– И действительно, откуда мойщик окон может знать, кто в доме скрипач?
Более ничего не поясняя, Родин открыл крышку рояля, сел на стул, размял пальцы, которые только что драили окна, и – полилась музыка, достойная профессионала.
Яна нахмурилась. Внезапная метаморфоза стекломоя задела ее, она почувствовала себя обманутой дурочкой. Но музыка, всесильная и великая, побеждающая умиротворила ее.
Отыграв, Родин аккуратно закрыл крышку рояля.
– Это Шопен?
– Да, «Полонез №6 ля-бемоль мажор».
– У тебя пальцы музыканта.
Яна взяла его руку и погладила.
– Мои родители на заре моего детства отдали меня в музыкальную школу. Можешь себе представить, пацана, которому по духу были приключения на свою голову, драки, каратэ и все прочее, посадить за пианино. И ты знаешь, постепенно увлекло… Разбитые в драках кулаки освоили нежные клавиши, а после обязательных ноктюрнов, полонезов, вальсов я на усладу одноклассников лабал «Битлз», а для продвинутых – Рика Вейкмана. Потом был период, когда мои музыкальные пальцы держали автомат и ласково нажимали на спусковой крючок. А когда мы палили все вместе, – вот это была симфония!
– Надо же… – Яна отпустила руку Ивана, села на диван. – Садись рядом со мной. Теперь я буду рассказывать. Знаешь, меня тоже как бы приучали. Потому что заставить делать меня что-то – невозможно. Я сама все захотела, и представляешь, постепенно освоила почти все музыкальные инструменты, кроме дутара и карная. Для этого надо было ехать на учебу в Узбекистан. Дутар, если ты не знаешь, – это такая хреновина с двумя струнами, а карнай – двухметровая труба, по звуку – типа ишак орет.
– Спасибо, знаю, – поблагодарил Родин, откинувшись на огромном, кожаном диване.
– Вот, а в нашей консерватории игру на них, увы, не преподавали.
– Что же это за консерватория такая? – укоризненно произнес Иван.
– Московская, какая еще! Пошли, покажу мои сокровища!
И она снова потянула Ивана в другую сторону бесконечной квартиры.
Она открыла темную кладовую, включила синеватый свет, озаривший все мыслимое разнообразие музыкальных инструментов. На специальных полочках вдоль стены покоились две скрипки, одна – электронная, альт, электрогитара «Fender», классическая концертная гитара, балалайка, мандолина, банджо, саксофон, кларнет, труба, сюзифон, и, наконец, двухрядный синтезатор…
Иван потрясенно оценил это застывшее музыкальное великолепие.
– Тут инструментов на целый симфонический оркестр… А где ты прячешь музыкантов? Тоже в каком-нибудь чуланчике сидят?
– Да, в самом темном, и, как Карабас-Барабас, сурово наказываю их за малейшую провинность… Родители покупали мне любые инструменты по моему малейшему желанию. Когда я осваивала очередной инструмент и начинала прилично играть, тут же теряла интерес и относила вот сюда, пополняла коллекцию.
– Здорово! – оценил Родин. – А ударной установки нет?
– Есть бубен и кастаньеты… В конце концов, я остановилась на скрипке. У моего папá скрипка, созданная, как он считает, одним из учеников Страдивари. Мне, конечно, ее не дает. Он подарил мне ее электронную сестричку… Открой, пожалуйста, окна.
– Зачем это? – подозрительно спросил Родин.
– Не бойся, не выпрыгну.
Яна взяла с полочки электронную скрипку, быстро подключила ее к аппаратуре с могучими колонками и в мгновение ока вновь очутилась на подоконнике. Она замерла, настраивая струны, и в проеме окна в это мгновение стала похожа на живую картину в раме. А Иван опять почувствовал легкую тошноту, будто сам сейчас стоял на подоконнике и никогда в жизни не болтался подвешенным на высоте.
Яна провела смычком по струнам, скрипка тихо пропела несколько нот.
– Эй, солдатик, – Яна задорно блеснула глазами, – подай-ка мне вон тот черненький пульт.
Иван повиновался, передал с дурашливым поклоном и уселся рядом на подоконник. Яна утопила какую-то кнопочку, послышался нарастающий фон, сунула пульт Ивану.
Первые ноты из-под смычка полупрозрачной скрипки оглушили Ивана, виртуозный шквал музыки только чудом не сорвал и не сбросил Яну с подоконника в пропасть 1-го Голутвинского переулка. Иван, на всякий случай, придвинулся ближе и взирал на нее снизу, как из глубокого партера. Это была 5-я симфония, великое произведение бессмертного Бетховена, которое потрясает лишь тогда, когда выплескиваешь хотя бы часть той энергии, которую композитор заложил в божественной и безумной, непостигаемой связи, кипении нот. Тихо, нарастая, к скрипке присоединилось запрограммированное ритмичное сопровождение, и, опираясь на него, музыка приобрела еще более могучую силу и мощь, как и задумывалось Создателем.
Концерт в поднебесье приглушил, отодвинул шум улиц. Торопящиеся прохожие замедляли шаг, прогуливающиеся – останавливались, задирали головы.
С высоты 14-го этажа люди были похожи на удивленных муравьев.
Иван погладил маленькую босую ножку, испытав желание поцеловать ее. Но это было опасно: от щекотки у девушек бывают самые невероятные последствия.
