– Я предлагаю откровенность на откровенность, – улыбнулась Луиза. – Ты начинаешь первым.
– Знаешь, я не предполагал, что ревность так коварна, – сказал Джованни. – Я ведь не имею никакого права ревновать тебя, но ничего не могу с собой поделать. Веду себя, как последний…
Он остановился, повернул Луизу к себе и, пристально глядя ей в глаза, прошептал:
– Этот мальчик твой сын? Наш сын, да?
– Не-е-ет, – рассмеялась Луиза. – Этот мальчик – плод моей фантазии. Он – мой маленький осенний эльф.
– Поклянись, – потребовал Джованни.
– Зачем? – поинтересовалась Луиза.
– Сам не знаю, – пожал он плечами. – Прости, что вновь ворвался в твою жизнь, что веду себя глупо, что требую чего-то… Наверное, потому, что я все еще безумно люблю тебя, Луиза. Знаешь, почему рыбак не окликнул дочь Вечности?
– Почему?
– Он побоялся, что она не сможет жить в его ветхой лачуге. Он не посмел повесить ей на шею мельничные жернова, чтобы задержать ее, чтобы не дать ей улететь в неведомый ему мир, – глядя ей в глаза, проговорил он.
– Почему он не попросил у нее крылья? – поинтересовалась Луиза.
– Он не был уверен в том, что ему надо отрываться от земли, покидать привычную повседневность, – признался он.
– А теперь, что заставило его искать встречи с потерянной мечтой? – спросила она.
– Страсть, – признался он. – Желание заключить в объятия хотя бы ее тень, увидеть лучик былого, почувствовать теплоту…
Он прижал Луизу к себе и замер. Она не стала противиться. Ей тоже хотелось прижаться к его груди, услышать биение его сердца и понять, тот ли это человек, который нужен ей или нет. Она знала, что объятия говорят больше, чем поцелуи, потому что объятия – прикосновенья душ, невидимые прикосновения. Соприкосновения сердец…
Легкий холодок от объятий Джованни пробежал по всему телу Луизы. Холод сердца, холод отношений, холод, еще не сказанных слов. Холодно. Не нужно. Не важно. Пусто. Пустынно. Выжжено дотла. За время разлуки угли потухли, не развести огня. Лед не растопить. Нечем растопить. Не за чем растапливать. Не стоит тратить силы, результат будет таким же, как прежде.
– А ведь все могло быть иначе, – проговорил Джованни, вдыхая запах ее волос.
– Не могло, – подумала Луиза, а вслух сказала:
– Все именно так, как должно было быть. Ты стоишь у подножия горы и смотришь на ее вершину, спрятанную за облаками. Тебе невдомек, что там, на белой облачной перине, нежится девочка Луиза, девушка Лу-Лу, женщина Ла Фениче, которая…
Луиза оттолкнула его и, гордо вскинув голову, проговорила:
– Знаешь, Джованни Арагон, я ведь чуть было не свела счеты с жизнью. Я хотела умереть, потому что не могла жить без тебя… Думала, искренне верила, что это так. Помчалась в Альпы, чтобы броситься вниз с вершины, но задержалась у озера…
– У озера Комо? – спросил Джованни.
– Да. Неужели и ты хотел утонуть во время шторма? – с интересом глядя на него, спросила Луиза.
– Не я, Лютиция, – ответил он, нахмурившись. А в мыслях возникла иная картина.
Луиза поехала в Альпы. Он решил догнать ее, все ей объяснить, попросить прощения, попытаться наладить прежние отношения. Зачем, тогда он точно не знал. Он даже не знал, что будет говорить ей, что будет делать, ему просто хотелось догнать ее и прижать к себе.
Он брел по тропинке, петляющей между деревьев, и представлял их будущую встречу. Представлял, как окликнет Луизу, как засияют ее глаза, как зазвучит ее голос, а потом будет тихо-тихо, потому что они будут слушать биение своих сердец, замирание своих сердец, слаще которого нет ничего.
Тропинка вывела его к озеру, которое грозно ревело, выбрасывая на берег пенные валы волн. Джованни замер, залюбовавшись неистовой силой, пытающейся стереть с лица земли аккуратные белые домики, с крышами, похожими на минареты. Странная мысль мелькнула в его сознании: шагнуть в бушующую стихию и разом покончить со всеми проблемами, навалившимися на него. Не придется больше думать о верности и преданности, не нужно будет искать оправдания предательству. Но когда волна подошла слишком близко, Джованни не хватило смелости шагнуть ей навстречу. Вновь не хватило смелости. Как всегда не хватило смелости…
– Хорошо, что не хватило смелости, – подумал Джованни, – иначе мы бы сейчас не стояли друг против друга, словно два бойца на ринге.
– Мы словно два соперника, готовые вступить в бой. Мы готовимся к бою, заранее зная, что победителей не будет, – подумала Луиза. – Убивать любовь не просто. За это не дают наград. За это награждают вечной мукой, огнем, сжигающим душу. Пожар души не потушить, но с ним можно жить.
Джованни тоже подумал о пожаре души, который мучает его все эти годы, годы разлуки, годы раздумий. Он не сгорел лишь потому, что желал посмотреть, что стало с Луизой. Огонь не спалил ее, она не сгорела… Или, сгорев, возродилась, как Феникс – Ла Фениче?
– Что ты говорила про Ла Фениче? – спросил Джованни.
– Тоже, что ты про Лютицию, – улыбнулась она.
