Но потом я подумал: если дальше я опять буду говорить неправду, как я могу быть уверен, что вы мне поверите? Может, если я совру, то упущу единственный шанс позволить вам судить то, что произошло на самом деле. Потому что, даже учитывая, что это дело, капец, темное, в душе я все равно надеюсь, что если вы будете знать всю правду, то сможете судить меня справедливо. И может, если меня осудят справедливо, это будет лучше, чем сесть по несправедливости. Мне ведь все равно с этим жить, разве нет?
В начале своей речи я сказал, что есть кое-что, из-за чего меня могут убить, как только я выйду из зала суда. Думаю, я с самого начала понимал, что мне придется вам об этом рассказать. Честно, мне страшно об этом даже подумать. Так что же меня останавливает? У меня нет никакой инструкции, что говорить. И нет адвоката, который своими словами пудрил бы мозги вам и мне. Здесь только я, вы и правда. И призрак лжи у нас над головами. Но кажется, я наконец-то больше не верю в призраков.
Знаете, для меня это тяжелое решение. Потому что я вроде как могу представить, о чем вы сейчас думаете, и мне кажется, что вы, наверное, могли бы мне поверить, если бы я об этом кое-чем умолчал.
С другой стороны, может, вы отдохнули, подумали обо всем хорошенько и такие: «Но он же не рассказал о том-то и том-то, – и дальше: – Виновен». И дело вот в чем: могу ли я так рисковать? Не думаю. Как по мне, это мой единственный шанс, на кону, в конце концов, моя жизнь. Это еще как тяжело. Блин. Потому что, понимаете, если я вам расскажу, может показаться, что я виновен по самое не хочу. Блин.
Ну ладно… В общем, слушайте.
Через несколько недель после того, как я встретился со Спуксом, мы с Кирой сидели дома. К тому времени она начала немного оттаивать. Теперь, когда я увиделся со Спуксом и она узнала, что он еще жив, ей стало получше. Плюс я сказал ей, что о ней все забыли и что Пушкам она больше не интересна.
– Ты же для них просто случайная девчонка, – сказал я. – У них повсюду десятки девчонок, а теперь у них есть еще и свой притон, так что такие, как ты, им больше не нужны. Девчонки им теперь нужны, чтобы делать наркотики и так далее. Они их теперь производят. Серьезно, я думаю, раз ты теперь в тени, им на тебя насрать.
– А что Спукс? Как он там? – тихо спрашивает она.
Как вдруг в дверь стучат: бам, бам, бам. Блин. Я заметался, как безголовая курица. Первое, что подумал: это Пушки! Пришли за ней. Мудила Джамиль уже все разболтал. Блин. Где мне ее спрятать? Да, блин, нигде. Квартира у меня размером с двухместную камеру.
И снова: бам-бам-бам. Я бегу в кухню и ищу пистолет, который там спрятал. Нахожу. Он до сих пор заряжен, но с того раза, как я подстрелил того парня в Кингс-Кросс, я хотя бы знаю, что он исправен. Опять стучат.
Бам. Бам. Бам.
«Байкал» отправляется ко мне за пояс. Киру накрыло от шока, и она начала раскачиваться, сидя на кровати. Я хватаю ее за руку, запихиваю в туалет и захлопываю дверь. Говорю ей запереться, и на секунду ее, видимо, отпустило, потому что я слышу щелчок задвижки. Бам-бам-бам! Уже громче.
– Не открывай ни в коем случае, – говорю я в дверь туалета. Не знаю, слышит она меня или нет.
Бам-бам-бам! Кто-то что-то кричит, но я не могу разобрать. Подхожу к двери. Сердце заходится. Глазка у меня нет, так что я даже не знаю, сколько их там. Но если я так ничего и не сделаю, дверь вынесут, и нам конец. Блин! Я решаю, что открою дверь рывком. Если там не один человек, а больше, я снова ее закрою и вытащу пистолет. А если только один? Если так, то, может… Не знаю. Посмотрю по ситуации.
Я дергаю дверь так, чтобы только успеть посмотреть, и захлопываю ее. Здоровенный мужик. На секунду мне кажется, что это Шайло, шкаф Джамиля. Затем слышу, что меня зовут по имени.
Перерыв: 11:00
16
– Твою мать, чувак, открывай. Это я, Курт.
Я открываю. Дышу все еще тяжело, но не так, как раньше.
– Блин, чувак. Ты че так пугаешь, – говорю я, и он, особо не спрашивая, заходит. – Чего это ты делаешь у меня в районе? Заблудился, что ли? – спрашиваю я типа в шутку, но так и не понимаю, зачем он пришел.
Он протискивается мимо меня, и я чувствую, как его мускулы расплющивают мое тело. Он как стена.
Он садится за маленький столик в моей кухне-гостиной и, как обычно, горбится.
– Бро, дело серьезное. Надо поговорить. – Он поднимает брови.
– Давай. – Я закрываю дверь и сажусь напротив него. – Че такое?
Секунду он смотрит в стол, а потом поднимает глаза на меня.
– Они хотят вернуть ее. Тебе придется ее выдать.
– Киру? – переспрашиваю я. – Бро, с какого перепугу ты решил, что она у меня?
Он молчит.
– Это Джей Си сказал? Да он пиздит. Не верь ничему, что он говорит. – Я раскидываю руки в стороны.
– Тогда скажи, где она, – говорит он, не пошевелившись.
– А мне-то откуда знать? Я же и сам ее искал. – Я встаю. Пытаюсь сделать так, чтобы мой голос звучал естественно, но актер из меня не очень.
