«Выпустите меня отсюда! Спасите меня!» Я представляю, как лихорадочно смотрю направо, потом налево, а потом делаю это снова… Все мое тело отзывается – я чувствую себя гораздо легче, словно с плеч спал вес в несколько тонн, когда меня настигает осознание: ты и есть свой собственный тюремщик.
Я открываю глаза и смотрю на Уэнделла. Он поднимает правую бровь, словно говоря: «Я знаю, что ты увидела. Я видел, как ты видела».
«Смотрите дальше», – шепчет он.
Я снова закрываю глаза. Сейчас я обхожу решетки и иду к выходу – поначалу нерешительно, но по мере приближения к нему постепенно начинаю бежать. Снаружи я чувствую землю под ногами, ветерок на коже, греющие лучи солнца. Я свободна! Я бегу так быстро, как только могу, а через некоторое время замедляюсь и смотрю, что у меня за спиной. Никаких стражников и погони. Мне кажется, что там и не было никаких стражников. Ну конечно!
Большинство людей приходит на психотерапию, чувствуя себя загнанными – пойманными в плен мыслей, поведения, брака, работы, страхов или прошлого. Иногда мы сами заключаем себя в тюрьму нарративом о самобичевании. Можно верить в одно из двух, основываясь на имеющихся свидетельствах (я достоин любви? я не достоин любви?), и мы часто выбираем то, что заставляет нас чувствовать себя плохо. Почему наше радио вечно крутит станции с помехами (станция «все-люди-лучше-меня», станция «я-не-доверяю-людям», станция «мне-ничего-не-поможет»), а мы не поворачиваем колесико-переключатель влево или вправо? Сменить радиостанцию. Обойти решетку. Кто останавливает нас, кроме нас самих?
Всегда есть выход – если мы хотим его видеть. Подумать только, мультик разъяснил мне смысл жизни.
Я открываю глаза и улыбаюсь, и Уэнделл улыбается в ответ. Это заговорщицкая улыбка, он словно говорит: «Не дай себя обмануть. Может показаться, что это потрясающий прорыв, но это лишь начало». Я отлично знаю, какие задачи ждут впереди, и Уэнделл знает, что я знаю, потому что мы знаем кое-что еще: свобода влечет за собой ответственность, а глубоко внутри большинство из нас находит ее пугающей.
Может быть, безопаснее оставаться в тюрьме? Я снова представляю решетки без боковых стен. Часть меня хочет остаться, другая – уйти. Я выбираю уйти. Но обойти решетку в своем сознании – не то же самое, что провернуть такой трюк в настоящей жизни.
«Инсайт – утешительный приз для психотерапевта» – мой любимый афоризм в этом ремесле, означающий, что можно уловить все инсайты мира, но если ты не меняешь свое место в нем, то инсайты – и вся психотерапия – бесполезны. Они позволяют спросить себя: «То, что со мной происходит, приходит извне, или я сам поступаю так с собой?» Ответы дают варианты выбора, и только вы решаете, какому из них следовать.
– Вы готовы начать говорить о битве, которую ведете? – спрашивает Уэнделл.
– Вы имеете в виду с Бойфрендом? – начинаю я. – Или с собой?..
– Нет, я о вашей битве со смертью, – говорит Уэнделл.
На секунду я сбита с толку, а потом вспоминаю сон о встрече с Бойфрендом в торговом центре. «Ты уже написала книгу? – Какую книгу? – Книгу о своей смерти».
О. Боже. Мой.
Обычно психотерапевты идут на несколько шагов впереди своих пациентов – не потому, что мы умнее или мудрее, просто у нас есть преимущество видеть жизнь снаружи. Я могу сказать пациенту, который купил помолвочное кольцо, но никак не может найти подходящее время и сделать предложение своей девушке: «Я не думаю, что вы уверены в своем желании жениться на ней». А он ответит: «Что? Конечно, хочу! В эти выходные все сделаю!» А потом он возвращается домой и не делает предложение, потому что погода испортилась, а он хотел сделать это на пляже. Мы можем неделями вести один и тот же диалог, пока однажды он не придет и не скажет: «Может быть, я не хочу жениться на ней». Многие люди, которые говорят, что «это не про них», через неделю, или месяц, или год обнаруживают, что говорят: «Ну вообще-то да, это про меня».
Я подозреваю, что Уэнделл приберегал этот вопрос, ожидая подходящего момента. Психотерапевты всегда ищут баланс между формированием доверительного союза и ведением настоящей работы, чтобы пациент не продолжил страдать. С самого начала мы движемся и медленно, и быстро, замедляя содержательную часть, ускоряя закрепление отношений, стратегически сажая семена по пути. С природой точно так же: если вы посадите семена слишком рано, они не прорастут. Если посадите слишком поздно, они могут взойти, но вы пропустите самую плодородную пору. Если вы посадите их точно в срок, они вберут все питательные вещества и будут расти. Наша работа – замысловатый танец поддержки и конфронтаций.
Уэнделл спрашивает о моей битве со смертью в правильный момент – но по большему количеству причин, чем он может знать теоретически.
