– Я понял, что люблю вас. Позвольте остаться. Не прогоняйте меня. Я не знаю, как дальше сложится наша жизнь, как мы будем строить свои взаимоотношения, но мне бы хотелось, чтобы притяжение, возникшее между нами, не исчезло. Иначе мы оба попадем в безвоздушное пространство, потеряемся в вечности.
– Растворимся в вечности, – прошептала Луиза.
– Лучше давайте станем черными лебедями, – предложил Джованни.
Луиза повернула голову к озеру, посмотрела на грациозных лебедей, потом провела рукой по волнистым волосам Джованни и проговорила:
– Знаете, мне вспомнилась одна притча. Слушайте. Однажды деревья решили выбрать себе царя, и сказали «маслине: царствуй над нами. Маслина сказала: оставлю ли я тук мой, которым чествуют богов и людей, и пойду ли я скитаться по деревам? И сказали деревья смоковнице: иди ты царствуй над нами. Смоковница сказала им: оставлю ли я сладость мою и хороший плод мой, и пойду ли скитаться по деревам? И сказали дерева виноградной лозе: иди ты, царствуй над нами. Виноградная лоза сказала им: Оставлю ли я сок мой, который веселит богов и человеков, и пойду ли скитаться по деревам? Наконец сказали все дерева терновнику: иди ты, царствуй над нами. Терновник сказал деревам: если вы по истине поставляете меня царем над собой, то идите, покойтесь под тенью моею; если же нет, то выйдет огонь из терновника и пожжет кедры Ливанские».[24]
– Огонь, – повторил Джованни и поднялся. – Вы хотите знать, смогу ли я выдержать испытание огнем?
– Я думаю об этом с нашей первой встречи, – ответила Луиза.
– Почему же вы ни разу не спросили меня об этом? – удивился он.
– Не смела. Боялась, что вы окажетесь таким, как все, – сказала она, подумав, что боялась его сходства с Джованни Арагоном. Не желала этого сходства, прекрасно понимая, что оно есть. Она уловила это невидимое сходство даже в мальчике Джованни, назвавшемся Осенним эльфом. Уловила и подумала с грустью, что пуповина греха, связывающая людей с землей, делает их такими приземленными. В то время как она, Луиза, расставшаяся с земной оболочкой, парит в небесах, живет в другом измерении, хотя и находится рядом с ними. Стремление к возвышенному, заставляет людей сближаться с нею.
Но она должна помнить, что интерес этих людей к ней пропадет, едва она позволит пуповине греха опутать себя. Поэтому Луизе не стоит быть такой, как все. Ей следует оставаться собой. Но, что делать со штормами, с бушующими ураганами чувств, со всем, что называют человеческой жизнью?
– Ты прекрасно знаешь, Луиза, что я не такой, как все, – укоризненно проговорил Джованни, вновь перейдя на «ты». Она с любопытством глянула на него. – Я – художник. Я – человек, умеющий видеть чуть больше, чем другие. Я – творец истории. Мы творим нашу историю. Нам есть над чем поразмышлять вместе здесь и сейчас.
Он сделал несколько шагов к озеру, резко обернулся и заговорил с большим жаром:
– Да, мы испытываем такие же чувства, как все остальные люди, живущие на планете Земля, но разве это плохо? Это обогащает нас. Меня, по крайней мере, это возвышает. И я счастлив, что именно вы… ты, Луиза, разбудила во мне любовь, зажгла огонь страсти, заставила смотреть на мир другими глазами. Мы должны быть вместе… – он потер виски и сказал с придыханием:
– Я хочу, чтобы мы были вместе…
– Мы будем с тобою вместе. Я стану петь тебе песни, я буду звонко смеяться, ты станешь мной восхищаться… – прошептала Луиза, почувствовав, как сердце разбилось вдребезги. Сотни осколков вонзились в каждую клеточку ее тела, причинив невыносимую боль.
Любовь, это плоть и кровь.
Цвет, собственной кровью полит.
Вы думаете, любовь -
Беседовать через столик?
Часочек – и по домам?
Как те господа и дамы?
Любовь, это значит…
– Храм?
Дитя, замените шрамом
На шраме! – Под взглядом слуг
И бражников? (Я без звука:
«Любовь, это значит лук
Натянутый: лук: разлука».)[25]
Слушая мелодию цыганского танца, Луиза думала о странных жизненных переплетениях, о неслучайности случайных встреч и взглядов, о закономерности чередования добра и зла, о том, что прозрение порой приходит слишком поздно, когда ничего уже нельзя исправить, но можно попытаться, как Феникс возрождаться из пепла, чтобы обрести душевное равновесие и, отыскав истину, попасть в седьмое измерение.
Позволь промолчать обо всем, что тревожит,
Что ярким огнем полыхает под кожей,
Что вдребезги сердце мое разбивает
И душу на волю не отпускает.
Позволь быть сегодня, как книга закрытой,
Еще не известной, не знаменитой,
Еще не познавшей обид и утрат,
Еще не покинувшей свой чудо-град,
Где солнце сияет, где песни поются,
Где реки любви водопадами льются,
Где шепчут друг другу слова доброты,
Где даже зимой расцветают цветы.
