– Джованни третий, – улыбнулся он.
– Почему третий?
– Потому что были еще Джованни второй и Джованни первый, – ответил он, повернув голову к окну Луизы, где пенились алые кружева, а за ними… Ему показалось, что Луиза наблюдает за ними из-за занавески. Ее тень отражалась в оконном стекле. Ее тень! У него перехватило дыхание, захотелось крикнуть:
– Почему вы прячетесь? Спускайтесь скорее. Это ваш танец, это с вами я должен кружиться на булыжной мостовой.
Но мелькнула новая мысль:
– Там, за шторами вовсе не тень Луизы. Это тень от большой вазы, в которую я тогда воткнул желтые розы. Пятьдесят роз. Нет – сорок восемь, потому что две я безжалостно сломал, представляя, что расправляюсь с Джованни первым и Джованни вторым. Тогда я испытал облегчение. Сегодня – стыд. Бедные розы. Они были невиновны в том, что происходило с нами. В том, что происходит в мире людей, виноваты сами люди. Виноваты своей невнимательностью ко всему происходящему. Своим безразличием и вечным человеческим: «после нас хоть потоп!»
Потоп – исчезновение под тяжестью лет. Но потоп это еще и пот – испарина от осознания того, что потом все оп-пять повторится. Кто-то закрутит спираль, создаст замысловатые рисунки, пиктограммы судеб. А кто-то решит наложить их друг на друга и увидит, что весь замысловатый рисунок ни что иное, как круг. Круг – круговорот, цикличность всего сущего на земле.
– Удивительно, вы – Джованни третий, а я – Луиза вторая, – ворвался в его мысли звонкий голосок девушки, о существовании которой он забыл. Забыл, потому что думал о другой Луизе, о единственной Луизе… И даже не о ней, а о своих чувствах, которые возникли в его душе, когда она обняла его, когда растворилась в нем, чтобы быть всегда. Быть даже вне земного бытия. Быть вечностью, дыханием вечности, воздухом.
– Дыши, дыши, дыши…
– Я дышу. Дышу вами…
– Сегодня маленький аккордеонист сыграл без помарок! Прикажете вас целовать? – девушка хитро улыбнулась и выжидательно посмотрела на Джованни.
– Прикажу… танцевать, – сказал он и, повернувшись к мальчику, воскликнул:
– Маэстро, цыганский танец!
Мальчик кивнул, пропел: «Слушаю-с» и заиграл громко-громко.
Мелодия взлетела вверх, закружилась над покатыми крышами, рассыпалась бисером по булыжной мостовой и нырнула в бирюзовое море, чтобы потом белой пеной выплеснуться на другом берегу. Чтобы через сто лет там, на другом берегу, он и она встретились, не подозревая, что эта встреча предопределена судьбой…
Среди тысячи, тысячи глаз
Я искала именно вас.
Среди тысячи голосов
Я услышал единственный зов.
Словно колокол грянул с небес:
– Как я прежде без вас?
– Как я без…
«И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребер его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою: ибо взята от мужа. Потому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут одна плоть».[27]
Лесная фея
Он увидел ее у ручья и замер. В лунном свете все ее тело светилось белизной. От этой сияющей белизны невозможно было отвести взгляд. Он весь превратился в зрение. Все остальные чувства стали не нужны. А были ли они? – мелькнула мысль и исчезла, не дождавшись ответа. Сейчас главным было – созерцать. Созерцание – зрение возведенное в превосходную степень, дающее возможность видеть невидимое, позволяющее проникать в тайны. Тончайшая пелена человеческой незрячести спала с его глаз. Он прозрел. Прозрел совершенно. Мир предстал перед ним в ином виде. Краски, которые прежде были невидимыми, стали четкими и яркими, завладели его сознанием.
– Как же я жил, не видя всего этого? – подумалось с досадой. – Я же был слепцом.
– Слепец не тот, кто не видит свет, а тот, кто видит мир в черном цвете, – проговорила она, набрав в ладони серебряной воды. Вода в ее ладонях засветилась и полилась сквозь пальцы радужными струями.
– Кто вы? – поинтересовался он, испугавшись своего надтреснутого голоса.
– Я – лесная фея, – ответила она и звонко рассмеялась.
– Фея, фея, фея, я, – зазвенело колокольчиками эхо.
– Фе-я, – повторил он, восторженно глядя на ее светящееся тело, на рассыпанные по плечам серебряные волосы.
– Посмотри мне в глаза! – приказала она.
Ему почему-то стало страшно. Озноб пробежал по всему телу. Сердце замедлило свой ритм, стало трудно дышать.
– Зачем? – прошептал он, чувствуя, что сердце вот-вот остановится.
– Посмотри! – ее голос звучал, как тысяча громов. От страха он крепко-крепко зажмурился и… проснулся.
