Он оттолкнул Веронику, выкрикнув:
– Бред. Убирайся из Венеции, иначе ты сама сгоришь в огне моего негодования. Сделай так, чтобы никто не смог найти тебя. Утони в одном из каналов.
– Хорошо, – улыбнулась Вероника, бросив в канал свою накидку. – Отныне, Вероника Скортезе станет женщиной тайной. Отыскать ее сможет лишь тот, кто найдет Сьюдад Энкантада. Прощайте…
Ночи на берегу озера Комо, затерянного среди гор, были такими темными, что даже свет факелов не позволял видеть дальше пяти шагов. Жуткая, пугающая темнота исчезала лишь в полнолунье. Бледно-желтый лунный свет изменял пространство до неузнаваемости. Длинные тени рисовали причудливые картины, глядя на которые Вероника Скортезе создавала свои удивительные произведения.
В одну из таких ночей среди теней возник образ юноши. Очаровательный белоголовый мальчик стоял посреди сада, теребил в руках смешной бархатный берет и восторженно смотрел на Веронику, не утратившую с годами своей былой красоты. Она с интересом наблюдала за ним, не желая нарушать молчание. Ждала, что он скажет.
– Простите, что нарушаю ваше уединение, но я в затруднительном положении. Я ищу палаццо Контарини. Вы не подскажете, куда мне направить свои стопы?
– В Венецию, – ответила Вероника.
– Вы шутите? – испугался он.
– Нет. Я говорю серьезно. Здесь на берегу озера Комо стоит лишь мой Сьюдад Энкантада, – ответила она, внимательно разглядывая его побледневшее лицо.
– Вы хотите сказать, что я в Испании?
– Нет, – улыбнулась она. – Вы в Итальянских Альпах, в сорока километрах от Милана. А виллу свою я назвала Сьюдад Энкантада – заколдованный город, чтобы меня не нашел Донато Бернини.
– Он никогда вас не найдет, – проговорил юноша, потупив взор.
– О, вы не знаете Донато Бернини, – усмехнулась Вероника. – Он может найти даже иголку в стоге сена, если захочет.
– Теперь он ничего не захочет, – тяжело вздохнув, сказал юноша. – Великий Донато Бернини сгорел вместе со своим театром Ла Фениче.
Вероника прижала ладони к губам и замотала головой:
– Не может быть…
– И тем ни менее – это свершившийся факт. Ходят слухи, что театр подожгла одна из бывших любовниц маэстро, – доверительным тоном сообщил юноша. – Ревность заглушить невозможно, стрелы ее, стрелы огненные.
– Странно слышать такие речи из ваших уст. Вы уже испытали муки любви и ревности? – поинтересовалась Вероника.
Да, сказал он, краснея.
– Вы пытаетесь убежать от себя, от своих чувств? – он кивнул. – Вы ищете уединения?
– Да, – почти выкрикнул он и, схватив ее руку, простонал:
– Умоляю, позвольте мне остаться. Не прогоняйте меня. Ночь так темна и холодна, что невольно начинаешь думать о… о том, что жить не стоит.
– Об этом мы с вами подумаем вместе потом, когда перестанет гореть огонь в камине, – подтолкнув его к двери, сказала Вероника. – Оставайтесь в моем городе столько, сколько захотите.
– Вы даже не спросили, как мен зовут, – замерев на пороге, проговорил он.
– И как же? – улыбнулась она.
– Лучано, – поклонился он.
– Лу-ча-но, – нараспев повторила Вероника. – В вашем имени луч солнца и чарующие звуки ночи. Свет и тьма. Реальность и мечта. Я мечтала о том, чтобы в мой заколдованный город прилетел маленький эльф. – Она посмотрела в его голубые глаза и улыбнулась. – Вы – мой маленький осенний эльф, Лу-ча-но.
– Почему осенний? – удивился он.
– Потому, что нынче осень.
– Осень. Листья похожи на медные монеты, выпавшие из рваного кошелька торговца смертью, – глядя мимо нее, проговорил он.
– О смерти мы поговорим зимой, – погладила его по пшеничным волосам Вероника. – Осень – пора урожая, пора сбора плодов. Вы – плод моей фантазии, а значит… – он с любопытством посмотрел ей в глаза. – Значит, вы должны быть послушным мальчиком, Лучано.
– Хорошо, – улыбнулся он. – Однако, входя в дверь вашего дома, я должен подумать о том, как буду выходить из него.
– Какие странные мысли возникают в вашей голове, – нахмурилась Вероника. – Эта дверь всегда открыта, мой мальчик. Тот, кто помышляет о добром, найдет в моем доме мир и радость. Тот же, в чьем сердце таится зло, попадет в собственный капкан, запутается в паутину собственной лжи. Если вы не тот, за кого выдаете себя, то…
– Нет, нет, я – эльф. Я – мальчик, сбившийся с пути, – скороговоркой выпалил он, шагнув в свет…
– Как жаль, что мальчик не просто сбился с пути, а оставил путь истины, возжелал славы и богатства, забыв о своей бессмертной душе. Он продал ее, обменял на горсть медяков, – прислонившись к притолоке, сказала Вероника. – Знаете, Луиза, осенний эльф приходил, чтобы убить меня.
Луиза замотала головой, не желая верить ее словам. Так не похож был юный белоголовый красавец с голубыми глазами и ангельским взглядом на убийцу.