В распахнутое окно влетел букетик васильков, перехваченный золотой ленточкой, к которой была привязала записка. Луиза подняла цветы и выглянула на улицу. Под ее окнами стоял профессор музыки Лоренцо Браманте с прижатой к груди шляпой.
– Доброе утро! – пропела Луиза.
– Вы прочли записку? – спросил он.
– Читаю, – ответила она, развернув листочек, на котором торопливым почерком было написано: «Прошу прощения за все, что я вам наговорил. Жаль, что с годами мы не мудреем, а глупеем. Снимаю шляпу перед вашим талантом. Сраженный наповал Лоренцо Браманте».
Луиза улыбнулась и побежала вниз, перепрыгивая через две ступени. Она прижалась к изумленному профессору, поцеловала его руку с тонкими музыкальными пальцами, создавшими не одно удивительное произведение, и зашептала:
– Вы – замечательный, редкий человек, Лоренцо. Это я должна снять шляпу перед вашим талантом. Это мне следует просить у вас прощения за свою дерзость…
– Нет, нет, Луиза, не вам, а мне, – смахивая непрошенную слезу, проговорил профессор. – Благодаря вам я вновь почувствовал в себе мощный прилив творческих сил, непреодолимое желание создать новое музыкальное произведение. Вам я могу сказать, что я не писал несколько лет. Не мог, не получалось. Вы разбудили во мне впавшее в летаргический сон творчество… Я здесь, потому что хочу… – он смутился, сделал какой-то нелепый жест и сказал:
– Соблаговолите принять мое приглашение. Я бы хотел, чтобы вы услышали мой новый музыкальный цикл «Луиза».
– Ваш цикл начинается с цыганского танца? – хитро улыбнулась Луиза.
– Да, – растерянно проговорил он. – Откуда вы знаете?
– О..! – воскликнула она. – Я знаю так много, дорогой Лоренцо, что порой мне становится страшно самой от своего знания, от понимания неизбежности происходящего, неотвратимости предначертанного.
– Но разве это возможно? – недоверчиво глядя на нее, спросил он.
– Вам ли, человеку, слышащему звуки вселенной, задавать подобный вопрос? – сказала Луиза глядя в его глаза. Он поспешил отвести взгляд.
Соседский мальчик заиграл цыганский танец. Вначале музыка звучала робко, несмело, словно мальчик пробовал свои силы. А когда понял, что все может, музыка зазвучала уверенно и бодро. Луиза закружила профессора и запела:
– До, ре, ми, ре, до… Теперь вы способны разглядеть образ Луизы Мацони, Лоренцо?
– Я его разглядел сразу, – нараспев проговорил он. – Разглядел, но не желал признать себя пораженным. Разве мог я – профессор музыки! позволить какой-то девчонке уложить себя на обе лопатки? Гордыня заглушила здравый смысл, водрузив на меня корону тщеславия. Но потом я сбросил мантию величия и… примчался к вам с букетом васильков. Я счастлив, как мальчишка. Мне вновь двадцать лет, Луиза!
Душа поет и улетает ввысь.
– Вернись, – кричат ей вслед,
Она не хочет. Кружит себе, парит,
А сердце кровоточит,
И чувства чистой музыкой навзрыд
В эфирное пространство проникают,
Баюкают, спасают, утешают,
И исцеляют от мирских обид.
– Как поэтично! – прошептала Луиза. – Когда мне будет позволено услышать вашу музыку?
– Прямо сейчас, если хотите, – сжав ее руку в своих теплых руках, сказал он.
– Хочу…
Профессор играл неистово, полностью погрузившись в свою музыку. Луиза сидела в глубоком кресле и внимательно следила за каждым жестом маэстро, вслушиваясь в звуки. Последний аккорд прозвучал pianissimo… Профессор закрыл глаза и замер.
Луиза дождалась, когда мелодия перестанет звучать в его сознании, вздрагивая жилкой на виске, и негромко проговорила:
– Как много сокровенных тайн своей души вы открыли мне.
– Не вам, себе, – не открывая глаз, сказал он. – Сколько лет я не решался признаться сам себе в том, что я – человек. Вы понимаете, что это значит?
Он открыл глаза и повернул к ней бледное лицо. Луиза улыбнулась и кивнула.
– Все философские умозаключения ничего не значат до тех пор, пока каждый из нас не поймет, что значит быть Человеком, а не винтиком в гигантском механизме, не безликим существом, живущим в огромном социуме. Когда каждый из нас захочет стать Человеком!
– Человеком, живущим в бескрайнем вселенском просторе вечности, – мечтательно проговорила Луиза.
– Какое счастье, что мы с вами понимаем друг друга, – сказал он, продолжая наигрывать мелодию цыганского танца. – Скажите, а откуда вы узнали, что именно эта мелодия начнет мой музыкальный цикл?
– Мне этого очень хотелось, – ответила она. – А теперь у меня возникло желание попросить у вас разрешения, включить вашу музыку в наш новый спектакль «Фонтана делле Тортаруге».
– «Черепаший фонтан», какое странное название, – задумчиво проговорил он.
– Не странное, удивительное, – сказала Луиза. – Возле фонтана происходят удивительные встречи. Молодой повеса, мечтающий о славе и деньгах, встречает у фонтана богатую даму, не подозревая, что она не простая женщина. Она – фея из седьмого измерения.