– Вас пугает мое общество? Вы боитесь за свою или за мою репутацию? – строго спросила она, пытаясь не показывать свое раздражение. – Или вами движет что-то иное?
– Вы неправильно меня поняли, – смущенно заговорил он. – Я хотел сказать, что нам никто не помешает. Мы сможем о многом поговорить. Я должен вам…
– Вы мне, молодой человек, ничего не должны, – возвысила она голос, но тут же, спохватившись, прижала ладонь к губам. – Простите. Пойдемте к морю.
Она схватила его горячую влажноватую руку и увлекла за собой. Улочка, по которой они бежали, петляла, извивалась, ныряла под развешенное на веревках белье, пряталась между домами, пока не ударилась в гранитный парапет набережной. Юноша ловко перепрыгнул через него и протянул руки Луизе. Минуту она стояла в нерешительности, а потом спрыгнула вниз, в его объятия. Он прижал ее к себе и замер. Она уткнулась лицом в его грудь и беззвучно заплакала, желая лишь одного, чтобы он не разжимал объятий, пока не выльется последняя капля океана отчаяния и тоски.
Морской прибой шуршал галькой возле их ног. Ветерок что-то беззаботно шептал, птицы приветствовали новый день, распевая на все лады. А двое людей стояли недвижно, словно мраморные фигуры Родена.
– Я не смею любить вас, Луиза, – проговорил он сдавленным голосом. – Не имею права на это, но… Я схожу с ума, потому что не думать о вас не могу. Это выше моих сил. Мне хотелось поиграть с вами, но я даже не подозревал, что играю с огнем. Что этот огонь заполыхает во мне, спалит меня дотла, заставит стать другим человеком. Луиза, простите, если я причинил вам боль, заставил страдать. Теперь я страдаю и мучаюсь, не зная, что же мне делать. Я сам во всем виноват, войдя в дверь, не подумал, как буду выходить…
– По-английски, не попрощавшись, – подумала она. От этой мысли слезы полились еще сильнее.
– Прошу вас о снисхождении, – сказал он, опускаясь перед ней на колено и только тогда заметил слезы. – Вы плачете? Почему?
Она прижала ладони к лицу и замотала головой, не желая произносить ни единого слова.
– Все происходит именно так, как я написала, – застучало в висках азбукой Морзе. – Мой маленький Осенний эльф останется со мной. Мы станем добрыми друзьями… Но почему, почему, почему мне так невыносимо? Почему сердце разрывается на части? Наверно потому, что я знаю о быстротечности мгновений счастья и о неизбежности расставания. Дверь, в которую вы вошли, мой мальчик, так же нереальна, как и все, происходящее с нами…
– Не прогоняйте меня. Позвольте быть подле вас. Я готов выполнять все ваши приказы, появляться тогда, когда вам будет угодно, – шептал он, прижимаясь к ее ногам. – Я готов целовать следы от ваших туфелек, чтобы вы поверили в мою искренность.
– Я вам верю, Джованни, – сказала она, вытирая слезы.
– Откуда вы знаете мое имя? – поднимаясь с колен, спросил он.
– Я его не знаю, – улыбнулась Луиза. – Просто я подумала, что вы запросто можете носить имя Джованни. Джованни третий… Мои биографы совершенно запутаются, выясняя, кого же из трех этих мужчин я любила больше.
– Я не ослышался, вы сказали: «Любила!»? – с надеждой глядя на нее, спросил он. Она рассмеялась.
– Да, да, да! Я вас… придумала, мой маленький Эльф, а потом…. Догоняйте!
Она побежала к морю и прямо в одежде нырнула в набежавшую волну.
– Сумасшедшая женщина, – восторженно проговорил он, бросившись в море за нею следом.
– Вы подарите мне стихи, Луиза?
– Сотню сонетов, мой друг. Но прежде я закончу пьесу для Паоло Умберто, – обдав его фонтаном брызг, ответила Луиза. – Итак, мой маленький Осенний эльф, я покидаю вас. Я отправляюсь в Сьюдад Энкантада, а вы… вы можете делать все, что вам захочется. Если же у вас возникнет необходимость в общении, я буду очень-очень рада.
– Эта необходимость возникла уже сейчас, сию минуту! – воскликнул он. – Позвольте поехать с вами.
– Нет. Я должна погрузиться в одиночество, чтобы услышать все, что необходимо, – сказала Луиза, выходя на берег. – Не провожайте меня. Простимся здесь без лишних сантиментов.
Свидетелем пусть будет океан,
Что мы с тобой не сделали дурного,
Что чувств внезапных сильный ураган
Вознес нас над землей и снова
Заставил в синеве небес парить
И верить в то, что чудо совершится,
Что для возвышенной, восторженной любви
Нет возрастных преград, что стерты все границы.
Луиза, укутанная в клетчатый плед, сидела на веранде в кресле-качалке и наблюдала, как тает предрассветный туман, обнажая сахарные вершины гор и белоснежные домики с куполообразными крышами, рассыпанные по противоположному берегу озера Комо.
– Почему Сьюдад Энкантада так отличается от соседних вилл? – думала Луиза. – Что побудило хозяина создать здесь нечто похожее на средневековую крепость?
Она поежилась от утренней прохлады, посмотрела на гигантские кипарисы, напоминавшие молчаливых стражей, и улыбнулась.
