Прошлой ночью он не впал в отчаяние, увидев, что двери сарая на замке. Не тревожился он и сегодня утром, проглотив последний кусочек хлеба. Даже не вздрогнул, только что случайно сбив с ног прохожего. Разве что ускорил шаги.
Новый приступ кашля снова согнул его пополам. Сухой и болезненный, кашель разрывал бронхи и горло. Кровь пульсировала в висках, тело дрожало от холода и пылало от внутреннего жара. Лихорадка, а то и плеврит.
Усы его покрылись изморозью, а пальцы ног окоченели, казалось, тысячи игл впились в живое тело.
Вышел на огромную площадь, с обоих концов которой высились величественные бронзовые памятники. На площади, как всегда в это время, царило оживление. Прежде чем двинуться дальше, Сергей осмотрелся вокруг, чтобы записать в блокнот приметный ориентир, и тут неожиданно увидел объявление, совсем недавно наклеенное на стене. Подошел ближе. Он хорошо знал эти объявления с хищным орлом и зловещей свастикой — сообщения о расстреле заложников или обещание награды за выданных партизан. Сергей Ворогин удивился, что объявление напечатано только на французском языке! Что-то за этим, несомненно, крылось. Если бы в объявлении был немецкий текст, он знал бы, о чем идет речь. Про себя он отметил только невероятную цифру в объявлении — 5000000.
Внезапно у него мелькнула полуосознанная мысль: “А что, если это обо мне? Невероятно! Кто знает обо мне в этом городе?”
Пожал плечами, внимательно присмотрелся к объявлению: слова незнакомого, чужого языка молчали. Ни фамилии, ни имени на объявлении он не обнаружил.
“Очень странно, что немцы, такие пунктуальные в своих действиях, на этот раз не дали немецкого текста. Как будто нарочно для того, чтобы я не смог прочитать”.
От этой мысли сердце у него затрепетало.
Сергей двинулся дальше, когда новый приступ кашля и невероятной слабости вынудил его прислониться к стене рядом с объявлением. Он закрыл глаза и схватился за грудь; его разрывало от кашля, и он боялся, что легкие его не выдержат. В ушах шумело, он задыхался.
Немного придя в себя, он открыл глаза — объявления не было. На стене блестели следы густого клея — он на глазах схватывался морозом. Сергей возбужденно оглядывался вокруг, надеясь увидеть смельчака, который среди бела дня отважился сорвать немецкое объявление. Но никого не увидел, кроме мирных горожан да стайки мальчишек, весело хохотавших у канализационного люка, откуда поднимался вверх тонкий столбик пара. Он подошел к ним, но дети брызнули в разные стороны, показывая ему язык.
Тогда он быстро пошел прочь, подальше от этого места.
“Мне обязательно надо поесть чего-нибудь и найти кров на ночь. Что-нибудь более надежное, чем стог соломы. Попытаюсь выйти к окраинам города, может, повезет, отыщу брошенную хижину”.
Жежен еле удержался от радостного выкрика. Просто невероятно! Пять миллионов, пускай и оккупационных! Он сорвет их, как цветочек на городской клумбе.
Жежен шел следом за Сергеем Ворогиным, направлявшимся к Галери де Жод.
“Сомнений нет, это он, тот тип, которого разыскивают. Русский, пусть лопнут мои глаза! Пять бумажек в пригоршни, как написано в том объявлении. Это здорово Вот это подфартило!”
От возбуждения у него даже губы задрожали. Заговори он сейчас, он бы заикался от волнения.
“Пять бумажек мне, когда в кармане только дырки! Да я бы и несколько монет почел за счастье”.
Увидел, как русский вошел в огромный универсальный магазин, и двинулся за ним.
Теперь этот тип у него в руках. Наконец-то фортуна улыбнулась ему. Теперь надо не ворон ловить, а немедленно позвонить в гестапо.
Лихорадочно, словно боясь промедлить хоть секунду, он толкнул двери “Кафе де Пари” и влетел в зал, где сидело всего несколько посетителей. Официант, томящийся без дела, мгновенно схватился и возмущенно двинулся навстречу странному посетителю.
— Убирайся отсюда немедленно! — заорал он. Его пронзительный голос, как у старой игуменьи, заполнил зал.
— Ты, губошлеп, а ну прочь с дороги! — крикнул Жежен и закатил официанту такую пощечину, что тот растянулся между столиками. — Телефон! Где телефон? Быстро!
Бармен за стойкой не знал, как отнестись к этому самоуверенному вторжению. Двое посетителей в глубине зала с невозмутимым видом наблюдали эту сцену. Какой-то мужчина оторвался от газеты и с любопытством посмотрел на Жежена.
Коротышка чувствовал прилив вдохновения. Порывшись во внутреннем кармане затрепанной куртки, вытащил свое старое удостоверение и издали показал его бармену. Не успел тот сообразить, что к чему, как Жежен спрятал удостоверение, заявив:
— Немецкая полиция!
Бармен удивленно и недоверчиво смотрел на него, поэтому он конфиденциально и тихо, но так, чтобы слышали все, сообщил:
— Специальное задание!
Направился к телефону, висевшему над стойкой, снял трубку и набрал номер немецкой окружной комендатуры, записанный им на старом конверте.
— Алло, это сорок восемь ноль семь? Немецкая комендатура? Мне третий отдел… Да, жду!
