Его плечи распрямились, подбородок поднялся. Переставшая горбиться фигура у Савелия оказалась мощнее, чем у Матвея. Мышцы вились жгутами и пузырились, стоило им напрячься. На лице появился хищный оскал:
— Я больше не раб. Я свободен. Я могу делать все, что хочу. — Он оглянулся на гиеник, понюхал подмышку и объявил: — Хочу принять душ. Сделай, чтобы эта штука работала, и помой меня.
— Нет.
Глаза Савелия сузились.
— Кажется, ты чего-то не понимаешь, дорогуша. — Он говорил совсем как Ингвар, при этом был намного выше и сильнее. — Придется заняться твоим воспитанием. Принеси мне ремень.
— Нет.
Глядя, как Савелий приближается, а его огромный кулак поднимается в замахе, Соня подумала: надо было принести нож и…
Губы вышептали:
— На помощь!
Часть вечнаяГорний
Глава заключительная
Родной вид за стеной оставался, к сожалению, виртуальным и не успокаивал. Соня лежала на кровати навзничь, глаза смотрели вверх, в унылое звездное небо без голубой планеты, хотя Земля была где-то там.
Савелия отправили домой. Тоже «ввиду нецелесообразности дальнейшего пребывания». Раб не сумел понять свободы, для него свобода — стать хозяином, другой он не знал и не мог представить. Но ведь это неправильно, так быть не должно! Неужели темные не могут осознать, что у них мозги набекрень? Оказалась же другой Сабрина, хотя вначале ничем из своих не выделялась. Что-то глубокое в душе оказалось важнее наносного. Что сделать, чтобы остальные тоже поняли, ощутили или хотя бы увидели, что можно жить по-другому?
Для этого темных нужно понять. Соня стала вспоминать все, что рассказывали родители и что она сама читала в потоке и узнала здесь.
Девиз темных — «каждый за себя», цель жизни — погоня за деньгами и славой. Темный мир не похож на светлый, хотя еще в прошлом веке оба были одним и тем же. Отношение людей к жизни и друг к другу сказалось на жизни, а жизнь в итоге сказалась на людях. Получилось страшно. Социальный строй — олигархический капитализм в его худшей ипостаси, когда право сильного ничем не ограничено. Космос освоен только околоземный, делается лишь то, что приносит доход или угрожает врагу, а большее считается выбросом денег на ветер. Фундаментальной наукой, нацеленной на изменение жизни в лучшую сторону, заниматься невыгодно, каждый преследует лишь сиюминутные интересы. Продление жизни известно, пусть и небольшое, но доступно исключительно богатым старикам и тем, кто им для чего-нибудь нужен. Слово «экология» выброшено за ненадобностью, моря и реки заражены производственными и канализационными сбросами, химией и радиацией. Понятия добра и зла те же, что в пещерном веке: у меня увели женщин и коров — зло, я увел — добро. Люди разъединены, государства враждуют, а внутри государств каждый в меру сил воюет против каждого по любому насущному или высосанному из пальца поводу. Для простых граждан повсюду поставлены «железные занавесы», чтобы не мечтали о лучшей жизни.
И все равно мечты остались бы мечтами, ведь во всем темном мире — одно и то же. Войска у каждой страны свои, также собственными военными и полицейскими силами обладают транснациональные корпорации и крупные местные воротилы, а хозяйничающие на многих территориях банды сами представляют из себя небольшие армии. Оружие технически осталось на прежнем уровне, из нового — только миниатюрные ядерные бомбы. Их бесконтрольное распространение вызвало катастрофы, от которых не оправилось больше половины мира. Транспорт тоже пришел из двадцать первого века: асфальтовые и железные дороги, автомобили, корабли, самолеты, ракеты — все это модернизировали, но ничего прорывного не создано. А если создано, то содержится в тайне и используется по заказу частных лиц. Единой и насколько-нибудь предсказуемой экономики нет, промышленность, земля и недра принадлежат группам олигархов, а их главная задача — удержать власть любой ценой. Знания стали товаром, граница информационной открытости, за которой можно обнаружить следы всех тайных замыслов — кто чем владеет и к чему стремится — закрыта. Когда такой открытости нет, власть остается у тех, кто владеет информацией, а это автоматически ведет к владению материальными ресурсами и людьми. Богатые становятся богаче, бедные — беднее. Здоровье дорого, процветают «колдовство» и обман. Отношения строятся на расчете, любовь продается. Каждый за себя. У такого мира нет будущего. Каждый должен быть для всех, тогда все будут для каждого.
А что для этого можно сделать?
Ответ был. Он Соне не нравился. Но он был.
В горле запершило, на сердце стало тяжело, в глазах — мутно и солено. В душу вполз скользкий ядовитый змей по имени Ужас. Выбор, который нужно сделать, непоправим, но Соня должна решиться, иначе для чего она живет? Среди темных много хороших людей, но у них сместились понятия добра и зла. Они стесняются своей доброты, потому что им навязали неправильные идеалы.
Были времена, когда двенадцать человек разнесли по свету благую весть, и мир изменился, и «Возлюби ближнего своего» стало нормой жизни, а не глупостью, над которой хихикали те, кто специально принижал великий смысл, подменяя духовность физиологией. Было сказано: «Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, что сделает ее соленою? Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий наверху горы».