– Строгая красота этих мест таит в себе столько неразгаданного, что можно создать тысячи сюжетов. Но пока… – Луиза зевнула и прикрыла глаза. – Пока я думаю о сиюминутном, мне вряд ли удастся написать что-то стоящее.
Она качнулась в кресле, приказав себе погрузиться в сон, не надеясь, что бессонница, мучившая ее несколько недель, отступит. А она отступила. Отступила легко и даже со странной почтительностью, словно знала обо всем, что произойдет после…
Луиза перепрыгивала с одного гладкого булыжного лба на другой и весело напевала мелодию цыганского танца. Маленькое колечко с бриллиантиком в виде звездочки привлекло ее внимание. Она подняла его надела на мизинец и отодвинула руку, чтобы полюбоваться находкой.
– Этот удивительный, загадочный подарок преподнес мне Донато Бернини, – услышала Луиза мелодичный женский голос. Она повернула голову и увидела юную особу, одетую в средневековый наряд. Луиза попыталась снять колечко, но ничего не вышло.
– Оставьте его, – улыбнулась незнакомка. – Мне оно уже ни к чему, а вам пока необходимо.
Луиза попыталась что-то сказать, но не смогла. Слова застряли где-то в подсознании. Лишь несвязные, тягучие звуки прорвались наружу.
– Я сплю и вижу странный сон, – подумала Луиза.
– Не странный, а загадочный, – поправила ее незнакомка – Само это место Сьюдад Энкантада – неразгаданная тайна. Кое-что я попытаюсь вам объяснить. Хотя, мои рассказы могут вас еще сильней запутать. Все будет зависеть от вас самой, Луиза Ла Фениче…
– От вас, – пропел ветер.
– Театр Ла Фениче – Феникс – любимейшее мной место, с которым связаны радость и грусть, триумф и поражение, счастье и горе, – проговорила незнакомка, раздвинув невидимый занавес. Луиза увидела Венецию с высоты птичьего полета. Сто восемнадцать маленьких островков, разделенных сто семидесятью семью каналами и соединенных четыреста пятидесятью тремя мостами, лежали на большой ладони, которую линией судьбы пересекал Канал Гранде – большой венецианский канал.
Линия судьбы, изгиб судьбы, зигзаг, молниеносность всего происходящего. Смена декораций дня и ночи, света и тьмы, любви и ненависти, красоты и уродства.
– Позвольте представить вам Веронику Скортезе, – распахивая двери театра, воскликнул толстяк в смешном одеянии. – Она чудесное создание: умна, красива, хорошо поет и видит мир весьма своеобразно.
– Сколько раз я просил тебя, Клаудио, не вырваться в театр с криками, словно опять началось наводнение, – обрушился на него с упреками человек, стоящий на сцене. Но, увидев рядом с толстяком девушку, сбросил свой черный плащ с алой подкладкой и, сбежав в зрительный зал, представился:
– Донато Бернини.
– Вероника Скортезе, – поклонилась она.
– Где ты нашел такое сокровище? – спросил Бернини, продолжая смотреть на Веронику.
– В средневековом замке на озере Комо, – ответил Клаудио.
– Не рассказывай сказки, я их не люблю, – сказал Донато. – Впрочем, не так важно, где ты отыскал красотку. Важно, что теперь она наша. Итак, Вероника, вы будете блистать на подмостках театра каждый вечер!
– Я не стремлюсь выставлять себя напоказ, – смутилась она. – Синьор…
– Вранье, – перебил ее Бернини. – О сцене мечтают все без исключения. Не вздумайте сказать, что вы – исключение. Я вам не поверю.
– Воля ваша, но…
– Вас не учили, что дерзить нельзя? – нахмурился Бернини. – Вы должны запомнить, что следует завоевывать расположение сильных мира сего, а не приобретать себе врагов в их лице. Вам лучше заручиться моей поддержкой, а не то…
– Донато – гениальный мастер, – затараторил толстяк, вытирая капли пота со своего лба. Такого поворота событий он не ожидал. Он прекрасно знал, чем грозит Веронике немилость Бернини. Но он никак не мог предположить, что юная скромница окажется столь острой на язычок. Одно он понял, что надо срочно спасать и себя, и девушку, иначе…
– Донато замечательный человек. Вы привыкните к нему. Вы его полюбите. Его невозможно не любить…
– Его невозможно любить, – послышалось Луизе.
Калейдоскопом красок и карнавальных костюмов завертелась карусель прошлого. Добродетель принуждали участвовать в оргиях, прославляющих богиню любви Венеру. Финальная картина показалась Луизе до боли знакомой.
Бледная Вероника стояла напротив Донато Бернини и говорила, едва сдерживая слезы:
– Простите меня, но это выше моих сил. Не принуждайте меня делать то, что я не желаю. Позвольте мне уйти. Возьмите свой подарок.
Он ударил ее по щеке, процедив сквозь зубы:
– Дрянь. Ты еще узнаешь, что такое впасть в немилость такого великого человека, как я.
– На все воля Божья, – низко опустив голову, прошептала она. – Молю, чтобы мой сон не стал явью.
– Что за сон? Говори, – схватив ее за руку, потребовал Бернини.
– Я видела театр в огне. Ла Фениче горел, а вы… – она посмотрела в его сверкающие злобой глаза. – Вы, Донато Бернини, метались от окна к двери, но не могли найти выход. Пламя поглотило вас за изречение высокомерных слов.