– Попробую сделать все, что в моих силах, – проговорила она, улыбнулась и выкрикнула в темное пространство зрительного зала:
– Попробую сделать все, что в моих силах!
В зале раздались аплодисменты. Луиза удивленно посмотрела на режиссера. Он порывисто обнял ее, поцеловал в лоб и закружил.
– Луиза, вы чудо! Теперь я на все сто уверен, что наше безнадежное дело будет успешным! Мы не пойдем в мир, мир сам придет к нам. Сам, понимаете, Луиза! Придет, чтобы увидеть Феникса, возрождающегося из пепла. Возрождение будет ежедневным, потому что у нас будут идти гениальные пьесы, в которых будут заняты гениальные актеры, будет звучать гениальная музыка и…
– Я думаю, что нам придется установить в фойе театра зев правды – Ла Бокка дела Верита, чтобы в театре никто не посмел кривить душой, – проговорил загорелый мужчина в ярко-красной рубахе, белоснежных брюках и парусиновых туфлях. Он поднялся из зрительного зала и замер на краю сцены.
– Джованни! – воскликнул Паоло Умберто, рванувшись к нему. – Познакомься с Луизой Мацони, создательницей замечательных песен любви, тоски, сожаления и надежды, которые нас с тобой гипнотизируют.
– Я бы сказал, что песни нас завораживают, – улыбнулся Джованни.
– Да, – согласился режиссер. – Луиза, позвольте представить вам известнейшего художника, непревзойденного мастера, обворожительного красавца Джованни Виченцо.
– Не трудись так, дружище, мы знакомы, – сказал Джованни, подмигнув Луизе. – Мы встречались в… на Кампо де Фьори.
– На площади цветов? – воскликнул режиссер, удивленно глянув на Луизу. – Что вы там делали?
– Покупала фрукты, – сказал она первое, что пришло ей в голову.
– Я так и знал, что вы не скажете мне правды, – проговорил Паоло Умберто, укоризненным тоном.
– Я напишу обо всем в своей пьесе «Фонтана делле Тортаруге», – пообещала Луиза.
– Черепаший фонтан! – обрадовался режиссер. – Это удивительное, многообещающее название, моя дорогая. Считайте, что я его уже одобрил и утвердил. А тебе, Джованни, я заказываю сделать гипсовый фонтан подобный Черепашьему фонтану в Риме, созданному великим ювелиром Таддео Ландини.
– Я постараюсь сделать фонтан лучше, чем Ландини, – сказал Джованни.
– Лучше, чем Ландини пытались сделать многие, – похлопал его по плечу Паоло Умберто. – Подобное соревнование позволило создать шедевры, которыми мы сегодня восхищаемся. Мало того, все эти шедевры стали неотъемлемой частью архитектуры наших городов. Высокое искусство сегодня приносит нам пользу, доставляет радость и не воспринимается слишком серьезно.
– Сегодня все воспринимается слишком несерьезно, – проговорила Луиза.
– Но это не должно вас огорчать, дорогая, – обнял ее за плечи Паоло Умберто. – Главное – это ваше восприятие мира. У вас свой путь, свои ценности, которые непременно понадобятся другим. Поверьте, пройдет несколько лет, и все встанет на свои места, уверяю вас…
Сколько раз Луиза слышала подобные уверения и скептически улыбалась. Ей не оставалось ничего иного, как соглашаться с собеседником. Зачем ему было знать, что ее надежда давно мертва и покоится под сотней мраморных плит, поднять которые способно только чудо. Но в современном мире чудес не бывает. И она, Луиза, знает это лучше других. Правда после встречи с художником Джованни Виченцо ее уверенность слегка поколебалась. То, что она стала слышать стихи, уже можно было отнести к разряду чудес, но она не спешила восторгаться, боясь неизбежного разочарования.
Луиза продолжала аккуратно записывать в тетрадь подслушанные у вселенной строфы и складывать их в замысловатый рисунок. Здесь была и осеняя медь листьев, и полупрозрачность весеннего сада, и нежные звуки любви, и тоска об ушедшем…
Об ушедшем Джованни Арагоне Луиза думала все чаще и чаще.
– Почему он не сказал мне правды? Почему сбежал, оставив меня в Риме одну? – спрашивала она себя, но не могла ответить. Ответ знал только он, предавший ее, отказавшийся от нее, испугавшийся ее любви.
– Возможно, моя вершина оказалась для него недосягаемой. Он не смог, не захотел подниматься, прекрасно зная, что я не стану спускаться вниз. Не стану… Он оставил меня среди облаков, а сам скатился к подножию, чтобы оттуда смотреть на меня… Нет, чтобы не видеть меня за облаками, – Луиза вздохнула. – Ему было плохо на вершине. Он боялся смотреть вниз, в свой привычный мир, который сверху выглядит убогим и незначительным. Ему хотелось вернуться туда, где этот мир вновь приобретет свои краски, станет казаться огромным и блистательным. Он нашел единственный выход – предательство. Жаль. Мне было хорошо с вами… Интересно, сколько времени потребуется вам, мой милый предатель, чтобы понять, какую несусветную глупость вы совершили? – Луиза улыбнулась. – Я знаю, что когда-нибудь вы будете стоять передо мной на коленях, моля о прощении. Вы даже не будете знать, что я вас давным-давно простила, потому что безумно любила вас, Джованни Арагон. А безумно нельзя любить никого. Любовь должна быть возвышающей, потому что любовь – совокупность совершенства. Но можно ли достичь совершенства в несовершенном мире? Нет. Однако нам следует пытаться…
– Попытайтесь сделать это побыстрее, – вывел Луизу из забыться голос Паоло Умберто. Он стоял на краю сцены и, усиленно жестикулирую, давал указания осветителю. Джованни Виченцо исчез, не попрощавшись. Это огорчило Луизу.
