Вот и получается, что, казалось бы, несомненный эмпирический вывод – это результат недопонимания статистических свойств индекса, с помощью которого определяют связь между чувством счастья населения и ВВП. Уровень счастья находится методом опросов, где респонденты оценивают свое мироощущение по трехбалльной или десятибалльной шкале. Он никогда не поднимется выше потолка, даже через столетия наблюдений. А вот ВВП это такой показатель, который по определению может расти безгранично. Если на одном графике начертить кривую, растущую с течением времени очень плавно, и кривую, ежегодно растущую на 2–3 %, будет создаваться ложное впечатление, что они не связаны. В действительности, как показывает целый ряд недавних исследований, ежегодные темпы роста ВВП и ощущение счастья населения тесно связаны между собой.
Вместе с тем это не умаляет законности аргументов о том, что темпы увеличения ВВП как индикатор экономического роста не подходят для измерения благополучия, или социального благосостояния. В детской сказке под названием «Лев, колдунья и платяной шкаф» Белая Колдунья с помощью заколдованного рахат-лукума подчиняет себя мальчика Эдмунда. Однажды получив угощение, он хочет еще и еще. Общество потребления тоже околдовано. Психологи внимательно изучили такие явления, как «крысиные бега»[113] и потребительская культура. Их эксперименты показывают, что люди стремятся повысить свой статус в обществе, а поэтому их больше волнует не абсолютный, а относительный уровень дохода. «Демонстративное потребление», как окрестил этот феномен Торстейн Веблен, – это своего рода гонка вооружений в погоне за статусом, и гигантский рост зарплат топ-менеджмента в корпорациях, происходивший в последнюю четверть века, эту гонку только подхлестывал. Более того, удовлетворение, которое мы получаем от роста дохода и новых приобретений, быстро сходит на нет, и мы, как мальчик Эдмунд из сказки, требуем новой порции. Для этого явления был придуман красноречивый термин – «беговая дорожка гедонизма».
А раз деньги являются наркотиком, то некоторые, само собой, полагают, что общество нуждается в лечении. Такие экономисты, как Роберт Фрэнк и Ричард Лэйард, выступают за введение налога на приобретение предметов роскоши. Еще одно предложение, снискавшее больше поддержки, – отказаться от измерения ВВП в пользу измерения счастья. В Великобритании даже развернулась целая общественная кампания «За счастье». Правительство поспешило к ней примкнуть и распорядилось, чтобы Национальная статистическая служба учредила национальный опрос с целью выявить, насколько счастливым чувствует себя население[114]. Как это ни курьезно, но король Бутана, одной из беднейших и самых авторитарных стран в мире, удостоился громких похвал, когда заявил, что видит свое призвание в увеличении валового национального счастья своего народа.
Исследования счастья делятся на две группы по тому, какой тип статистической взаимосвязи они рассматривают. Первая группа следует первоначальному подходу Ричарда Истерлина и изучает агрегированные экономические данные. Другие исследования пытаются определить, какие частные обстоятельства влияют на ответы людей, счастливы они или нет: какое влияние оказывают супружество, наличие места работы, уровень здоровья и т. п. Результаты согласуются со здравым смыслом. Люди счастливее, если у них есть работа, если они в браке, не болеют и религиозны. Людям приятнее проводить время со своими друзьями, а не с начальником, и они не любят тратить много времени на дорогу до работы. В ответах вырисовывается некий цикл: как правило, наименее счастливы мы в среднем возрасте («средний возраст» варьирует в разных странах от 36 лет в Великобритании до 66 в Португалии)[115]. Женщины, как правило, счастливее мужчин, но эта разница, похоже, уменьшилась за последние десятилетия. Тем не менее практическая польза этих наблюдений для экономической политики сомнительна. Нет ничего нового в знании, что с ростом безработицы растет и недовольство избирателей. Правительство едва ли может обязать кого-либо жениться и ходить в церковь, чтобы сделать их счастливее. Пожалуй, наиболее важный новый факт гласит, что важная причина того, что люди чувствуют себя несчастными, – это психические расстройства, а их лечению до сих пор уделялось мало внимания почти во всех системах государственного здравоохранения.
В последнее время очень популярной стала мысль, что после определенного уровня достатка, стране больше не нужно стремиться к экономическому росту. Однако важно понимать, что ВВП не является мерой благосостояния нации и не задумывался в таком качестве. Экономисты без устали повторяли, что нужно быть осторожными и не смешивать два понятия. Так, Мозес Абрамовиц, признанный специалист по деловым циклам и экономическому росту, в 1959 г. писал: «Крайне настороженно следует относиться к заявлениям, что повышение темпов роста выпуска хотя бы в грубом приближении соответствует ускорению роста благосостояния». Но несмотря на подобные предостережения, экономисты и политики часто ведут себя так, как будто ВВП и благосостояние – это в целом одно и то же. К чему должны стремиться авторы экономической политики, так это к повышению благосостояния или благополучия, а не ВВП как такового. «Экономисты это прекрасно знают, – замечают Уильям Нордхаус и Джеймс Тобин, – однако ВНП не сходит с их уст, как молитва с уст фанатиков»[116].