– Бро, все, что я знаю, – она пропала, и они хотят ее вернуть. И если я скажу им, что у тебя ее нет, они не поверят мне на слово. Они найдут тебя и начнут задавать вопросы, понял? – Он по-прежнему не двигается.
– Какие вопросы?
– Например: ты что, гей?
– Че? – Я снова сажусь напротив него.
– Ну а если не гей, то чего у тебя тогда пахнет, как в парфюмерном отделе «Селфриджес»? – спрашивает он и опять смотрит мне прямо в глаза.
Я делаю глубокий вдох и гадаю, смогу ли вывернуться. Но вдруг из-за моей спины раздается голос:
– Все нормально. Я здесь.
Я оборачиваюсь: Кира стоит в дверях. Она обхватила себя руками, но взгляд у нее твердый.
– Ты никуда не пойдешь, – говорю я и тоже смотрю Курту прямо в глаза. – И ты, дружище. Пока мы все не решим. – Я вытаскиваю «Байкал» и кладу его на стол.
– Чувак, ты охерел? – говорит Курт. – Это ты мне пистолетом угрожаешь? Ты че, совсем поехал?
– Я не дам тебе ее забрать, Курт. Я не могу, – говорю я, зная, что по моему лицу он видит, что я не шучу.
– Чувак, это не стоит того, чтобы тебя прикончили. Она понимает. Отпусти ее.
– Нет.
Курт, вздыхая, встает, подходит к холодильнику и вытаскивает бутылку пива. Снова садится, срывает зубами крышку и делает большой глоток.
– С ней все будет нормально. На улицу она больше не пойдет. Они просто хотят, чтобы она работала в притоне.
– Ты шутишь, что ли? Шлюхой в притоне она не будет. – Я смотрю на Киру, чтобы ее подбодрить.
Она начинает медленно качать головой:
– Я лучше пойду на улицу. Я никогда больше не буду делать наркотики. Ни за что. – Она бледнеет.
Я хватаю гигантскую руку Курта и смотрю на него в упор.
– Нет. Слушай, так не пойдет. Нужен план Б, потому что план А не годится, – говорю я. – И вообще, какая тебе разница, что с ней будет? Ты же не совсем в банде. Тебе-то что?
– Бро, они вот-вот к тебе нагрянут, и, скажу честно, они злы. Если они найдут здесь тебя или ее, они весь квартал сожгут, не сомневайся.
Я делаю еще один вдох и смотрю на Киру.
– Значит, нам нужен план А. – И я встаю и запираю входную дверь.
Короче, пустить слух, что Кира у Джамиля, – это я хорошо придумал, но, как оказалось, я его недооценил. Джамиль сбывал так много, что стал для Олдов номером один среди уличных барыг. Он и два его кореша толкали больше, чем все остальные вместе взятые. Каждую неделю он приносил все более крупные заказы. И он всегда платил, сколько надо и когда надо, понимаете?
Для вас это, может, ничего и не значит, но для наркоторговцев деньги – это все, и, хотите верьте, хотите нет, свои деньги получают не все. Попробую объяснить… Если ты толкаешь десять кило наркоты на развес по килограмму, то заплатят тебе, скорее всего, в девяноста процентах случаев. А в десяти процентах, когда тебе могут не заплатить, то это потому, что тебя надуют или ты нарвешься на бандитов, которые, даже если ты считаешь себя крутым, окажутся покруче.
Если ты толкаешь по двадцать граммов рядовым, деньги получаешь только в шестидесяти процентах случаев. Почему? Потому что в остальных сорока процентах случаев пацаны, которых ты нанял продавать товар, его скуривают. И тогда ты можешь их разве что наказать, но денег не вернешь, только побесишься. Но плюс в том, что, если ты толкаешь небольшими дозами, твоя прибыль составляет около трехсот процентов, а не пятьдесят, как когда толкаешь килограммами. Понимаете?
Джамиль сначала закупал по двадцать граммов, но вскоре стал покупать килограммами. Но тут фишка вот еще в чем. Покупал он типа оптом, а платил все равно как в розницу за дозы по двадцать граммов.
Так, вы, наверное, запутались.
Главное, вот что: он покупал достаточно крэка, чтобы платить треть цены, но платил по полной. Так яснее?
Так вот, он покупал килограмм, но платил так, будто покупает его дозами по двадцать граммов, и не просил скидок. Это просто чокнуться. Зачем так делать? Потому что, как я уже говорил, мозги у него имелись.
Всем, кто вне банды, он говорил, что ему в принципе насрать, сколько зарабатывать – пять или десять косарей в неделю. Говорил, что для него это все равно как на жвачку. Он купил тачку, шмоток, часов и всякого такого, но больше деньги девать особенно некуда. В банк он их положить не мог, потому что его начали бы спрашивать, откуда они. Он мог только распихать их по своим банковским ячейкам. А остальное спрятать, блин, под матрасом – в прямом смысле, как вы понимаете.
На самом деле он просто выжидал. Так он говорил всем, кто готов был слушать. Налаживал связи и закреплялся, чтобы в нужный момент заняться делом, как положено. А пока больше всего ему нужна была «крыша». Он знал, что переплачивает за каждый килограмм. Еще он знал, что для Олдов он все равно что курица, несущая золотые яйца. И знал, что поэтому он практически недосягаем. Что он под защитой.
Может показаться странным, что он платил вдвое больше, чем нужно. Но на самом деле он не был в убытке. Все равно он разбавлял наркотики и продавал в розницу, так что свое он зарабатывал. Но ему выгодно было платить сверху, потому что платил он Олдам. Так он получал настоящую «крышу». Пока он покупает у них больше всех, его никто не тронет.