Бармен исчез за прилавком и обеспокоенно начал что-то разыскивать там. Официант мгновенно вскочил и, позабыв даже отряхнуть брюки, принялся старательно вытирать столы, а двое невозмутимых посетителей вдруг как бы уменьшились в размерах.
“А он, кажется, не врет, этот бродяга! Или разыгрывает из себя бродягу. Снаружи серо, да золотое нутро”.
Только мужчина с газетой по-прежнему сидел с безразличным видом, хотя Жежен и дальше продолжал играть свою роль: стиснул рукой трубку в кармане куртки и демонстративно выпятил мундштук сквозь ткань — ни дать ни взять дуло пистолета.
Воздух в баре, казалось, сгустился, и на несколько секунд воцарилась такая мертвая тишина, что стал различимым стук настенных часов. Стук становился все громче и громче, как предвестник какого-то несчастья, которое должно сейчас случиться.
И оно случилось.
— Алло! Я звоню по поводу разыскиваемого русского…
Атмосфера страха немного разрядилась: она уступила место любопытству и облегчению.
— Русский, которого вы разыскиваете, находится сейчас в магазине, в Галери де Жод… Я сам видел, как он вошел туда… Никакого сомнения — есть особые причины… Буду ждать вас возле “Кафе де Пари”… Имя? Это, значит, того… чтобы мне награду? Хорошо… Как? Ну, меня зовут Жежен… то есть Эжен Малькро… Нет, я нигде не живу, сам себе хозяин. Спешите, я вас буду ждать!
Не глядя на людей, которые только сейчас поняли, в чем дело, и окончательно вышли из оцепенения, он шмыгнул к выходу, оставив на прилавке сорок су.
На тротуаре его ждал Арсен. Оба вздрогнули: Жежен — увидев Арсена, о котором совсем забыл, Арсен — увидев Жежена, выскочившего из “Кафе де Пари”, шикарного и совершенно недоступного для них заведения.
— Арсен!
— “Арсен, Арсен”! Ты что, век меня не видел? Забыл, что мы с тобой должны были встретиться?
— Нет, Арсен, уверяю тебя, нет!
— Чего тебя занесло в эту харчевню? Ну, надавали тебе тумаков?
Жежен промолчал; он судорожно думал о том, как ему выкрутиться. Глубоко посаженные свиные глазки под кустиками бровей бегали настороженно и как-то неестественно, будто у механической заводной куклы. Арсен почувствовал растерянность товарища. Жалкая гримаса страха, волнение, напряженные скулы, бледность, проступившая на его рыбьем лице, — все это не оставляло сомнений: Жежен натворил что-то непоправимое и теперь нервничает.
Арсен сухо проговорил:
— Так я спрашиваю тебя, Жежен, что ты делал в этом задрипанном кафе?
Коротышка пробормотал что-то нечленораздельное и двинулся по направлению к Галери де Жод, но что-то мучило его, он остановился, оглянулся на Арсена, снова прошел несколько шагов, не выдержал и, протягивая руки к товарищу, умоляюще сказал:
— Я все объясню тебе вечером, а сейчас оставь меня. Увидишь, ты будешь поражен. Мы обязательно встретимся с тобой у Жюстена. Но сейчас я не могу с тобой пойти… Я должен… это очень важно для нас обоих! Жирный кусочек… Я хочу сделать тебе сюрприз, Арсен!
Слова его звучали неискренне. И он понимал это: чем больше убедительности старался он придать им, тем лживей они звучали, выдавали его с головой.
Арсен догнал его, вытащил руки из карманов и схватил коротышку за грудки.
— Ты что, дураком меня считаешь? Говори! — Арсен цедил слова, почти не раскрывая рта. — Я же тебя знаю как облупленного. Как только ты ушел, я заметил что-то неладное. У тебя был такой невинный вид, как у королевского бриллианта на восемьдесят каратов. Так у тебя, значит, дела? Кое-что наклюнулось? И ты мне ничего не сказал? Ни сегодня утром, ни сейчас? А ну, дружище, выкладывай все начистоту, пока я не разошелся, черт бы тебя побрал! Слышишь? Ты снова устругнул какую-то подлость? Или только собираешься ее сделать? Ну, давай раскалывайся.
Жаргон и диалект только подчеркивали гнев и угрозу, звучавшие в голосе Арсена. Каким-то особым чутьем он неотвратимо приближался к правде. Жежен испугался не на шутку: он-то знал цену таким словам. Одна мысль мучила его — бежать, немедленно бежать, спасти свою шкуру, чего бы это ни стоило!
Пять или шесть уличных зевак, заинтересованных этой сценой, остановились рядом. Один из них уже направился с видом арбитра к ним, но Арсен взглядом пригвоздил его к месту:
— Слушай, если ты…
Фраза осталась неоконченной. Объявление! Объявление, которое так внимательно перечитывал Жежен. Именно это объявление толкнуло его на подлость во имя денег.
“Этот выродок, наверное, встретил того железнодорожника и выдал его бошам. Сволочь, продал русского этим мясникам. В то время, когда я из кожи лез, чтобы раздобыть жратвы для его сивушного брюха, этот негодяй спокойно шпионил за человеком, даже не знающим французского языка! Как я ошибся! Не мог догадаться раньше, что этот лживый тип еще и подлец”.
Арсен задыхался от гнева и отчаяния. Решение медленно, но неотвратимо созревало в нем. Арсен не любил полиции: французской, немецкой — любой, но доносчиков он презирал, ненавидел до смерти. До смерти? Теперь он знает, что заслужил Жежен своим поступком!