– По-моему мы говорим на разных языках, – нахмурился он.
– Мы всегда говорили на разных языках, Джованни, – сказала Луиза и пошла к морю.
Джованни скрестил на груди руки и замер, наблюдая за ее плавной походкой. Прямая спина, безукоризненная фигура, густые темные волосы, уложенные короной вокруг головы, длинная лебединая шея…
Джованни вспомнил лебедей, которые тогда кружили над озером, оглашая пространство пронзительными криками. Он проследил их полет и увидел девушку, спускающуюся с горы. Она была одета в красную рубаху, выпущенную поверх белоснежных брюк, закатанных по колено. В руках девушка держала светлые парусиновые туфли.
– Я хотела подкрасться незаметно, а вы обернулись, – смущенно проговорила она и улыбнулась. – Вы любите наблюдать бушующую стихию?
– Да, – ответил он, прижавшись к дереву. – Я люблю…
– Меня зовут Лютиция, – представилась она, бросив на траву туфли.
– А меня – Джованни Арагон, – улыбнулся он. – Позвольте, я помогу вам обуться.
Он опустился перед ней на колено и взял в руки легкую туфельку.
– Вы не боитесь, что я околдую вас? – глядя на него сверху вниз, спросила она.
– Я желаю быть околдованным, – ответил он, целуя ее ножку.
Лютиция запрокинула голову и звонко рассмеялась. Ее смех рассыпался по траве жемчужинами бус. Двадцать лет Джованни тщетно пытается собрать их, стараясь не думать о Луизе, образ которой возникает ожогом в сердце. Нет, ее образ никогда не исчезает. Просто Джованни усердно прячет его в потаенный уголок своего сердца, своего разума.
И сейчас, когда он видит живую, а не воображаемую Луизу, она еще дороже, еще желанней и еще недоступней, чем в мечтах.
– Так мне и надо, – вздохнул он и поспешил догонять Луизу, прекрасно зная, что это их первая и последняя встреча, когда можно все и нельзя ничего, чтобы не разрушить иллюзию счастья. Иллюзорность призрачной мечты, которой не суждено сбыться. Сбывшиеся мечты приносят разочарование. Разочаровывают. Снимают покров с очей. Разрушают волшебные чары, в плену которых было так сладостно пребывать.
Пусть вечно длится этот плен,
Несбывшейся мечты,
Когда мы не спешим сказать
Друг другу тихо «ты»,
Когда не страшно ничего,
Не ранит душу стыд,
И сердце ровно и легко
В груди у нас стучит.
Вернувшись домой, Луиза увидела на столе записку. Ровным красивым почерком было написано: «Сбежал на вечеринку. Эльф».
– Молодец, – похвалила его Луиза. – Я тоже сбегу ото всех. Убегу от себя прежней в безбрежность простора, в радость и многозвучье птичьего хора. В звездную даль и ночную тьму. Умчусь от себя, чтоб вернуться… к нему. К немому бронзовому титану, охраняющему черепаший фонтан. Ему я поведаю свою тайну. Я опущу руки в небо и прошепчу, нет, я не буду говорить. Я мысленно расскажу ему все, все, все. А он будет внимательно смотреть на меня немигающим взглядом бронзовых глаз и молчать. Его молчание скажет мне больше, чем все слова, придуманные людьми.
Луиза рассмеялась и негромко запела: «до, ре, ми, ре, до…» Потом вызвала такси и отправилась в Рим, в вечный город Рема и Ромула, вскормленных волчицей на Палатине – одном из семи холмов…
Луиза пришла на Пьяцца Маттеи к фонтану делле Тортаруге, когда рассвет начал размывать краски ночи. Еще невозможно было разглядеть четкие линии, но уже безошибочно угадывалось все, что через пару часов приобретет привычную форму и цвет. С замиранием сердца Луиза подошла к фонтану, опустила руки в чашу с прохладной водой и закрыла глаза. Перед ее внутренним взором промелькнули образы Донато Бернини, Марии, Лучано, Вероники Скортезе, Джованни Арагона, маленького Эльфа, Паоло Умберто, Лоренцо Браманте. Луиза не увидела среди них своего спасителя художника Джованни Виченцо. Она попыталась воссоздать его образ, но тщетно. Джованни Виченцо прятался за спины других, становился безликой тенью.
– Что за наваждение? – тряхнула головой Луиза и открыла глаза.
Джованни Виченцо стоял у противоположной части фонтана и улыбался.
– Вы напрасно пытаетесь отыскать меня в мире теней, Луиза. Я – реальный человек. Реальный, – он усмехнулся. – Странное слово: ре-аль-ный. Живой, настоящий, из плоти и крови. Хотя, порой мне хочется стать бронзовым титаном, которому нет дела до людских пороков, достоинств и недостатков. Которого не занимают сплетни, не огорчает глупость и тщеславие. Он равнодушно смотрит на человеческую жизнь, зная, что «все – суета-сует».
Джованни умыл лицо водой из фонтана и подмигнул удивленной Луизе:
– Вы хотели сбежать ото всех? – она кивнула. – Сбежать ото всех к нему, к немому титану… К фонтану делле Тортаруге великому творению Таддео Ландини. Вам хотелось поведать ему о самом сокровенном, – проговорил Джованни, пристально глядя в глаза Луизы. Нет, не в глаза, в сердце.
– Как вы узнали? – прошептала она.
– Очень просто, – улыбнулся он. – Я тоже примчался сюда, чтобы помолчать о своих мечтах. Удивительно, правда?