Он понял, что сейчас должен сделать. Он сядет за этот прекраснейший и благороднейший рояль, и пусть он несет в себе женское начало, а скрипка – мужское, сегодня все возможно, сегодня все наоборот, сегодня мир перевернулся. По крайней мере для двух человек. Родин вскинул пальцы над клавишами, чувствуя, будто пламя исходит из них, и пусть рояль сделает всем «форте!», чтоб скрипка прислушалась и, изогнувшись, приняла игру, то стремглав убегая, то чуть притихнув, вновь подпустив, вновь вырываясь, окружая нескончаемые аккорды серебристым серпантином, россыпью колючих роз и веток терновника. Великое произведение соединило две души – рояля и скрипки, и буря их страстей передалась людям – пианисту и скрипачке, в этой симфонии соединились все стихии: и грохот грома, и сверкание молнии, и ураганный ветер.
Яна первой закончила игру. Иван с сожалением тоже был вынужден отыграть последние аккорды. Никогда он не испытывал такого восторга, потрясения, одухотворения и единения в бессмертной музыке гения.
– Лови меня, а то я улетаю, – вдруг крикнула Яна.
Родин кинулся к окну. Яна, как кошка с дерева, прыгнула ему в объятия. Она обвила руками его шею и неожиданно крепко поцеловала в губы. В сверкающих глазах ее прыгали бесята. Он давно не видел так близко шальные искрящиеся глаза женщины.
– Мне так не хочется «приземляться», – задохнувшись в объятиях, призналась Яна и для верности обхватила торс Ивана ногами. А теперь ты меня поцелуй…
Не выпуская Яну, Иван подчиняется: безумный день еще не кончился, а впереди еще ночь.
– Ты – мой ангел-хранитель! – опустившись на землю, объявила Яна. – Ангел-хранитель, а давай поедем в ночной клуб!
– Зачем?
– Там много музыки и цветного света!
– И цветного салата… – сказал Иван. – Поехали, если тебе надо развеяться.
– Поехали, – обрадовалась Яна. – Я только быстро переоденусь. Краситься не буду.
Яна надела короткую юбочку и блузку.
На улице Яна предложила:
– Поедем на такси.
– У меня машина за углом. Джип подойдет?
– Подойдет!
– В джипе просторно и думается хорошо. А еще мне нравится «ГАЗ-66».
– А почему?
– Потом как-нибудь расскажу.
Они подошли к автомобилю, припаркованному за углом в переулке, Иван открыл дверь, посадил Яну.
– Куда едем?
– Ночной клуб «Черный бархат», там классно, – ответила Яна и назвала улицу.
Они молча проехали три или четыре светофора, Иван нарушил паузу:
– Я как ангел-хранитель могу тебя спросить?
– О чем?
– Какого черта ты залезла на подоконник?
– Давай, не будем об этом? – изменившимся голосом попросила Яна.
– Давай…
– А теперь – направо, – уже прежняя сумасшедшая Янка тянула Ивана в стремительный круговорот непредсказуемых событий. – Вот он!
Истязая виниловый диск
Иван увидел неоновую вывеску «Черный бархат», вырулил на стоянку, принял девушку и закрыл машину. Они прошли через охрану, предъявили все железное и звенящее и вошли в клуб.
«И чего тут особенного? – подумал Иван. – Обычный кабак, типичное, точнее, типовое веселье: бар, дискотека, танцпол, пляска, светомузыка. Видали мы и покруче!» Правда, забавно смотрелась златокудрая девушка-диджей в хрустальном стакане, подвешенном под потолком среди вращающихся во все стороны прожекторов и лазерных лучей. «Рыбка» в ультракоротком, условном платьице из черного бархата веселилась от души, беспрестанно смеялась, истязала виниловый диск, приплясывала на все лады, рискуя обвалить прозрачное донышко.
Яна тут же приветливо махнула рукой знакомым – парню и девушке, сидевшим за столиком. Они увидели ее, зазывно махнули в ответ.
– Пошли к ним! – прокричала сквозь грохот пульсирующей музыки Яна. – Это мои друзья, они приехали из Англии на каникулы. Знаешь, кто у них мама?
– Королева Великобритании? – предположил Иван.
– Круче. Депутат Госдумы!
Депутатские дети пили коктейли с утопленными фруктами, курили утонченные сигаретки, кушали конфетки.
Яна соприкоснулась щеками с девушкой, чмокнула юношу и представила Ивана. Девушку звали Кристиной, а ее младшего брата – Глебом.
– Очень приятно, – сказал всем Иван.
Они уселись на два свободных стульчика, Иван взял коктейльную карту. Ребят, видно, разбирало любопытство, что за парня подцепила Янка.
И она не стала тянуть:
– Иван – альпинист, самый настоящий. Представляете?
– Умный в гору не пойдет… – пошутил Глеб.
– Да я и не хожу в гору, – сказал без затей Иван. – Только спускаюсь, на веревочке…
– Как интересно… – не в пример брату с изящной иронией оценила Кристина.
– Как погода в Лондоне? – светским тоном поинтересовался Иван.
– Моросит. Туман. Тоска… – вальяжно отозвался Глеб.
– Учеба задрала… – Кристина закурила очередную сигаретку, потянула коктейль. – Янка, ты не представляешь: порядки в универе, ужас, просто фэйсконтроль. Хоть в Москве по-людски оттопыримся…