Стройная высокая фигурка с практически плоской грудью была затянута всего в две полоски, которые гордым словом «одежда» язык назвать не поворачивался — одна полоска шла по груди, едва прикрывая соски, а вторая — усиленно пыталась изображать трусики. Загорелая почти до коричневого цвета кожа приятно гармонировала с ярко-красными глазами и густой алой шевелюрой, уложенной в пышную прическу рок-звезды восьмидесятых. Из волос было видно торчавшие кончики небольших черных рожек, а позади девушки вовсю извивался длинный кожистый хвост с концом-сердечком.
— Спасибо, хуево добрался. У твоего хозяина очень хреновое чувство юмора и отбитая фантазия.
— Мы часто это слышим, — улыбнулась она.
— А я точно адресом не ошибся, — на всякий случай спросил я. — Что-то это не похоже не комнату боли.
— О, это она самая, не переживайте. Просто некоторые комнаты нашего подземелья создают иллюзию открытого пространства. Если вдруг найдется кто-нибудь слишком умный, решивший сбежать и не выполнить задание, то его ждет весьма неприятный и, чаще всего, фатальный сюрприз, — объяснила она, продолжая мило улыбаться.
У меня холодок пробежал по позвоночнику и ушел куда-то в пятки, ломиться на баррикады давно не вылезавшей оттуда трусливой душонки. Что-то такое я примерно подозревал, но без «фатального».
— Итак, раз Вы готовы, то начнем, — она слегка поклонилась. — Позвольте представиться, Кэрри, суккуб.
— Угу, очень приято, — я вытянул из ножен полуторник.
— А вот меч Вам не понадобиться, — продолжила она, не выказывая ни грамма беспокойства или агрессии. — В этой комнате действуют особые условия. Можно назвать ее чем-то вроде сна. Осознанного погружения в глубины собственного сознания. И так, начнем с первой боли. Желаю всего доброго…
— Андрей! Смотри, смотри! Плещется! — закричала девочка лет семи, хлопая в ладоши.
— Не прыгай так, свалишься, — я взял сестренку за ручку, пытаясь оттащить от края моста.
Мы приехали в деревню к бабушке на лето. С нами была только мать — отца не отпустили на летний отпуск, но он обещал приехать на выходные.
Городские дети, мы привыкли к шуму машин и толпам людей, так что деревенька на краю леса с текущей рядом речкой казалась нам чем-то вроде сказки. Мы часами бегали по округе и играли с местными детьми или помогали бабушке и маме с огородом.
Сейчас мы переходили по старому деревянному мосту на ту сторону речки — нужно было пригнать домой нашу корову с теленком. Но маленькая Роза как обычно остановилась прямо на его центре и начала любоваться рыбками, периодически выпрыгивающими из воды.
— Роза, пошли уже, успеешь еще полюбоваться!
— Нет, я хочу сейчас! — запротестовала мелкая и начала вырывать руку у меня из пальцев.
— Ну как хочешь! — надулся я, отпуская вредную девчонку.
Как раз в этот момент она особенно сильно рванулась от меня. Ее маленькое хрупкое тельце налетело спиной на старую трухлявую ограду моста. Раздался треск.
— Аааа! — визг маленькой девочки. Ее замелькавшие в воздухе в попытках за что-нибудь уцепиться ручки.
Плеск воды.
Холод разлился по моей голове, вымораживая все мысли. Сердце пропустило удар, а в следующий миг зачастило как бешеное.
Еще не до конца осознав, что произошло, я бросился следом за маленькой сестренкой.
Всплеск воды. Кое-как выгребаю к поверхности и, с трудом держась на плаву, осматриваюсь. Рози барахтается в метре от меня. Гребу по-собачьи. По-другому не умею. За десять лет так и не научился.
Уцепился за руку сестренки. Глотаю воду. Трудно дышать. Темнота…
Пришел в себя от криков взрослых. Дышать было трудно. Кое-как приподнявшись на дрожащих руках, уткнулся лбом в теплый песок, и тут же грудь скрутило в приступе дикого кашля. Стошнило водой.
Не понимая, что произошло, я поднял голову и огляделся. Песчаный пляж недалеко от деревни. Лежал рядом с камышами. А рядом, лицом вниз лежала Рози.
На коленях подполз к сестренке. Перевернул.
Ее синее лицо и мертвые, уже начавшие белеть глаза всплывают в моих кошмарах до сих пор…
— Боль потери, — раздался довольный голос суккубы. — Весьма неприятная штука, не так ли?
— Сссучка, — прошипел я, поднимаясь с присыпанной пеплом земли.
Побелевшие пальцы до скрипа стиснули рукоять меча, а взгляд видел только одно — горло этой твари, в которое надо вцепиться.
Я сделал шаг в ее строну, но тут же замер, не в силах пошевелить даже глазами.
— Какие Вы агрессивные.
Эта сволочь подошла ко мне вплотную и провела по горлу острыми коготками. Я ощутил, как из небольших оставшихся царапин на воротник начала стекать кровь.
— А ведь она умерла именно из-за Вас. Именно Вы потащили ее с собой за коровой. Именно Вы не удержали ее на мосту. И именно Вы не смогли вытащить ее из речки. Такой маленький беспомощный ребенок. Невинный и чистый. А уже тогда стал убийцей. Ой, да Вы, никак, плачете! Ну-ну, давайте. Говорят, людям от этого становится легче. А я пока организую второе путешествие…
— Пап, а куда мама?
Я стоял в дверях кухни и смотрел на сидящего за столом отца. Только что из квартиры с большим чемоданом вышла мать, громко хлопнув входной дверью.