– Я говорю вам правду, – скрестив на груди руки, сказала Вероника. – Лучано был внебрачным сыном Бернини. Тщеславие, притворство, жажда денег – вот немногие его недостатки. Правда, среди них пробивались ростки добродетели, унаследованные им от матери Марии. Борьба добра и зла в душе Лучано длилась до весны. Он долго не верил, что я не убивала Бернини, а когда поверил, исчез… Исчез так же внезапно, как и появился. А я долго не могла придти в себя, собирая осколки собственного сердца…
Вам, Луиза, все это знакомо. Притворство мастерски изображает восхищенье, придумает слова, ласкающие слух, заставит в искренность свою поверить и в спину нанесет удар, чтоб не сумели разглядеть вы, какое же оно на самом деле лицо, принадлежащее лжецу. Подумайте об этом, дорогая, когда проснетесь…
Луиза почувствовала, как кто-то аккуратно снял с ее мизинца колечко, и открыла глаза. Солнышко уже вовсю сияло на небосклоне. Птички весело щебетали, а по зеркальной глади озера скользили два черных лебедя. Луиза поднялась и побежала к берегу, полюбоваться на это чудо.
Лишь остановившись у кованой ограды, она посмотрела на свою левую руку. Колечко с мизинца исчезло. Тонкая белая полоска напоминала о том, что оно было.
– Если все в этом мире повторяется, то Паоло Умберто может приказать мне воспевать человеческие пороки, писать о культе Венеры или Диониса, – сказала Луиза и нахмурилась. – Значит, Ла Фениче обречен… Получается, что мы сами сжигаем себя в огне страсти, а потом возрождаемся из пепла. Возрождаемся все с теми же недостатками и пороками. Но почему?
– Потому что не хотим избавиться от них, – послышалось в ответ. – Нечестивый «льстит себе в глазах своих, будто отыскивает беззаконие свое, чтобы возненавидеть его; слова уст его – неправда и лукавство; не хочет он вразумиться, чтобы делать добро».[23]
Луиза обернулась и увидела Джованни Виченцо. Он стоял в нескольких шагах от нее. Красная рубаха, белые брюки, закатанные по колено, парусиновые туфли в руках – все, как в их первую встречу.
– Доброе утро, беглянка, – улыбнулся он. – Рад видеть тебя в добром здравии.
– Я тоже рада тебя видеть, – сказала она, не решаясь двинуться с места.
– Почему ты ничего не сказал о своем отъезде? – спросил он, пристально глядя ей в глаза.
– Хотелось побыть одной.
– А я решил, что ты завела молодого любовника и сбежала с ним, – сказал он, бросив туфли на землю.
– Пойди проверь, не осталось ли каких-нибудь улик в доме, – предложила она, скрестив на груди руки.
– Не пойду, я там уже был, – ответил он и рассмеялся. – Ты была так увлечена своими фантазиями, что даже не обратила внимания на великого Джованни Виченцо, которого…
– Зато я видела твою возлюбленную, – перебила его Луиза. Брови Джованни взлетели вверх, а уголки губ дрогнули.
– Да-да, милый Джованни Виченцо, сегодня ночью я беседовала с Вероникой Скортезе, – победоносно заявила Луиза. – Я узнала много интересного. Правда, кое-что осталось тайной за семью печатями. Надеюсь, Вероника поможет мне снять эти печати и тогда…
Два черных лебедя захлопали по воде крыльями и, подняв фонтан брызг, взлетели в небо.
– Откуда здесь черные лебеди? – удивился Джованни.
– Если включить воображение, то можно предположить, что это вернулась душа Вероники Скортезе и…
– Лучано Бернини, – сказал Джованни, встав рядом с Луизой. Его рука легла на ее плечо. Луиза почувствовала странное волнение. Ей показалось, что ее обнимает не человек, а призрак, что все происходит не с ней, не с ними. А с кем?
– Лучано Бернини выбрал славу, – повернув голову, сказала Луиза.
– Вначале да, – продолжая следить за полетом лебедей, проговорил Джованни, – но потом, когда слава посмеялась над ним, он вернулся в Сьюдад Энкантада, чтобы… – Джованни посмотрел на Луизу. – По-моему, нам пора выпить по чашечке кофе. Я просто умираю от голода.
Луиза ничего не успела ответить, он увлек ее за собой к дому…
Они сидели на веранде за круглым столиком, накрытым кружевной скатертью, и вели неспешную беседу обо всем и ни о чем. Луиза не смела нарушить привычное пустословие, а Джованни не желал говорить о другом. Боялся. Знал, что изменения в их отношениях неизбежны, но все оттягивал эту неизбежность. Медлил. Не решался сказать то, ради чего примчался сюда к озеру Комо, бросив неотложные дела. Они вдруг стали такими неважными, едва он подумал, что может потерять Луизу. В их отношениях дружбы и доверия вдруг выросла скала недоверия. Огонь ревности вспыхнул в его сердце, заставив понять, что дружба давно превратилась в любовь. Но, что делать с этой любовью Джованни пока не решил.
– Ты знаешь, зачем вернулся Лучано? – спросила Луиза.
– Какой Лучано? – удивился Джованни, озираясь по сторонам.
– Маленький Лучано Бернини, о котором ты говорил, когда мы смотрели на лебедей.
– Он понял, что… – Джованни поднялся, подумав о том, что сейчас самый подходящий момент, сказать Луизе, ради чего он здесь.
Малыш Лучано тоже понял это несколько столетий назад. Все повторяется…
Джованни прижал руку Луизы к губам и проговорил: