– Ты мне не начальница, – бормочет Кэл, словно обиженный четырехлетка, в которого он превращается каждый раз, когда кто-то отговаривает его от очередной глупости.
– Ты к ней? – требую ответа я. – К блондинке, у которой был доступ к месту преступления?
– Я не говорил, что она блондинка, – защищается Кэл.
Я фыркаю.
– И не надо! Она знает Бони?
– Она… Слушайте, все очень сложно. Я объясню, но сначала мне надо поговорить с ней. – Кэл достает из кармана телефон. – Тут недалеко. Я съезжу, а потом вернусь сюда, и мы решим, что делать дальше. Станция метро «Хеймаркет» ведь где-то поблизости?
Я вскакиваю и преграждаю ему путь.
– Ты же несерьезно?!
Матео накрывает мою руку своей.
– Все нормально, Айви. Пусть идет.
– Что? – Я смотрю на него в изумлении, а Кэл, воспользовавшись моментом, проскальзывает мимо меня.
– Мы все на нервах, – говорит Матео. – Если начнем ссориться друг с другом, станет только хуже. – Он забирает мою пустую стопку и идет к бару, чтобы помыть ее. Кэл следует за ним, и только тут я замечаю дверь, ведущую от бара к небольшой лестнице. – Уверен, у Кэла есть серьезная причина уйти.
– Еще какая, – говорит Кэл, протискиваясь мимо Матео. – Вернусь не позднее чем через час. Я… постучу в дверь три раза.
Матео, протирая стопку, тяжело вздыхает.
– Просто напиши нам, Кэл.
– Принято, – рапортует он, спеша вниз по ступенькам. Мгновение спустя доносится хлопок закрывшейся двери.
Я стою, скрестив руки и чувствуя себя невыносимо беспомощной. Настолько, что нет сил что-то сказать. Матео – мой криптонит, и не только потому, что я была когда-то в него влюблена.
– Значит, мы просто будем ждать здесь? – спрашиваю я, не в силах скрыть возмущения.
Матео заканчивает протирать стопку, аккуратно сворачивает полотенце и убирает его под стойку.
– Конечно, нет, – говорит он. – Мы пойдем за ним.
Глава 8
Матео
Благодаря огненно-рыжим волосам отследить Кэла несложно. Мы с Айви догоняем его в нескольких кварталах от «Гарретс»: он идет по площади, где по выходным работает фермерский рынок. Моя мама до мозга костей городская, родилась и выросла в Бронксе и ребенком часто возила меня в деловую часть города. Обычно мы ездили вдвоем, потом у нас появилась Отем. Но иногда к нам присоединялся папа, а дважды в год – вся мамина большая семья, приезжающая нас навестить.
Моей бабушке нравилось использовать это время для вербовки. В какой-то момент она обязательно оглядывалась по сторонам и вздыхала:
– Миленько, но город, конечно, ненастоящий. Наверное, ты ужасно скучаешь, Елена.
Моя мама единственная из детей Рейесов уехала из Нью-Йорка, получив стипендию за игру в софтбол от Бостонского колледжа, и назад не оглядывалась. Когда мама была замужем, бабушка еще сдерживала поток жалоб, однако после развода, когда папа заделался музыкантом, наш телефон постоянно разрывался от ее звонков. А теперь, когда и боулинг закрыли, а маме поставили остеоартрит, бабушка названивает чуть ли не каждый день.
– Давай мы тебе поможем, – умоляет она. – Возвращайся домой.
Ответ мамы неизменен:
– Я и так дома. Здесь родились мои дети. – Она всегда так говорит – «мои дети», словно между мной и Отем нет никакой разницы. И бабушка никогда не спорит, хоть Отем и не родная нам по крови.
Втайне я считаю, что бабушка права: поддержка семьи сняла бы часть груза ответственности с наших с Отем плеч, не говоря уже о том, что тогда она точно бросила бы Лузера Гейба, но я в жизни не пойду против маминой воли. Так что каждый раз, когда бабушка, или кто-то из тетушек, или дядюшек подходят ко мне лично, я отвечаю им так же, как мама: у нас все хорошо.
– А чем помогает твой непутевый папаша? – спросила бабушка в нашем последнем разговоре.
– Алиментами, – ответил я и не соврал. Ей необязательно знать, что это чек на пятьдесят баксов. Папа продолжает утверждать, что ищет работу поблизости, чтобы перебраться в Карлтон и помогать больше. Об этом я бабушке говорить не собирался. Все равно она прекрасно знает, что все это пустой треп.
– Ох, Матео, – вздохнула она, прежде чем повесить трубку. – Ты такой же упертый, да? Ты меня в могилу сведешь.
Слава богу, она понятия не имеет, что происходит сейчас.
Айви по пути молчит, забывшись в собственных мыслях, пока оба наши телефона не начинают одновременно звонить. Ее лежит в сумочке, перекинутой через плечо, и пока она его ищет, я вынимаю свой из кармана. Меня ждет куча сообщений от Кармен и моего друга Зака.
Зак: Ты где? Прикинь, Бони Махони УМЕР.
Зак: Его закололи прямо в сердце или что-то вроде того.
Черт. Откуда все уже знают? В новостях ведь не было имени Бони? Либо вышел еще один репортаж.
Зак: Мы с Ишааном в обед делаем специальный выпуск «Карлтон говорит».
Зак: Будем жестить. Только никому.
