- А под плащами у девушек – такие короткие платья, ну знаете, как у проституток… - припомнила еще врач. - Ох, простите, герцог, откуда вам знать, конечно.
- Кхм, я не знаю, но представить себе могу. Большое спасибо.
Умница Лолан всем повторяла, что ничего, совсем ничего не помнит о случившемся с ней: она выступала на сцене, а потом… потом – ничего, и первое, что она помнит после этого, это как незнакомые люди в черном привели ее к госпоже доктору.
Так что я успокоился, решил, что волноваться не о чем – никаких подозрений насчет меня по-прежнему ни у кого не было – и быстро отправил в столицу империи письмо с рассказом о вернувшейся жертве похищения и бравым обещанием завершить расследование поимкой преступника в ближайшее время. Благо, в это ближайшее время меня самого здесь уже не будет. По крайней мере, я на это очень рассчитывал.
И вот, уладив все дела «наверху» и вернувшись домой в достаточно хорошем настроении, я спустился в подвал, чтобы успокоить и… свою команду. А там, вскоре, от моего хорошего настроения не осталось и следа…
Нет, девушки тоже успокоились и обрадовались, узнав, что ночная операция прошла хорошо и нас, то есть меня, по-прежнему никто ни в чем не подозревает. Но вот потом… Потом Лукана, Майлис и Микулия вздумали обсудить со мной свое будущее материнство. Никто из них не подозревал о моем решении вскоре их всех расколдовать и покинуть – понятное дело, я не предупреждал их об этом, потому что они расстроились бы! Все трое были уверены, что так и продолжат жить в подвале особняка, родят здесь детей и будут здесь же их растить и воспитывать. Да-да, в подвале, а что такого?.. Я же содрогнулся, представив все это. А главное, сами девушки, обсуждая в таком роде свою будущую жизнь и будущую жизнь своих детей, выглядели просто до ужаса счастливыми. В прямом смысле до ужаса – моего. Чем дольше я слушал их веселый разговор о детях в нашей большой и дружной семье, тем хуже и тоскливее становилось мне самому. Не добавляли радости и появившиеся вдобавок мысли о том, что детей этих, которые то ли мои, то ли не мои, мне тоже придется бросить – ведь, даже если все сложится удачно, мне все равно придется бежать куда подальше и скрываться, не тащить же с собой в бега троих младенцев и их матерей. А они останутся одни с детьми на руках и, конечно, будут меня считать во всем виноватым…
Совсем пав духом, я ушел от веселых будущих мам и зачем-то отправился в комнату Гумины – зачем, не знал и сам, едва ли то, что меня там ждало, могло меня утешить...
Да, так и есть – приветливо улыбнувшаяся мне Гумина, тихо что-то напевая, как обычно, рисовала очередной портрет Херувима. На столе лежала стопка уже готовых.
- Сил моих больше нет… - пробормотал я, оглядев девушку.
- Сати? Все в порядке? – вопросительно взглянула она на меня.
- Нет. Не в порядке. Расколдую. Прямо сейчас, - пообещал я, смутно ощущая, что, кажется, у меня сдают нервы, и выскочил за дверь.
После чего, мигом найдя Кэрол, примчался с нею обратно и скомандовал:
- Так, Гумина, встань там! А ты, Кэрол, встань у нее за спиной и держи ее за руки! Вот так, да! Гумина, смотри мне в глаза! Я снимаю с тебя заклятье похоти!!
В одно мгновение Гумина изменилась в лице, и мне сначала показалось, что сейчас она закричит. Но вместо этого девушка несколько секунд молчала, не сводя с меня глаз, а потом тихо произнесла полным боли и презрения голосом:
- Какой же ты, оказывается, мерзавец… Сати.
- Да, я последний негодяй, - убито ответил я – почему-то и мне было больно слышать такие слова от нее. – Но…
- Как ты мог так поступить со мной?.. Ты же не только тело, ты душу мою изнасиловал… шлюхой сделал… И ты считал, что любишь меня…
- Я… Но… Мне так жаль, - выдавил я из себя, извиняясь, разумеется, не за себя, а за Херувима. – Но… Я не Сати, я Херувим!
Гумина взглянула на меня с изумлением, но затем покачала головой:
- Ты совсем сошел с ума, Сати. Тебе никогда не стать таким, как он, как бы ты ни хотел занять его место в моем сердце.
- О, Боже… - я схватился за голову, уже готовый рвать на себе волосы. Потому что сообразил, что, похоже, испортил все еще больше – если теперь я расскажу правду, то, вдобавок ко всему, разрушу тот образ Херувима, который, видимо, всегда был в воображении Гумины. Но… не похоже, что у меня был другой выход. – Послушай… Гумина… Все не так, как ты думаешь. И Херувим… то есть я тоже не такой, каким ты меня считала… Ох, только не подумай, что я тебя обвиняю… Я – действительно Херувим. Точнее, то, что от него осталось после всех этих превращений, безумия и потери памяти. Тогда, когда ты сказала, что всегда ненавидела меня, мое лицо, и наговорила все прочие гадости – ты не знаешь, что произошло потом. Нет, теперь я знаю, почему ты это сказала, я догадался! Ты хотела обмануть Сатериазиса. Не твоя вина, что все так получилось. Когда ты ушла, я сошел с ума от горя, я схватил меч и… наверное, убил всех в доме, то есть не «наверное», так оно и было, просто сейчас я этого не помню!