– Чао, Умберто, – сказал она, послала режиссеру воздушный поцелуй и спустилась в зрительный зал.
Ей захотелось присесть на одно из кресел и пофантазировать о будущем театра Ла Фениче, о тех зрителях, которые будут приходить сюда. Луизе почудилось, что она слышит голоса этих людей, видит их одухотворенные лица, ощущает трепетный восторг от нового состояния, рождающегося в их душах.
– Как добиться такого единения, такой гармонии зрителей и актеров в реальности? – спросила себя Луиза.
– Следует сказать им то, что затронет самые сокровенные струны их душ, – послышалось в ответ. Луиза повернула голову и увидела Джованни Виченцо. Он присел рядом, повернулся в пол-оборота, положил руку на спинку кресла Луизы и сказал:
– Рад, что вы здесь. Счастлив, что вы приняли предложение Умберто. Горжусь, что буду оформлять ваши спектакли. Преклоняюсь перед вашим талантом. Восхищаюсь вашей скромностью. Очарован вашей непосредственностью. Как вам удается быть такой в наше непростое время?
– Так же, как вам, – ответила она, глядя в его бездонные глаза.
– Мне приходится много работать над собой, – улыбнулся он. – Не всегда удается победить свои слабости. Частенько меня распирает гордыня: «Я сделаю лучше Ландини!» Глупо, правда. Разве можно сделать лучше?
– Можно сделать не хуже, чем он, – сказала Луиза, понимая, что им следует поговорить о другом. Но она не смела направить разговор в другое русло, зная, что право первенства издавна принадлежит мужчинам. Она будет играть в его игру, бросая на ветер ничего не значащие слова. А те единственно важные, нужные отразятся в зеркале глаз, застучат в сердце, пытаясь вырваться наружу, сломав преграду условностей и правил.
– Вы не слушаете меня, Луиза? Вам не интересно? – Джованни убрал руку и поднялся. Она посмотрела на него снизу вверх и прошептала:
– Не уходите.
Он наклонился и крепко поцеловал ее в губы. Волна сбила Луизу с ног и увлекла за собой в бушующую пучину.
Шторм на озере Комо – обычное дело. Летом все виллы вокруг озера пустеют. Лишь на одной неизменно остаются хозяева. Они отпускают прислугу, отключают электричество, зажигают свечи, разжигают камин, выносят в сад факелы и следят за причудливыми тенями, спускающимися с гор. Тот, кто однажды видел это, навсегда сохранит в памяти очарование этого места, неслучайно названного Сьюдад Энкантада – Заколдованный город…
Луиза стояла у распахнутого окна и пристально смотрела вдаль. На небосклоне появилось маленькое облачко, похожее на ангелочка. Облачный ангел держал в ладонях солнце и улыбался. Через мгновение он выпустил солнечный диск, прижался к нему щекой и, взмахнув крыльями, растворился в воздухе. Луиза зажмурилась и простонала:
– Что же делать? Вселенская пустота поселилась внутри меня. Осталось несколько дней, а я не написала ни строчки… Может быть, мне стоит исчезнуть, испариться, как этот облачный ангел?
Минуту Луиза стояла в раздумье, а потом быстро спустилась вниз и побежала по булыжной мостовой, напевая мелодию цыганского танца:
– До, ре, ми, ре, до…
– Вам от себя не убежать, – прозвучал нежный обволакивающий голос.
– Вы? – Луиза замерла. Прямо перед ней стоял Осенний эльф и улыбался.
– Куда вы мчитесь, Луиза? Зачем вы пытаетесь освободиться от новых, непонятных чувств? Почему боитесь их? Не лучше ли принять все, как данность. Подумайте о том, что это к вам пришло вдохновение. Или о том, что ваши новые переживания могут быть предчувствием славы или началом нового этапа вашей жизни…
– Возможно, вы правы, но знаете ли… у меня проблемы, – покраснев, проговорила она.
– У вас? Не может быть, – взяв ее под руку, сказал он. – У такой удивительной женщины не должно быть никаких проблем. Никаких, вам ясно, Луиза?
– Ясно. Но, к сожалению, они есть, – пробубнила она, потупив взор. – Я не знаю, о чем писать. Нет, я знаю, но не могу… Я боюсь писать.
– Почему? – поинтересовался он, пытаясь заглянуть ей в глаза, но она еще ниже опустила голову.
– Понимаете, все, о чем я пишу, обретает плоть, становится реальностью.
– Вы хотите сказать, что я – ваша фантазия? – крепко сжав ее руку, спросил он. Она кивнула.
– Замечательно! – воскликнул он. – И что же я буду делать дальше?
– Вы… – Луиза подняла голову, посмотрела в его серые выразительные глаза и прошептала:
– Вы в меня влюблены. Да?
– Нет, – ответил он, краснея.
– Я так и знала, – грустно улыбнулась она и повернулась, чтобы уйти.
– Постойте, Луиза. Почему бы нам с вами не прогуляться по берегу моря? Еще очень рано, и нас никто не увидит вдвоем…