились.
—Вы работаете на Аллегру Ореччи?— спросил один, когда выяснил, чем я занимаюсь в «Глориос».
—Да, мы с Дагни — ее ассистенты.
—Умора,— ответил тот.— С вами все ясно. Вы из тех, чей чертов босс всегда на месте.
—О чем это вы?— спросила я. Я знала, что никогда не получала сообщений от Стэна Коберна. Я озадаченно взглянула на Дагни, которая подняла брови.
—Каждое утро босс заставляет нас звонить примерно девятистам своим коллегам,— объяснил Тревор.— Нас шестеро, так что на каждого приходится сто пятьдесят звонков. Он заставляет звонить в самую рань, когда еще никого нет на месте, а потому когда те, кому звонят, приходят в офис, они знают, что Стэн уже трудится — хотя это, конечно, не так.
—А что будет, если вы позвоните и вам ответят?— поинтересовалась я, и все вдруг встало на свои места.
—Мы вешаем трубку, потому что соединять на самом деле не с кем,— ответил Тревор.
—Дагни, познакомься с вешателем трубки,— сказала я.
—Что? О, черт! Вы даже представить не можете, до чего напугали нас,— сказала Дагни.
—Мы думали, что нас выслеживают или что в здании завелся сумасшедший,— добавила я.
—Простите,— извинился Тревор.