Огромная круглая луна заглядывала в его окно и скорбно улыбалась. Он свесил босые ноги с кровати, минуту посидел неподвижно, потом решительно поднялся, задернул занавески, вновь нырнул под одеяло и блаженно потянулся:
– Вздор. Все это – вздор. Сейчас я закрою глаза и увижу другой сон. Нет. Я не увижу больше ничего во сне, потому что я буду спать без сновидений. Я должен выспаться, поэтому я против сновидений. Против снов…
– Вы против снов, – усмехнулась лесная фея, усевшись на край его кровати. – Но разве в вашей власти запретить видениям, привидениям являться тогда, когда они желают? Разве вы можете сказать, почему и зачем сняться людям сны? Будь вы хоть тысячу раз против снов, вы все-таки не властны над ними. Ваше сознание, ваш разум не принадлежат вам, когда вы погружаетесь в дремотную истому…
– Но я могу проснуться в любой момент. Я могу открыть глаза и разом разрушить чары сна, вырваться из царства сновидений и грез, – воскликнул он, приподнявшись.
– Во снах не все так просто, как в словах, – усмехнулась фея, тронув его своей светящейся рукой. Он опустил голову на подушку, почувствовав свинцовую тяжесть во всем теле.
– Вы не можете проснуться сразу, даже если сон пугает вас, – проговорила фея таинственным голосом. – Сон, видение не отпускает вас. Отпускает вас не сразу. И потом еще долго-долго вы пребываете в его власти. Ваши мысли не принадлежат вам. Ими владеет сновидение. Поэтому-то мысли и спешат туда, в ночь, чтобы найти объяснение, чтобы увидеть еще раз то, что невозможно увидеть при свете дня.
– Зачем я вам? Почему вы не отпускаете меня? – сдавленным голосом спросил он.
– Я хочу, чтобы ты посмотрел мне в глаза, – нежным голосом проговорила фея.
Он почувствовал огненное жжение в солнечном сплетении, солоноватый привкус крови во рту и, подумав, что это пришла его смерть, поднял голову. Ее глаза были похожи на две далекие звезды, мерцающий свет от которых летит на землю миллионы световых лет. Он уже не обжигает. Он завораживает. Завораживает так же, как сверкающая белизной кожа и волосы, отливающие серебром. Как полуулыбка темно-коралловых губ и голос, проникающий в каждую клеточку его тела. Ее голос успокаивает, баюкает, прогоняет прочь дурные мысли.
– Нет, это не смерть, – улыбается он. – Это – жизнь во всей ее полноте и яркости. Жизнь со всеми взлетами и падениями, удачами и разочарованиями, радостями и раскаяниями, любовью и ненавистью. Жизнь…
– Ваша жизнь, – шепчет она, и в него вливается свет далеких звезд. Тех звезд, на которые он смотрел часами, мечтая оказаться там, в далеком далеке и, глянув на землю, сказать: «Я живу в седьмом измеренье и оттуда смотрю на вас!»
– На вас лежит печать, – шепчет фея.
– Печать? – удивляется он.
– Печать таланта. Вы – художник. Вы можете видеть мир по-иному. Вы можете показать увиденное другим людям, – голос ее звучит громче. – Вы сможете рассказать им о далеких мирах семизвездий.
– Созвездий, – вторит он. – Созвездий, в которых семь звезд.
– В которых тысячи звезд и тысячи световых лет. И нет предела вселенной. Нет. Как бы люди ни старались отыскать ее границы, их никогда не найдут, – голос ее становится тише. – Знайте это, но не спешите открывать другим своего знания. Вас не услышат. Люди не могут услышать рассвет. Миг лишь один и его уже нет. Миг – шаг, друг – враг. Прощайте.
Фея отвела взгляд. Сразу стало темно и сыро. Исчезли краски. Исчезли звуки. Исчезло все. Лишь светящиеся руки еще касались его рук, кистей, пальцев.
– Кисти в ваших пальцах будут волшебными, – последнее, что он услышал перед пробуждением…
– Вы обладаете удивительным талантом. Вы – волшебник. Нет, это кисти в ваших руках, как волшебные палочки, которыми вы творите чудеса. Скажите, Джованни Виченцо, у вас есть какой-то секрет? Может быть, это тайное заклинание, которым вы пользуетесь, когда пишете, нет, я бы сказал больше – творите свои картины, свои полотна? – первое, что услышал Джованни, когда принес свои работы в Академию художеств.
– У меня нет никакого секрета. Я просто пишу то, что вижу, – ответил он.
– У кого вы учились? – глянув на него поверх очков, спросил профессор.
– Ни у кого, – улыбнулся он. – Я просто взял в руки кисти и…
– Он просто взял в руки кисти и создал несколько шедевров! – воскликнул профессор. – Нет, мой дорогой, это все не просто. У вас талант, талантище! Вы понимаете это? – Джованни смущенно улыбнулся.
– Я даже не знаю, сможем ли мы вам чем-то помочь, – потер виски профессор. – Учить вас не взялся бы даже великий Леонардо. Хотя… – профессор поднялся. – Я постараюсь что-нибудь придумать. Может быть, мы сможем что-то для вас сделать. Удачи.
Джованни сбежал вниз по широким каменным ступеням, зачерпнул воды из большой фонтанной чаши, плеснул себе в лицо и рассмеялся:
– Разве я мог вам, господин профессор, рассказать о своей лесной фее, которая пять лет назад разглядела во мне дар художника?
Джованни приземлился на скамью, закинул ногу на ногу, запрокинул голову и, подставив лицо солнечным лучам, зажмурился.