23Trader Joe’s
В субботу утром в супермаркете Trader Joe’s очень много народа, и я оглядываю очереди, пытаясь понять, какая из них короче, пока мой сын устремляется к витринам с шоколадными батончиками. Несмотря на хаос, кассиры кажутся невозмутимыми. Молодой человек, чьи руки покрыты татуировками, звонит в колокольчик, а упаковщица в леггинсах складывает покупки покупателей, пританцовывая и дурачась под дребезжащую музыку. В соседнем проходе хипстер с ирокезом требует проверить цену, а в конце ряда симпатичная блондинка на кассе жонглирует апельсинами, чтобы развлечь малыша, который безудержно рыдает в коляске.
Только через минуту до меня доходит, что жонглирующая кассирша – это моя пациентка Джулия. Я еще не видела ее новый парик, хотя она упоминала о нем на психотерапии. «Не слишком безумно?» – спрашивала она меня, напоминая об обещании сказать ей, когда она перейдет черту. Тот же вопрос она задала перед тем, как ответить на объявление о поисках певицы в местную группу, поехать на игровое шоу и записаться в буддистский ретрит, где нужно молчать несколько недель. Все это было до того, как магическое лекарство сотворило свою магию с ее опухолями.
Мне нравилось наблюдать за тем, как она выбирается из своей скорлупы. Ей всегда казалось, что получение должности в университете даст ей свободу, но теперь она пробовала на вкус совершенно иные, неожиданные виды свободы.
– Это еще не слишком за гранью? – спрашивала она время от времени, рассказывая об очередной идее. Ей не терпелось свернуть с намеченного курса, но не настолько далеко, чтобы заблудиться. До сих пор ничего из того, что она предлагала, не удивляло меня.
Потом наконец у Джулии появилась мысль, которая застала меня врасплох. Она сказала, что в какой-то день – в одну из тех недель, когда она была уверена, что скоро умрет, – она стояла в очереди в Trader Joe’s и внезапно поняла, что ее гипнотизирует работа кассиров. Они казались настолько собой в своем взаимодействии с покупателями и друг с другом; они обсуждали всякие будничные темы, которые на самом деле были значимы в повседневной жизни: еда, транспорт, погода. Как отличалась эта работа от ее собственной, которую она любила, но которая постоянно давила на нее необходимостью выдавать новые публикации и позиционировать себя в выгодном ключе. Не имея возможности строить планы на далекое будущее, она представила себе, как занимается делом, у которого постоянно есть ощутимый результат: ты пакуешь покупки, подбадриваешь покупателя, расставляешь товары. К концу дня ты делаешь что-то конкретное и полезное.
Джулия решила, что если у нее останется, скажем, один год жизни, то она подаст заявление на вакансию кассира выходного дня в Trader Joe’s. Она знала, что идеализирует эту работу. Но она все равно хотела испытать это чувство общности и осмысленности, хотела быть малой частью жизни множества людей – даже если это всего лишь тот краткий момент, когда они заезжают за покупками.
– Может быть, Trader Joe’s отлично впишется в мою Голландию, – сказала она мне.
Я чувствовала какое-то внутреннее сопротивление и провела минуту в попытках понять, почему. Это могло быть как-то связано с дилеммой, с которой я столкнулась в лечении Джулии. Если бы у нее не было рака, я бы попыталась помочь ей увидеть ту внутреннюю часть своей личности, которая была так долго подавлена. Казалось, она только начала приподнимать крышку для тех аспектов себя, которым давно уже нечем дышать.
Но есть ли смысл заниматься психотерапией с умирающей девушкой, или стоит просто предложить ей поддержку? Должна ли я обращаться с Джулией как с любым здоровым пациентом и ставить более амбициозные цели? Или я должна просто предоставить ей комфорт, не создавая дополнительных сложностей? Мне было интересно, задалась бы Джулия когда-нибудь вопросами о риске, безопасности и скрытой за тревожностью части ее идентичности, если бы не столкнулась с ужасом неминуемой смерти? А теперь, когда это произошло, насколько далеко мы хотим зайти?
Со всеми этими вопросами мы сталкиваемся в более мягком варианте. Как много мы хотим знать? Что такое «слишком много»? И как выглядит это «слишком много», когда ты умираешь?
Фантазия о Trader Joe’s, казалось, представляла своего рода бегство – так ребенок говорит, что уедет в Диснейленд, – и мне было любопытно, как эта мысль соотносится с предраковой личностью Джулии. Но больше всего меня волновало, сможет ли она физически вынести эту работу. Экспериментальное лечение очень утомляло ее. Ей нужен был отдых.
Ее муж, сказала он, подумал, что она сошла с ума. «Тебе осталось жить всего ничего, а ты мечтаешь о том, чтобы работать в Trader Joe’s?» – спрашивал он. «Почему бы и нет? Что бы ты делал, если бы тебе остался год жизни или около того?» – возражала Джулия. «Я бы работал меньше, – сказал он, – а не больше».
Когда Джулия рассказала мне о реакции Мэтта, мне пришло в голову, что мы оба не поддержали ее, хотя оба хотели, чтобы она была счастлива. Конечно, существовали и некоторые практические сомнения, но не было ли наше волнение вызвано тем, что мы оба странным образом