Больше того, как говорилось в гл. I, еще на самой заре введения ВВП разгорелись споры о том, нужно ли вместо него измерять благосостояние, – и они тянутся и по сей день. Вспомним, что Саймон Кузнец, размышляя в 1930-х годах над вопросом об измерении национального дохода, хотел исключить из него расходы на вредные товары или виды деятельности, например, вооружения, рекламу и финансовые спекуляции, а также на то, что он называл «неизбежным злом» («линии метро, дорогое жилье»), которые делают возможным другие виды деятельности. Он добавляет:
Очевидно, что при всей сложности этой задачи исключение таких позиций из измерений национального дохода сделало бы итоговые данные о национальном доходе гораздо лучшим средством оценки объема произведенных услуг и межвременных и межстрановых сравнений[117].
На самом деле, уже давно звучит идея о необходимости разработать индекс благосостояния в отличие от ВВП, измеряющего только выпуск. Один из таких индексов, широко используемых экономистами, особенно при изучении развивающихся стран, – это Индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП), о котором речь шла в гл. III. Устройство индекса приводит к тому, что наверху рейтинга оказываются не США, а Скандинавские страны, в то же время ряд стран со средними доходами, такие как Индия, опускаются ниже своего места в рейтинге душевого ВВП из-за массовой бедности и плохих показателей здоровья. ИРЧП был впервые опубликован в 1990 г. и с тех пор вошел в широкое применение среди экономистов в качестве полезного собирательного индекса национального благосостояния.
Кроме того, было предложено немало альтернатив, чаще всего для учета экологических факторов, главным образом с целью показать, что повышение ВВП так или иначе вредит окружающей среде. К примеру, ВВП выше и в том случае, когда фирмы устанавливают очистительное оборудование, и когда они производят инвестиции в добычу нефти и природного газа. В итоге ВВП не отражает ни вреда от загрязнения, ни ущерба от исчерпания природных ресурсов.
Один из известных примеров индекса, призванного разрешить эту проблему, это Показатель экономического благосостояния (ПЭБ; Measure of Economic Welfare, MEW), предложенный в 1972 г. Уильямом Нордхаусом и Джеймсом Тобином, которые постарались учесть доводы эколога Пола Эрлиха. Они взяли за отправную точку ВНП вместо ВВП и преобразовали его трояким образом: классифицировали все виды расходов на потребление, инвестиции и промежуточные расходы; прибавили ценность досуга, производства в секторе домохозяйств и доходы от инвестиций потребителей в капитальные блага, а также учли так называемые убытки от урбанизации (disamenities of urbanization)[118]. Согласно их расчетам, в США в послевоенные годы ПЭБ отставал от роста ВНП. Правда, они пришли к выводу, что ВНП – достаточно хороший показатель. «Экономический рост – это прошлый век? Мы думаем, что нет. Хотя ВНП и другие совокупные показатели национального дохода не самая идеальная мера благосостояния, в целом они дают верную картину долгосрочного прогресса, которая сохраняется и после того, как мы исправим их наиболее явные недостатки».
Этот вывод не убедил защитников окружающей среды, и попытки создать альтернативу продолжились. Самая популярная из них – Индекс устойчивого экономического благосостояния (ИУЭБ; Sustainable Economic Welfare, ISEW), разработанный в 1989 г. Германом Дэйли и Джоном Коббом-младшим. В 1990-х годах он развился в Индекс подлинного прогресса (ИПП; Genuine Progress Indicator, GPI). При расчете обоих показателей из ВВП берутся цифры, отражающие расходы на потребление, затем к ним прибавляется семейное производство и вычитается ряд элементов, в том числе военные расходы, потери от преступности, ущерб окружающей среде и истощение ресурсов. Эти индексы, рассчитанные для нескольких стран, в том числе США и Великобритании, по определению растут медленнее, чем реальный ВВП. В этом можно самостоятельно убедиться, если зайти на один из интернет-сайтов, позволяющих скомпоновать собственный ИУЭБ на основе весов, отражающих личные предпочтения пользователя. Я перепробовала массу весов и не смогла построить показатель, который бы успевал за ВВП[119]. К тому же, наверное, полезно, если каждый может выбрать собственный целевой показатель в зависимости от того, насколько его волнует преступность или чистота рек, чтобы знать, за кого голосовать на следующих выборах, однако официальная государственная статистика не должна зависеть от личных пристрастий.