Отец посмотрел на меня и грустно улыбнулся. После чего открутил крышку с бутылки и сделал из нее несколько глотков.
— Можешь больше ее так не называть, — усмехнулся он, отставив бутылку. После чего встал и взял меня за руку. — Пойдем, почитаю тебе что-нибудь на ночь, что ли. Чего там у тебя за сказки лежат?
— Она Вас бросила, так? Не звонила, ни писала, просто забыла, что у нее где-то есть сын. Сколько Вы ее ждали? Месяц? Год? Что отвечал Вам отец? А помните, как плакали ночами в подушку? Как бродили по городу, ища ее в толпе? И ведь нашли однажды…
Я сидел на скамейке в парке. Изредка я прогуливал уроки, приходя сюда, чтобы посидеть с бутылкой пива и покормить уток хлебом. Это меня успокаивало, когда кто-нибудь окончательно выбешивал. Подобным «мирным успокоением» я стал заниматься недавно, после того как отца прихватил приступ в кабинете директора, когда ему докладывали обо всех моих «приключениях».
Уроки я с тех пор тоже старался не прогуливать. Даже, стыдно признать, оценки улучшились.
— Мам, смотри, уточки!
Мимо меня пробежала маленькая девочка, которая подбежала к перилам и радостно запрыгала, глядя на плавающих в парковом пруду птиц.
— Камила, не бегай так! — раздался из-за моей спины голос, после чего в поле зрения появилась уже немолодая, хорошо одетая женщина с маленькой собачкой на поводке. — И вообще, отойди от перил, они грязные! Еще заразу какую-нибудь подцепишь!
Скользнув по мне безразличным взглядом, она брезгливо посмотрела на стоящую на скамейке початую бутылку пива, после чего взяла свое чадо за руку.
— Пошли уже, папа сейчас приедет, поедем перекусить в какой-нибудь ресторан.
— А пицца будет?
— Будет, будет…
Я долго смотрел им вслед, пытаясь сглотнуть подступивший к горлу комок. Она меня так и не узнала.
— Это Вы так думаете. Как мать может не узнать родного сына? Скорее, она просто сделала вид, что не узнала. Помните, как быстро она утащила эту девчонку прочь? И сколько бы Вы потом не ходили по тому парку, ее так и не встретили. Она просто боялась вновь там показываться, не так ли? А после смерти отца? Вы нашли ее адрес. И что? Вас даже на порог не пустили!
Боль осознания. Сладкая штука, между прочим. Осознания того, что всему остальному миру плевать на Вас и Ваши проблемы. На то, что Вы остались одни. Совсем одни. Пустая квартира. Пустая жизнь. Пустая душа. Тянущаяся изо дня в день паршивая работа. Девушки, сменявшие друг друга. Так Вы и жили.
Скажите, а Вы радовались, когда прочли ее некролог? Летели отдыхать в Париж и разбились всей семьей в авиакатастрофе. Какая жалость. Столько людей погибло. Скажите, что это у Вас была за улыбка в тот момент? Опечаленные гибелью родных люди так не улыбаются. Скажите, нет? А, Вы ведь говорить не можете! Ну ладно, ради такого дела мы это сейчас поправим. Выговоритесь, а потом мы перейдем от боли душевной, к боли физической.
Эта тварь щелкнула пальцами, и я ощутил, что горло вновь меня слушается. Я мог говорить, но что из этого?
Она хочет послушать мои причитания? Или услышать мои гневные вопли? Или мольбы? Нет, сучка, не с тем ты связалась. Ты всколыхнула слишком старые раны. Слишком глубокие и болезненные. И просто так ты от меня не уйдешь.
Мои слегка онемевшие губы растянулись в улыбке.
— И что же Вы нашли смешного, в своем положении? — вскинула тварь красивые бровки.
— Если долго всматриваться в Бездну… — проговорил я, чеканя каждое слово как гвоздь в крышку ее гроба.
Откуда-то из-за грани этого мира раздался тихий смех, от которого у этой самодовольной сучки мгновенно пропал весь ее загар. Белая как мел, она распахнутыми от ужаса глазами уставилась куда-то мне за спину.
— …то Бездна начинает всматриваться в тебя, — прозвучал у меня над ухом тихий хор тысяч голосов…
Глава 21.Последняя комната
— Если долго всматриваться в Бездну… — проговорил я, чеканя каждое слово как гвоздь в крышку ее гроба.
Откуда-то из-за грани этого мира раздался тихий смех, от которого у этой самодовольной сучки мгновенно пропал весь ее загар. Белая как мел, она распахнутыми от ужаса глазами уставилась куда-то мне за спину.
— …то Бездна начинает всматриваться в тебя, — прозвучал у меня над ухом тихий хор тысяч голосов…
Я все еще не мог пошевелиться. Впрочем, это мне не мешало.
Суккуба сделала один медленный шаг назад. А в следующий миг мир заволокло черным туманом. И раздались ее крики.
Надрывный вопль демонессы, полный ужаса и отчаяния потонул в нарастающем хохоте невидимых обитателей Бездны. Во тьме были только глаза. Горящие пары угольков со всех сторон устремились к Кэрри, которая уже хрипло выла на одной ноте.
А потом послышался хруст. Звук рвущейся плоти. Отчаянный крик и мольба непонятно к кому. Безумное бормотание. Хрус ломающихся костей. Вопли, вопли, вопли…И хохот со всех сторон. Тихий и громкий. Безумный и злобный. Одиночные всхлипывания и слаженный хор… Бездна выплеснула свое безумие на этот мир. Сколько это продолжалось, я не знаю. Как и в прошлый раз, я просто старался не сойти с ума от происходящего, не поддаться тварям. Помогали песни. Не много, но помогали…