Прошлой весной Зак с еще одним парнем из нашего класса начали рассказывать на «Ютьюбе» о школьных новостях в рамках факультатива по современным технологиям. Канал стал так популярен, что они продолжили его вести. Вообще-то, подразумевается, что они должны показывать каждый выпуск учителю, прежде чем выложить его в Интернет, а тему слухов вокруг Бони им вряд ли кто-то одобрит.
Кармен: Привет, ты как???
Кармен: Не лучший день, чтобы прогуливать школу. Бони, кстати, тоже нет, все говорят, что его убили в Бостоне (плачущий эмоджи).
Кармен: Айви тоже нет. Странное совпадение.
Я смотрю на Айви: она уставилась в свой телефон широко раскрытыми глазами.
– Так… – говорит она напряженным голосом. – Эмили пишет, что в новостях раскрыли имя Бони и в школе творится настоящий ад. Всех очень заинтересовала наводка насчет блондинки. И тот факт, что меня сегодня в школе нет. Ты представляешь? Болтают, что я… что я могла убить Бони из-за школьных выборов!
– Никто ничего такого не болтает, – возражаю я, и тут мне приходит новое сообщение.
Кармен: Ты не представляешь, что о ней говорят.
– Да ладно? – Айви кивает на мой вибрирующий телефон, подняв брови. – Ни один из твоих друзей про меня не написал?
– Нет, – вру я, убирая телефон в карман, прежде чем она успевает его выхватить. – Хватит проверять сообщения! Мы почти в метро, там все равно нет сигнала. К тому моменту как мы с Кэлом доберемся к месту встречи, все уже и думать об этом забудут. – Я и сам в это не верю, но если Айви сейчас накрутит себя, то уже вряд ли остановится.
– Я не могу! А что, если?.. А-а-а, ладно. – Она смотрит на экран телефона и вздыхает с облегчением. – Самолет родителей как раз взлетает.
– Самолет? – переспрашиваю я, когда мы подходим к станции «Хеймаркет».
– Они улетели на выходные в Сан-Франциско. На двадцатую годовщину свадьбы. Сегодня вечером в Маккензи-холле моей маме дают звание почетного жителя города, а я ее представляю. Так что всего этого просто не должно было быть! – Айви решительно убирает телефон в сумку. – У меня осталось шесть часов до того, как их самолет сядет.
В поезде мы выбираем удобную точку для наблюдения – в соседнем от Кэла вагоне, откуда его прекрасно видно через стеклянную дверь. Он стоит к нам спиной, плечи опущены. В позе этого парня столько отчаяния, что мне хочется его защитить. Когда мы дружили, Кэл всегда был открытым, дружелюбным и беспечным. Не представляю, с кем он встречается, но если он стал выглядеть так именно из-за нее, то она мне не нравится.
А может, я не так уж хорошо знал Кэла. Возможно, даже тогда все было не так просто и безоблачно.
Мы с Айви стоим, держась за поручень.
– Мне кажется, он едет в Кембридж, – говорит она, когда мы проезжаем Северный вокзал, а Кэл даже не трогается с места. На этой линии остаются только две остановки: «Парк науки» и «Лечмир» в Восточном Кембридже. – Ну что… Пора все обсудить?
– Что обсудить? – спрашиваю я осторожно, стараясь угадать, поняла ли Айви, о чем я думаю.
– Слушай, – говорит Айви тихим голосом. – Что мы скажем остальным? Насчет того, где мы сегодня были и… все такое?
И все такое. Точно. Только сейчас до меня начинает доходить, сколько всего нам придется разгребать. Мои друзья понятия не имеют, где я, и скоро придется им все объяснить. Мне может позвонить Отем – что сказать ей? Мы с ней ничего друг от друга не скрываем, даже когда она промышляет тем, о чем я знать не желаю. Что в последнее время происходит все чаще.
От всего этого у меня начинает болеть голова.
– Давай решать проблемы по мере их поступления, ладно? Сначала поймем, что происходит с Кэлом, а с остальным разберемся потом. – Честно говоря, я сам не уверен, насколько меня волнуют интриги Кэла, но эту проблему решить можно. С Бони ситуация совсем иная.
– Но если?..
– Я сказал потом, Айви, – повторяю я, повысив голос. Мы уже не в восьмом классе, когда я послушно делал все, что она пожелает.
– Хорошо, хорошо, – бормочет она, отстраняясь, когда несколько пассажиров лениво на нас оглядываются.
Поезд выезжает из подземки на станцию «Парк науки», и прямо перед моим окном возникает Музей науки. Это одно из излюбленных мест для экскурсий в нашей школе, так что я был тут раз десять. Последний раз в седьмом классе: мы с Айви и Кэлом приезжали на выставку, где на одной из экспозиций по картинкам проверяли психологическую реакцию на разных животных. Если у тебя расширялись зрачки или усиливалось сердцебиение, это значило, что ты боишься животного с картинки.
Мы с Айви боялись животных, которых боятся все, – шипящих змей, рычащих крокодилов, а Кэл испугался, только когда посмотрел на сидящего в цветах кролика. Айви долго смеялась.
– Тебя пугают зайки, – дразнила она его.
– Еще чего! – возмущался Кэл. – Это с тестом что-то не то!
– А на нас сработало, – сказал я, пока Айви задыхалась от хохота.
Затем она посмотрела на него серьезно.
– Хорошо, что человечество пережило период охоты и собирательства. Ты, Кэл, в дикой природе и дня бы не выжил. Ты не того боишься. – В этом вся Айви: сначала кажется, что она несет чушь, но ее выводы оказываются настолько глубокомысленными, что ты продолжаешь думать над ними даже годы спустя.