И я рассказал Гумине обо всем, что было с Херувимом потом, прибавив только, как затем «пришел в себя», излечившись от своего безумия, но не восстановив память полностью, и теперь хочу все исправить.
- Сломанный-переломанный, а потом собранный из осколков человек, который и сам уже не знает, кто он – Херувим, Сатериазис или кто-то еще – вот кто я теперь, - почти честно завершил я рассказ. – У меня даже почти не осталось памяти Херувима, я только знаю, что это – я, а это лицо украдено у Сатериазиса. Я думал, что я Сатериазис, который ненавидит Херувима, а оказалось, что я – Херувим, который ненавидел собственное лицо…
Вообще-то мне и самому эта история казалась не слишком правдоподобной, стоило ее только рассказать. Но Гумина снова смогла меня удивить.
- Я знаю, Херувим, - грустно произнесла она. – Еще до того, как ты рассказал мне, я уже начала догадываться, что ты не Сати…
- Тогда почему ты сразу не сказала…
- Сама не знаю… Наверное, мне казалось, что тебе нравится быть Сатериазисом. Больше, чем самим собой. Можешь приказать Кэрол отпустить меня, - устало добавила девушка. – Я не собираюсь убегать.
- Отпусти ее, Кэрол, - послушно скомандовал я.
- Как глупо все вышло, - подойдя к столу, Гумина подняла один из портретов Херувима и взглянула на него. – Столько жертв и несчастий… Конечно, ты виноват, Херувим, но и я тоже виновата. Если бы мы… тогда… А теперь ты не знаешь, кто ты, и я тоже не знаю, кто ты после всего случившегося. Я по-прежнему люблю того человека, который здесь изображен, но я не знаю, ты ли это…
- Я больше не претендую на твою любовь, Гумина, - поспешно ответил я. – Я не достоин.
- Раз ты так говоришь, наверное, ты действительно слишком многое забыл, - вздохнула она. – И стал другим человеком. И все же я хочу помочь тебе. Что ты собираешься делать? Расскажи мне.
- Да, и, если вас заинтересует мое мнение… - несколько сконфужено сообщила Кэрол, все еще стоявшая посреди комнаты и все это время внимательно нас слушавшая. – Я так понимаю, что вы, герцог… или Херувим… кто бы вы ни были, хотите расколдовать всех ваших жен? Так знайте, я против того, чтобы вы меня расколдовывали! Мне нравится быть околдованной вами!
- О-о-ох, - только и смог простонать я.
Глава 13
Я ожидал, что после сенсационного появления Лолан столицу Асмодина вскоре посетят Качесс Крим и Эллука – теперь-то уж непременно, и даже рассчитывал на это – чем скорее все разрешится, тем лучше. И действительно, три дня спустя кто-то из них уже звонил в мою дверь…
«Кто-то» - потому что, к своему смущению, я вдруг понял, что толком не знаю, ни как выглядит настоящая Эллука Клокворкер, ни как выглядит прикидывающийся ею Крим. Конечно, в свое время мне случалось видеть иллюстрации, но они были в анимешном стиле, при встрече же с настоящими людьми я оказался не способным уверенно что-то определить!
Вообще, за эти три дня, прошедших в нетерпеливом ожидании, мне как-то сильно поплохело, да и обстановка в подвале стала несколько нервной. Засевшая во мне демоническая скотина все настоятельнее требовала ее кормить, вызывая у меня неприличные мысли и желания уже при каждом взгляде на любую женщину. Из-за этого я постоянно то краснел, то бледнел, но пока крепился и держался, хотя одновременно и испытывал страх – вдруг и в самом деле скоро сойду с ума, как предупреждал демон, не продержавшись до прихода спасения в виде Эллуки.
Хакуа не стеснялась ворчать на меня при всех и этим смущала остальных жительниц подвала, которые никак не могли понять, почему она вдруг стала хуже ко мне относиться, а кроме того, пугала их, явно получая от этого удовольствие – пугала тем, что вскоре все они будут расколдованы и меня разлюбят. Женщины, конечно, в это не верили, но все же начали побаиваться, ожидая в скором будущем неизвестно чего… Кроме Кэрол, которая точно знала, что так и будет, услышав о моих планах всех расколдовать от меня самого, и... так и не смогла меня уговорить оставить ее околдованной, из-за чего сильно опечалилась, бедная... Мне было жаль ее, хотя я и знал, что после снятия заклятья она тут же изменит свое мнение. Хару, которая уже встала на ноги и начала выходить к общему столу, смотрела и на пленниц, и на мрачного меня с жалостью и сочувствием. Гумина грустила, тревожась и обо мне, и о том, как сейчас дела у ее заболевшего отца, однако тоже пока терпела добровольное заключение и честно готова была помогать мне, чтобы «все это» как можно скорее закончилось. Мне даже казалось, что у нее по-прежнему есть ко мне какие-то чувства… то есть не ко мне, а к Херувиму, конечно, и… Я понял, что и мне Гумина симпатична, даже без учета демонического влияния, сама по себе! Но в то же время мне казалось, что я поступаю как-то нечестно, заняв место того, кого она любила, словом, я совсем запутался, так что даже специально подчеркивал в разговорах с нею, что я – не совсем Херувим, что я настолько изменился после всех своих физических и душевных трансформаций, что стал просто другим человеком…