На странице была всего одна строчка: название книги, имя автора и номер полки.
«Визуальные свидетельства эволюции. Мир глазами дарвинистов».
— Ой… Что это? Это манга?
— Мне нечего порекомендовать вам из области манги. Потому что у нас нет того, что могло бы превзойти сокровища, прочитанные вами в детстве.
С этими словами Комати выдвинула ящик под стойкой. Она пошуршала в четвертом по счету, а потом положила что-то мне на ладонь. Что-то мягкое. Неужели Монга?
Но я обманулся в ожиданиях. На ладони был маленький самолетик. Серый корпус и белые крылья. Красивый зеленый хвост.
— Пожалуйста. Это бонус. Для вас.
В ее голосе не было никаких эмоций. Я замешкался, а в это время Комати открыла коробку из-под печенья. С нейтральным выражением она продолжила заниматься рукоделием. У нее был совсем иной вид, не такой, как еще недавно, когда она слушала меня. Показалось, что передо мной опустилась какая-то завеса.
Ничего не оставалось, как пойти искать книгу. Рядом со справочной был отдел с изданиями по естествознанию. Рекомендованная книга оказалась толстенным атласом.
На черном фоне была фотография птицы с серебристым отблеском. Голова повернута набок. Твердый клюв изогнут, а над огромными глазами пушистые брови. Не знаю, самка это или самец, но вид у птицы был как у экзотической красавицы-модели. Похожа на «Жар-птицу» Осаму Тэдзуки.
Заголовок написан белым цветом. Под «Визуальными свидетельствами эволюции» подзаголовок: «Мир глазами дарвинистов».
Дарвинистов?
Я присел на корточки и открыл книгу. Такая тяжелая, что читать стоя совершенно невозможно.
В первой половине книги был текст, а во второй — шикарные фотографии. Птицы, рептилии, растения, насекомые… Цветные великолепные фотографии словно объект искусства. Местами иллюстрации сопровождались комментариями и колонками с текстом.
Почему Комати порекомендовала мне именно это издание, оказалось для меня загадкой, но фотографии и правда были отличные. Яркие, иногда чем-то отталкивающие, но при этом производящие сильное впечатление. Все это и правда существовало в природе, но в книге выглядело словно фантастический мир.
Нодзоми, расставлявшая книги по полкам, подошла ко мне.
— Давайте оформим читательский билет? Если вы живете в нашем районе, можете брать книги на дом.
— А… да нет, спасибо. Она слишком тяжелая, чтобы брать на дом. К тому же у меня вон редька какая.
Пока я что-то бормотал в ответ, из-за спины донесся голос Комати:
— Можете тогда приходить в читальный зал.
Когда я обернулся, Комати смотрела на меня.
— Мы можем оставить книгу с карточкой, что она забронирована. Приходите сюда в любое время.
Я, так и не встав на ноги, смотрел на Комати. И ничего не сказал. Мне опять хотелось плакать от ее слов.
Я почувствовал невыразимую радость и спокойствие. Я ведь могу быть здесь.
— Чтобы дочитать ее до конца, понадобится много времени.
Сказав это, она растянула губы в улыбке. Я непроизвольно кивнул.
В следующую субботу я в кои-то веки сел на электричку.
У нас была запланирована встреча выпускников старшей школы. Я обычно не участвовал в подобных мероприятиях, но сегодня у меня была причина, по которой я обязательно должен был поехать.
В день окончания школы на школьном дворе, в самом углу, мы закопали «капсулу времени». Написали свои послания в будущее на листках бумаги размером с открытку. Каждый — что хотел. Тогда и решили, что устроим встречу, когда всем исполнится тридцать.
В приглашении было сказано, что тем, кто не сможет присутствовать сам, «письма из прошлого будут отправлены по почте». Прочитав это, я почувствовал холодок, пробежавший по спине. Надо было тогда положить свое письмо в конверт и как следует заклеить. А я просто свернул в четыре раза и на видном месте написал свое имя.
Мне нужно было забрать письмо прежде, чем его кто-нибудь прочитает.
После открытия капсулы времени вечером был запланирован ужин в ресторане. Я ответил, что на ужине присутствовать не смогу.
Когда тебе восемнадцать, думаешь, что в тридцать ты будешь совершенно взрослым человеком. Мне казалось, что в тридцать смогу решить все жизненные проблемы. Тогда я был просто рад, что скоро буду посещать школу дизайна. Мне больше никогда не нужно будет заниматься нелюбимой математикой и физкультурой, я смогу просто рисовать. Это была иллюзия, но я надеялся, что мне уже уготовано будущее, в котором я могу работать художником.
Я оставлю след в истории иллюстрации!
Вроде бы я написал что-то в таком роде. Стоит только об этом подумать, как начинаю гореть от стыда.
Не то чтобы я тогда был настолько уверен в своем мастерстве. Да и уверенности в будущем у меня тоже не было. Но под влиянием момента или в силу молодости я считал, что так оно и случится. Даже если бы я не оставил след в истории иллюстрации, мне казалось, что стоит лишь вступить на этот путь, и он обязательно приведет меня к работе.
Я прошел через школьные ворота первый раз за двенадцать лет.