Соль земли. Свет мира. Город наверху горы. Красивые выражения — как думалось раньше. Оказалось, все это — про нее, про Соню. Про каждого из нас.
«Если не я — то кто же?» — во все века говорили люди, у которых болела душа за ближних, и они шли на костер и на крест, испытывали на себе лекарства, которые потом спасли миллионы жизней, и кидались на амбразуры, чтобы остановить врага.
Если не я — то кто же? Вот прививка от падения в пропасть. Ингвар уверял, что принципы светлых нежизнеспособны, он всегда находил способ уколоть, выдать белое за черное, облить грязью если не действия, то намерения. Да, некоторые поступки Сони казались неправильными, и что же? У каждого поступка есть два мотива, низкий и высокий. Вид снизу, из грязи, когда не видишь ничего кроме грязи, всегда покажет черное, вид сверху — белое. Например, Соня хотела помочь светлой Земле выстоять в возможной войне с темной. И еще хотела открыть Савелию глаза на его жизнь — показать, что можно не пресмыкаться перед богатыми, что угождать им — не правило, а выбор того, кто угождает и пресмыкается. Она пошла к Савелию с открытым сердцем, а он, при своем взгляде снизу, воспринял ее шпионкой и вербовщицей. То есть, дело не в поступке, а в людях, которые оценивают. Главный вопрос, это откуда они смотрят — снизу или сверху.
На самом деле нет белого и черного, есть оттенки серого, и получается, что серый цвет — тоже белый, но грязный. Очисти его — и белизна засияет, а если грязь не трогать, любое белое станет черным.
И Соня поняла, что поступить иначе, чем нужно, не сможет. Только бы андрики поняли ее правильно.
Но сможет ли она? И второе: что она в таком случае сможет? Хватит ли сил? Дело даже не в силах, силы — дело наживное. Хватит ли духу?
А как же мама, папа, Мишка и гранды? Она будет по ним скучать. Они тоже. А ведь андрики знали все заранее, у них же отношения со временем особые, именно поэтому они давным-давно сказали Мишке: «Когда сестра улетит, береги родителей, они очень расстроятся». Нет никаких сомнений: они знали.
И мама знала. Вернее, она догадывалась, что Соня не вернется, и переживала, и пыталась подкупить ее птериком. Родная наивная мама. Простите, мама, папа и братишка, но: если не я — то кто же?
Щек словно ветер коснулся, и запах изменился, вместо мягкого домашнего он стал жестким, как бывает высоко в горах. В комнате что-то изменилось. Собственно, комната исчезла, открывшимся глазам предстал гигантский зал со стенами и космосом вместо потолка — тот самый, где встречали прилунившихся. Кровать, с которой озиралась по сторонам одетая в мятое платье изумленная Соня, располагалась в самом центре, рядом стояли два андрика — с обычными для них непроницаемыми лицами, с длинными волосами, в непонятной одежде из обмотанных вокруг тела белых лоскутов.
— Твое время пришло.
Соня поднялась, и кровать тут же исчезла.
— Вы услышали мои мысли?
Впервые андрики не ответили, а задали встречный вопрос:
— Куда ты хочешь попасть?
— У меня есть выбор? Разве решение не за вами, и вы исполните мое желание, каким бы оно ни было?
— Мы это уже обсуждали. Слова ничего не значат. Мало того, слова всегда обманывают, даже когда говорят правду. Мир не описывается известными тебе на данном этапе словами, они лишь отвлекают и запутывают. А выбор у человека есть всегда. В отличие от нас, вам дана свобода воли.
— Если у всех, в том числе у темных, есть выбор, почему же темные так редко появляются у нас? Не верю, что они не хотят света, и их выбор — тьма.
— Большинство из них не выдерживает здесь до момента, когда мы задаем вопрос «Куда ты хочешь попасть?» Меньшинство, которое заслуживает другой жизни, попадает на светлую Землю, но там они просят не афишировать свое прошлое, и ваши власти идут навстречу — поэтому вы о них почти не слышите и ничего не знаете. Вернемся к нашему вопросу и твоему выбору.
Соня заговорила не сразу.
— Признаюсь честно: у меня сердце рвется от сомнений. Я уверена, что должна помочь темным, и одновременно знаю, что не смогу помочь, у меня не хватит силы изменить что-то. Они страдают от собственной глупости. Гордыню принимают за гордость, скупость и жадность — за бережливость, чревоугодие — за аппетит. Зависть называют соревнованием, а похоть — любовью. Они больны. Их нужно лечить, и если бы я что-то могла… Мне страшен их мир. Но они страдают. Все. Каждый. Капелька сочувствия изменила бы чью-то жизнь и направила мысли к лучшему. Я хочу домой, но теперь, когда знаю, как в другом мире мучаются люди, я не смогу радоваться жизни. Мое счастье будет куплено их слезами. Если вы ждете моего выбора, то у меня его нет. Мне будет плохо там и там. При этом я знаю, каков должен быть мой выбор. Об этом говорит моя совесть. Но я боюсь. Я не выдержу, это будет не жизнь, а выживание, и меня быстро сломают. Я не умею жить как они. И не хочу. Я понимаю, что буду вести их вверх, к свету, но они этого даже не поймут, потому что смотрят вниз. — Соня помолчала. — Но жить в довольстве, когда рядом страдают…