В самом углу школьного двора, под большим буком уже стояло несколько человек. Под деревом была пластиковая табличка — она напомнила мне надписи на могиле, — на которой значилось: «Капсула времени. Семнадцатый выпуск».
Сугимура, организовавший мероприятие, стоял там с большой лопатой. Он раньше был старостой класса. Под дорогим тонким пуховиком у него была надета рубашка — видимо, тоже дорогая и качественная.
Когда я подошел, несколько человек обернулись на меня, поприветствовали и помахали. Вот и все. После этого все продолжили прерванный разговор. Вероятно, никто меня даже не вспомнил.
Наблюдая за происходящим, я услышал, как кто-то зовет меня по имени:
— Хироя!
Я обернулся и увидел невысокого худого парня. Это был Сэйтаро. Не то чтобы мы в школьные годы были слишком дружны, но иногда разговаривали. Он был спокойным, все время читал, особо ни с кем не общался. Окончив школу, мы обменивались открытками на Новый год, он как-то написал, что после университета работает в управлении водоснабжения.
Сэйтаро приветливо улыбался.
— Неплохо выглядишь.
— Да и ты тоже, Сэйтаро.
Мне совсем не хотелось, чтобы он расспрашивал, чем я сейчас занимаюсь, и я опустил голову.
К нам направлялись еще два парня. Одного звали Нисино. А имя другого я никак не мог вспомнить. Он был самым шебутным в классе. Я не помнил, чтобы мы с ним вообще когда-нибудь разговаривали.
— О, Сэйтаро!
Улыбаясь, Нисино подошел к нам. Он мельком взглянул и на меня, но было непохоже, что собирается со мной разговаривать. Я отвернулся.
— Итак, раз все собрались, мы начинаем! — донесся голос Сугимуры.
Все разом подошли ближе.
Затаив дыхание, одноклассники наблюдали, как разрывают землю. Вдруг раздался металлический стук. Лопата попала по банке.
Сугимура был в рабочих перчатках и начал разрывать землю руками. Достал потускневшую металлическую банку, запакованную в полиэтиленовый пакет. Когда он вытащил ее из земли, раздались восторженные голоса.
Из полиэтиленового пакета вызволил замотанную сверху скотчем банку из-под сэмбэя — хрустящих крекеров. Это послания, которые пролежали под землей двенадцать лет.
Сугимура аккуратно отклеил скотч и открыл крышку. Банка была наполнена свернутыми пожелтевшими листками.
Зачитывая имена, Сугимура передавал послания в руки. Кто-то смеялся, прочитав сообщение, кто-то показывал другим, кто-то громко оглашал. Похоже, ребятам это понравилось.
В посланиях были мечты о будущем, признания в любви, жалобы, которые тогда не смогли высказать.
Судя по тому, как бурно реагировали остальные, у них была уверенность. Тридцать лет. Многое уже устаканилось и определилось, у многих работы и семьи. Скажу совершенно очевидную вещь: среди этих ребят не осталось старшеклассников. Здесь были только взрослые. Все сбросили с себя школьную форму и эволюционировали во взрослых.
Наконец-то назвали мое имя, из рук Сугимуры я взял свое письмо из прошлого и, не открывая, засунул в карман спортивной куртки. Ну все, дело сделано. Теперь можно вздохнуть с облегчением.
Следующим вызвали Сэйтаро. Он очень аккуратно открыл свое письмо.
— О, великий писатель! — сказал Нисино, заглянув из-за спины Сэйтаро.
На листке, который развернул Сэйтаро, в самой середине было написано только одно: «Стать писателем». Нисино издевательски продолжил:
— А, помню-помню, ты же отправлял свои работы в литературные журналы, когда еще в школе учился. Ты по-прежнему что-то пописываешь?
Сэйтаро просто ответил, что пишет.
— Ого, значит, ты дебютировал как писатель?
Судя по интонации Нисино, он в это совершенно не мог поверить. Тот парень, имени которого я так и не вспомнил, спросил:
— Что, правда книжки издаешь?
— Нет пока, но я все время пишу, — ответил с улыбкой Сэйтаро.
Нисино улыбнулся во весь рот.
— О, круто! В таком-то возрасте и продолжаешь гоняться за мечтой.
Я рассердился и зло посмотрел на Нисино.
«Ну хватит уже! Кончай издеваться и извинись перед Сэйтаро. Он крутые истории пишет. Они мне очень нравятся. А ты даже не читал. Что ты тут из себя изображаешь? Смеяться над теми, кто очень старается, — на это только идиоты способны. Заткнулся бы ты!»
Все это я выпалил про себя, так и не сказав ни слова вслух.
Нисино и еще один парень даже не заметили, что я на них уставился, а просто подошли к компании трех девушек и стали с ними болтать.
В старших классах Сэйтаро давал мне свои рассказы. Однажды он осторожно подошел ко мне на перемене — я как раз рисовал, — похвалил мои рисунки, а потом спросил, не прочитаю ли я его рассказы. Он протянул мне свою тетрадь. Честно говоря, я не очень помню, о чем там было, но помню, как восхитился текстом, написанным от руки.
— Я ухожу…
Я развернулся и собрался уходить, как меня догнал Сэйтаро.
— Стой, пойдем вместе.
Сэйтаро, как и прежде, очень худой. У него все какое-то изящное. И шея, и пальцы, и волосы.